Воюет ли Россия с Украиной или еще нет?

Да.

Но не снабдить это «да» примечаниями нельзя, даже после того как на прошлой неделе Россия ввела в Украину не меньше 1200 военнослужащих и сотни единиц бронетехники, превратив победоносное окружение украинскими войсками Донецка в разгром их под Иловайском.

С одной стороны, 1200 регулярных военнослужащих, новейшая техника, «Ураганы» (не «Грады» даже) и пр., — это как-то чересчур даже для нашего изолгавшегося Генштаба, так что здесь я согласна с Михаилом Ходорковским — это уже война, потому что если это не война, то что же, экскурсия, что ли?

С другой стороны, кроме этих 1200, на границе стоят еще, по меньшей мере, 20 тыс., и их не вводят. Согласитесь, не бывает — с чисто военной точки зрения — такой войны, в которой тысячу с лишним солдат ввели, а еще двадцать тысяч кушают завтрак на траве у границы. Получается — это еще недовойна, Путин еще ожидает, что Украина начнет договариваться.

(Средне)масштабное вторжение наших войск началось после приезда канцлера Меркель в Киев с последующей встречей Путина и Порошенко в Минске. Перед этим Путин неуклонно наращивал военную помощь сепаратистов и открыто демонстрировал Западу: «Смотрите, если вы не заставите Киев сдаться, то начнется полномасштабная война». Войны никто не хотел, и так как Путина уговорить было невозможно, Ангела Меркель приехала в Киев уговаривать сдаться Порошенко. Порошенко в Минске отказался сдаваться, и война перешла в открытую фазу.

Это примерно как если бы в Мюнхене Англия и Франция были согласны на умиротворение агрессора, а Чехословакия отказалась бы быть расчлененной. «А мы будем воевать», — сказал бы Бенеш.

Если целью Путина было присоединение к России всей «Новороссии» и прокладка сухопутного коридора к Крыму и Приднестровью, то он уже проиграл, и проиграл исключительно потому, что медлил. У меня лично нет сомнения, что если бы Путин ввел войска в марте, то Новороссия была бы покорена почти так же легко, как Крым.

Почему Путин так долго медлил?

На это есть два резона. Во-первых, он ждал реакцию Запада. Он ввел войска только, когда убедился, что Запад ни при каких условиях, даже после сбитого «Боинга», воевать не будет. В этом смысле визит Ангелы Меркель был, конечно, смертным приговором для Украины.

Во-вторых, он все время действовал, исходя из ложных вводных, которые поставляло ему его закуклившееся окружение и главный кремлевский гуру по Украине, его кум Медведчук: вот-вот, сейчас Новороссия сама вспыхнет, надо еще чуть-чуть подуть, еще чуть-чуть плеснуть бензина, и руки у вас останутся чистыми. В этом смысле он сам себя загнал в угол, уже было и плеснуто, и подуто, а результатов никаких все не было, и Путин бы потерял лицо, как это так? Великая держава дула-дула, плескала-плескала, а пришла украинская армия и разорила песочницу. Разве так можно обращаться с великими державами?

Но самое главное, мне кажется, в другом.

Дело в том, что тот, кто проиграет эту войну, потеряет власть. Если ее проиграет Украина, то власть потеряет Порошенко. Его сметет новый Майдан из остатков батальонов «Донбасс», «Днепр» и «Айдар». Если ее проиграет Россия, то власть потеряет Путин.

Это, знаете ли, такая политическая аксиома относительно маленьких победоносных войн. Возьмем, к примеру, уроки российско-грузинской войны. Президент Михаил Саакашвили был гениальным реформатором, сотворившим новую Грузию. Но он проиграл войну. И все. И это, в конечном итоге, его погубило.

Так вот: проблема заключается в том, что итог этой войны далек от предрешенности. И дело не в том, что украинская армия (70 лет СССР плюс 23 года воровства) учится воевать. Не в том даже, что она защищает родную землю. Дело в одной очень важной военной тактической категории, которая называется «ложь». «Как только вы начинаете лгать, считайте, что война проиграна», — сказал в свое время великий адмирал Ямамото.

В гибридной войне, которую до сих пор вел Кремль, это было не так: в гибридной войне ложь является одновременно и целью, и инструментом, ибо главная задача гибридной войны — иметь как можно больше жертв со своей стороны, чтобы предъявить их для сострадания и возмущения миру. В условиях гибридной войны как раз очень полезно воевать руками люмпенов, которые ощущают себя мужчинами, обстреливая собственных мирных жителей из наибольшего калибра, какой у них есть: все равно каждый труп будет списан на украинских, израильских, американских (нужное подчеркнуть) фашистов.

Но сейчас война из гибридной стала обыкновенной, а в обыкновенной войне вы правы, не когда у вас наибольшие жертвы, а по старинке — если вы одержали победу. Захватили как можно больше территории.

А вот тут начинаются проблемы.

Человек не любит умирать. Как только индивидуальный, живой человек оказывается перед угрозой смерти, у него быстро происходит переоценка ценностей. Он многое готов пересмотреть в своих взглядах, если это повысит его шансы остаться в живых. Собственно, все гигантское здание человеческой культуры во многом построено на создании идей, которые позволят индивидуальному человеку превозмочь страх смерти.

Таких идей и мотивов немного. Они известны все наперечет.

Во-первых, это добыча. Добыча — женщины, рабы, золото, земли — когда-то была одной из главных целей войны. Но в современной войне солдату добыча не светит. Она называется «мародерство».

Во-вторых, это защита родной земли. Но солдатики 331-го полка ВДВ, которых бросили в Донецкую область, точно не защищают родной земли, в отличие от противостоящих им украинских войск.

В-третьих, это идея. Шахиды взрывают себя на блокпостах, а босые фанатики Исламского халифата обращают в бегство шикарно экипированную американцами иракскую армию. Тут-то, увы, мы и видим наглядную разницу между фанатизмом и пиаром. У меня нет сомнения, что пьяные люмпены, отжимающие в Донецке бизнесменов, и те российские солдаты, которые с похвальбой вешают в Сеть видео, как они с территории России ведут артиллерийский огонь по территории Украины (точно понимая, что в ответ не прилетит), — что они совершенно искренне верят, что являются идейными борцами против киевской хунты. Просто, судя по интервью пленных, которые нам показывает Украина, как только человек оказывается сам под огнем, вся эта уверенность куда-то испаряется, а на место ей приходит: «Да мы думали, что это учения», «здесь все не так, как нам говорили», «украинцы защищают свою землю» и пр.

И, наконец, четвертая, едва ни не самая важная категория — слава. Спартанец мог вернуться домой «со щитом или на щите». Возвращение домой без щита не предусматривалось в принципе. Было легче умереть, чем сбежать, потому что трус был все равно мертвым для общества. Но какая слава в ситуации, когда ваша же собственная страна не признает, что вы воюете, когда табличку с вашим именем на кладбище вырвут с корнем и когда после вашей смерти на телефон вашей вдовы посадят подсадную телку, чтобы она, хихикая, отвечала, что вы живы?

Сейчас очень много и прекраснодушно пишут о том, что, вот когда начнет приходить «груз-200», то общество осознает и переменит свое отношение. Не осознает и не переменит. Оно слишком атомизировано. 88% россиян как получали информацию из зомбоящика, так и продолжат ее получать, и если им по ящику сказали, что российские войска не воюют, они и будут удивляться наглости украинских фашистов и их американских хозяев, обвиняющих Россию в войне.

Но исход настоящей, а не гибридной войны зависит не от этих 88%. Он зависит от солдат, которых убивают. И вполне может случиться так, что эти солдаты не проявят большого желания погибать в ситуации, когда их страна даже не признает, что они погибают. Ровно по этой причине СССР проиграл войну в Афганистане.

В таком случае исход этой войны становится непредсказуем. А, как я уже сказала: тот, кто проиграет эту войну, потеряет власть.


На фото: Россия. Рязанская область. 9 июля. Во время соревнований по полевой выучке среди десантно-штурмовых подразделений ВДВ РФ "Десантный взвод".

Фото ИТАР-ТАСС/ Александр Рюмин