Вскоре после завершения съемок в Киеве у Некрасова настала «звездная» полоса. В начале ноября 2006-го в Лондоне был отравлен полонием Александр Литвиненко. История эта приковала к себе внимание свободного мира. В фокус событий попал и Некрасов — как «лучший друг» погибшего. Вскоре он снял фильм о трагедии бывшего сотрудника ФСБ, открыто выступившего с разоблачениями своей «конторы». В 2008-м, когда на весь мир прогремела кровавая война в Южной Осетии, Андрей снимает«Уроки русского», за что в следующем году получает в Грузии звание «Человек года». Его фильмы неизменно получали международные призы и благосклонные отклики прессы.

Может быть, отзывчивость режиссера на больные темы российской жизни, критика им путинского режима отвлекли внимание и Дэвида Саттера, затормозив его реакцию и заставив 6 лет ждать обещанного? Сейчас на мой вопрос, что он думает по поводу феномена режиссера Некрасова, этот проницательный политолог отвечает так: «Все, что я могу сказать, — это не первый случай, когда хороший друг, которого я считал замечательным представителем русской интеллигенции, повел себя таким образом. Я также думаю, что Андрей должен подчиниться приговору арбитражного суда…»

Ответ типично американский и явно выдает растерянность человека, столкнувшегося с непонятным явлением. Блестящий специалист по истории России недоумевает справедливо. Со своей стороны он сделал все, чтобы его многолетний творческий проект, посвященный недавней истории российского общества, был осуществлен на пользу самого этого общества: для обогащения его культуры, для налаживания взаимопонимания Запада и России. На беду Дэвида (да и нашу) для реализации своего замысла он привлек к сотрудничеству режиссера, явно не страдающего избытком совестливости.

Стоит ли удивляться наивности американского публициста, когда гранды нашей оппозиционной общественности с распростертыми объятиями встречали талантливого проходимца? В то время, когда Саттер тщетно пытался добиться от Некрасова выполнения условий их договора, щедро им профинансированного, тот начал активно публиковать свои статьи в российских оппозиционных изданиях. Пик этих публикаций приходится на 2011-2012 годы. Фильм о счастливой стране Лукашенко давно был снят…

Темы размышлений Некрасова банальны и типичны для нашей оппозиции. Призывы к либералам не бояться «простых националистически настроенных пацанов», сотрудничества с национал-большевиком Лимоновым, которого он «искренне считает классиком» и глубоко уважает. Обличения западных демократий и западных журналистов, пособничающих Путину. Обличения «звезд нашей культуры», которые «агитируют за человека, планомерно и цинично убивающего зародыши демократии». Выход Некрасов видит в одном: «Спасти может только демократическая революция».

Поразительно, что человек искусства призывает не к внутреннему углублению, не к служению музам, не к выработке четкой нравственной позиции в отношении российской действительности, а сразу — к «революции». Но это не удивительно, если пробежаться по страницам его главного и развернутого идейного манифеста. Книжка вышла в марте 2006 года в Киеве значительным тиражом. Она так и называется — «Это — революция!».

Перед нами набор рассуждений о моральной оправданности и необходимости «русского бунта». «Что скажет власть людям, когда на их устах заиграет короткое слово бунт?» Призывая грядущую революцию, Некрасов словно пародирует Петра Верховенского из классического романа. Контраст между демократическим статусом режиссера и радикальностью его призывов поражает. Настолько, что один из российских оппозиционных блогеров, прочтя брошюру, воскликнул: «Никаких уверений, что мы за мирное, конституционное изменение власти, в книге нет».

Некрасов играет в революцию настоящую. «Тезис “народ-еще-не-готов” должен быть запрещен в России», — утверждает он и горячо зовет к «диалектике разрушительного и созидательного бунта». Он очень смелый, этот Некрасов, даром что документалист. Без обиняков утверждает в лоб: «Главное ни на секунду не терять из виду, кто есть сегодня враг России. Это — ее власть».

И он готов. Готов, «отодвинув на второй план свои “политические убеждения”», понять поклонников Сталина. Ведь сталинисты сейчас «защитники принципиальности и справедливости в сравнении с теми, кто руководит страной сегодня». Ради возрождения русского освободительного движения нужно, по Некрасову, признать, что, с одной стороны, «Сталин — важнейшая часть нашей истории». С другой, что «первым бунтарем нашей эры был Христос». Некрасов зовет и красных и белых как можно скорее соединить свои усилия «против правящего режима».

Соединяя коня и трепетную лань различных «бело-красных» идей, Некрасов осуждает лишь путинскую коррумпированную власть и ее идеологов, «лжереформаторов» Гайдара и Чубайса. Зато много места в его книжке занимает светлый образ Бориса Березовского. В отличие от Егора Гайдара, «сытенького номенклатурного сынка», Борис Абрамович относится «к той самой породе людей, бурная деятельность которых способна выдавать общественно полезный эффект, вопреки их непосредственным намерениям»! Для Некрасова Березовский — подражатель апостола Павла, обратившегося по дороге в Дамаск.

Вникая в эту «диалектику», понимаешь, откуда родилась книга Некрасова о «прогрессивности» русского бунта. Березовский — автор идеи об объединении всех политических течений российской общественной жизни, критикующих Кремль. Именно с начала «нулевых» годов демократическое движение России превратилось в «оппозицию». Березовский постоянно утверждал, что он «готовит революцию в России».

Перепевам этих идей Березовского и посвящена книжка Некрасова. В стиле Хлестакова он проповедует в ней единение в бунте. На ее страницах, как и в других позднейших статьях автора, отразился его расчет стать единственным режиссером фильмов о грядущей Революции. Он претендовал на то, чтобы выступить в виде наследного принца всех общественно громких проектов оппозиции, идущей брать власть. Только этим можно объяснить ту, мягко говоря, бесцеремонность, с которой он обошелся с таким международно известным писателем, как Дэвид Саттер. Имея обязательства по договору, давая многочисленные обещания, истратить полученные средства без предоставления отчета и, представившись больным, вынырнуть в Страсбурге рядом с фигурами вождей российской оппозиции — это узнаваемый стиль поведения героев «Бесов», одного из самых поразительных и «русских» романов Достоевского.

Кто бы мог подумать, что у столь прогрессивного документалиста двойная жизнь? Что он, прежде всего, озабочен получением денежных заказов, самолюбованием до полной беспринципности и утраты порядочности. Десять операторов работали на него в Минске, при съемках фильма о «счастливой» Белоруссии. А российская «оппозиция» рукоплескала ему в Москве и Петербурге. Такой безмятежный параллелизм говорит не только о слепоте наших прогрессивных общественников, но об их поверхностности. В конце концов, стоило почитать хотя бы опусы Некрасова…

Дэвид Саттер, которому недавно власти Российской Федерации отказали во въезде в страну, воспользовавшись формальным поводом, а по существу за его книги о путинском правлении, делает такой вывод из истории с Андреем Некрасовым:

«Я думаю, что проблема в том, что у многих людей в России отсутствуют нравственные принципы, — говорит он. — У них есть определенные идеалы, но у них не хватает силы жить по ним, и после всех этих десятилетий материальной нищеты, деньги для многих являются непреодолимым искушением. Это очень печальное положение дел. России нужнаинтеллигенция, следующая принципам. Пока ее не будет, страна не станет свободной».

Этот выстраданный взгляд на российскую общественность и ее «передовой класс» неожиданно перекликается с размышлениями авторов знаменитого сборника «Вехи». Более 100 лет назад они подметили в оппозиционной русской интеллигенции привязанность к внешнему морализму в ущерб внутреннему развитию. Поклоняясь духам революции, интеллигенция перестала различать нравственную сторону явлений. Отсюда расцвет в ее радикальных партийных группах азефовщины и различного рода моральных оборотней.

Случай с Некрасовым свидетельствует о том, что на новом витке развития в российском обществе вспыхнула старая болезнь. И это тревожно, ибо указывает на то, что нынешняя оппозиция забывает о своей связи с движением ненасильственного сопротивления советского времени. Несомненно, что в критически мыслящих сторонниках демократического движения идет процесс углубления. На это надежда. На то, что движение вглубь, в проблемы внутренней жизни, даст большую зоркость и ясность целей.
Ведь и думская демократия Серебряного века родилась не из «бунта», не из игры в радикализм, а из углубления в вопросы духа, в вопросы совести и чести. В рядах «Союза освобождения», чья деятельность некогда привела к демократизации страны, проходимцев и провокаторов было на порядок меньше, чем у радикалов, игравших в русский бунт.


Фотография ИТАР-ТАСС