Глубочайший кризис, в котором сегодня находится Россия, пусть и до дна еще далеко, совсем не прост, ибо тесно взаимосвязан с двумя другими кризисами цивилизационного характера. Однако сперва про наш кризис. Важно понимать, что это кризис российского социального порядка, основ российской социальности, что в первую очередь определяет — быть или не быть России. Обратите внимание, что я говорю именно о кризисе социального порядка, а не российского государства. Причина будет ясна из дальнейшего изложения, и когда ясность появится, я вернусь к приведенной формулировке.

А вот два следующих кризиса. Второй (по перечислению) — кризис мирового порядка. Он констатирован давно и многими, хотя по-разному определяем. Я дерзнул дать свое толкование, поскольку, на мой взгляд, кризис миропорядка взаимосвязан с третьим кризисом, также давно (лет тридцать, минимум) констатированным: кризисом государства модерна как формы политической власти, которая начала формироваться совсем недавно, вXVII-XVIIIвеках. Первыми провозвестниками этого кризиса еще в концеXIXвека были теоретики анархизма. Сейчас об этом пишут респектабельные и наблюдательные социальные мыслители вроде ван Кревельда.

Итак, мы имеем три взаимосвязанных кризиса: кризис российского социального порядка, кризис мирового порядка, кризис государства модерна. Двух последних достаточно, чтобы бить тревогу. И такая тревога зазвучала помимо воли тех, кто ее бьет. Происходящее сегодня в России, и накрывшее Украину, является таким набатом. Более того, исторически совершенно естественно, что набат прозвучал столь отчетливо и громогласно именно из нашей страны.

Теперь перейдем к обсуждению перечисленных кризисов и взаимосвязей между ними. Историческая логика подсказывает обсуждать их в обратном порядке. Я, в силу ограниченности объема и жанра, излагаю довольно упрощенную версию.

Государство модерна и плоды Просвещения

В это трудно поверить: Римская империя периода расцвета с населением 50-80 миллионов человек управлялась бюрократией с численностью «центрального аппарата», как мы сказали бы сегодня, в 3-4 тысячи человек. А вот еще важный пример — как росла численность бюрократии во Франции:

1505 г. (Людовик XII — «Отец народа») – 12 тыс.;

1610 г. (Генрих IV, последний год царствования) — 25 тыс.;

1650 г. (Людовик IV – «Король солнце», торжество абсолютной монархии) – 50 тыс.

Этот экспоненциальный рост бюрократии объяснялся, прежде всего, ростом числа управленческих функций, которые формировались в нарождающихся государствах модерна. И это были не только расширяющиеся функции контроля и усложняющегося управления (переписи, налоги, картография, почта, постоянная армия, государственный бюджет вместо монаршего и т.п.). Эпоха Просвещения подкинула новой форме политической власти идею общественного блага как способ обоснования символической легитимности той беспрецедентной власти, которая концентрировалась в руках абсолютных монарховXVIIIвека. А это порождало новые функции, ранее проявлявшиеся редко и факультативно. Идея и практика государства модерна подкреплялись оформлением ясных границ, окаймляющих территории, обладающие ясной этно-культурной и языковой целостностью, а также идеей суверенитета, распространявшегося на эту территорию. Она прошла эволюцию от максимы «Государство — это Я» ЛюдовикаXIVдо суверенитета государства как такового.

Эпоха Просвещения параллельно формировала понимание того, что зарождается новый социальный феномен — гражданское общество. В наиболее последовательной форме это понимание было выражено гением шотландского Возрождения Адамом Фергюсоном в его книге «Опыт истории гражданского общества», ставшей одной из самых переводимых и читаемых во второй половинеXVIIIвека. (Сейчас он наиболее актуален для России, при том что незаслуженно обделен вниманием.) Идеи эпохи Просвещения воздействовали на практику государства модерна амбивалентно. Негативные и даже трагические их последствия были описаны Джеймсом Скоттом в его важной книге «Благими намерениями государства». Опасность негативных последствий (автор назвал их «высокий модернизм») ограничивалась силой гражданского общества. По разным причинам в некоторых странах, освоивших плоды эпохи Просвещения довольно односторонне и не успевших взрастить сильное гражданское общество, эти плоды вXXвеке обернулись величайшими трагедиями.

Идея государственного суверенитета как одна из ипостасей идеи политической власти неотделима от категории легитимности власти.XIXвек формировал в Европе две модели процедурной легитимации государственной власти: 1) наследственные монархии (конституционные или нет), как в Швеции, Англии, России, Германии и т.п., 2) демократии с избираемой властью, как во Франции.

Первая мировая война обозначила начало ускоренного процесса распада империй. Большевистская Россия, образовавшаяся в результате первого сжатия российской империи, озадачила Европу. Крах российской монархии не шокировал ко всему привыкшую Европу. Ведь ожидался переход к альтернативной форме легитимности — демократической. Но большевики проиграли выборы в Учредительное собрание, расстреляли его и на сто лет заложили вирус имитации нормальной политической системы. Процедурная легитимность подменялась символической: внедрением в умы граждан некоторых идей эпохи Просвещения, бредовых, упрощенных и извращенных.

По сию пору любая властвующая группировка в России (за исключением недолгого перерыва в концеXXвека) рядится в примитивную респектабельность, присваивает себе простые и привлекательные легенды, обосновывающие их право на власть, полученную нелегально, и излучает обаяние, усыпляющее, нет, не бдительность, а зачатки гражданского чувства своих подданных, а также зоркость и осторожность зарубежных партнеров.

Первоначальную сущность государства модерна можно было описать довольно просто: концентрация политической власти, централизация контроля над насилием, централизация контроля над разнообразными ресурсами, увеличение числа полномочий и стремительный рост бюрократии. Сильные государства модерна выигрывали из-за того, что, концентрируя власть, они создавали условия для экономического роста. Дальше стали проявляться различия, вызванные силой гражданского общества (как, например, в Англии) или местных сообществ (как в Голландии или США). Дальше на это стали накладываться различия, вызванные культурой, религией, природными ресурсами, исторической траекторией и т.п. Идея сильной централизованной власти в ее разнообразных реализациях порождала со временем множество подвидов. Но все они, включая Россию, были понятны друг для друга из-за ясных общих родовых признаков. Ниже будет представлена одна из современных схем описания такого разнообразия. Она будет полезна дальше.

Продолжение следует...