Пташечка

Вышел тут с собачкой в парк и остолбенел от соловья.

Прямо из придорожного куста шарашит, стервец. Практически при детях.

Постоял я, послушал это дело и ощутил вдруг острую нехватку министра Мединского и депутатов шестого созыва Государственной думы. Потому что, как хотите, но утю-тю-тью-тью — это пускай, и даже трррьятятя-цок-цок еще куда ни шло, а вот цвиринь-цвиринь — это уже совершенно недопустимо!

Цвиринь-цвиринь на данном историческом отрезке мы позволить не можем! Это враждебно национальному сознанию, которым мы тут, у куста, в настоящий момент заведуем. В этом нагловатом цвиринь ясно слышен либеральный распад и презрение к традициям; больше того — это, несомненно, попытка поставить под сомнение наше куку!

Возникает законный вопрос: с чьего голоса поет этот соловей? Кто стоит у него за спиной? Откуда это цвиринь два раза? Что, собственно, он имел в виду, когда вместо рекомендованного муму начал издавать эти звуки? Кто профинансировал цвиринь? Мужчина он, наконец, или женщина, этот соловей? Если мужчина, пускай для начала спустится на октаву ниже, там и поговорим.

И пускай не уходит в кусты. Пускай выйдет, поглядит в глаза народу, собравшемуся у куста. Пускай извинится перед ветеранами! Мы тут все в недоумении. Мы уже пишем коллективные письма в газету «Культура». Наши собаки перестали ссать на стволы и тоже недоумевают.

И знаете, мы тут посоветовались... Пожалуй, трррьятятя-цок-цок тоже не надо. Это лишнее. Утю-тю, и все. Один раз в квартал, в ночное время, и про себя. Так оно будет нравственнее, да и соответственнее традициям. А лучше пускай вообще убирается вон к своим заокеанским хозяевам, пока мы тут не закрыли воздушное пространство.

А к кусту примотать динамик и закольцевать гимн, чтобы гуляющие встали и не шевелились уже.


Фото ИТАР-ТАСС/ Владимир Астапкович