Итоги года: Всеобщая мобилизация

В прошедшем 2005 году в Чечне завершилось урегулирование «по Путину». В 2002 году в Москве были написаны Конституция и Закон о выборах, в 2003-м избрали Ахмата Кадырова, после гибели того в 2004-м – Алу Алханова, за спиною которого стоит всесильный Кадыров Рамзан. 27 ноября 2005-го избран парламент. Уже успели позаседать с Путиным. И даже придумали на радостях Грозный переименовать, чтоб жизнь переменить. Полным ходом восстанавливают все и вся...

Но главная и основная победа Путина в Чечне – успех чеченизации конфликта. А главное в ней то, что местным силовикам, то есть силовикам из местных, было дано право на незаконное насилие, ранее монопольно принадлежавшее федералам, право казнить и миловать.

Происходившее за фасадом выборов отнюдь не было тождественно «урегулированию конфликта».

Вместо объявлявшихся амнистий сепаратистам делалось нечто иное.

Что такое амнистия в гражданской войне? Это аналог освобождения военнопленных после победы: война окончена, ворота лагеря открыты и все могут возвращаться к мирному труду. Только тут немного иначе: все, можно спуститься с гор, выйти из леса, сдать автомат и зажить гражданской жизнью. Если, конечно, не повинен ни в чем, кроме участия в самой войне, – не пытал пленных и так далее... Но амнистии были написаны так, что даже не участие в боевых действиях, не стрельба даже, а само по себе участие в отрядах сепаратистов прощению не подлежало. Это по закону.

А по произволу все оказалось можно, но чуть иначе. Вместо оформления по закону – мягко говоря, невнятное по процедуре, но очень убедительное по методам – пребывание в кадыровских подвалах. Там человек мог пропасть вообще, будто его и не было. Мог быть отпущен – после того как все рассказал. Расспрашивать там умеют. А мог быть после всего этого принят на службу. Сначала такого держат поблизости, в самой столице – в Центорое. Потом – «повязывают кровью», так чтобы не смог уйти обратно в лес. Если показал себя – направляют в село, где раньше жил или воевал, где всех знает. Чтобы выслеживал вчерашних товарищей по оружию.

К особо известным персонам – индивидуальный подход. Хватают родственников и держат в заложниках. Пока не придет. Так было с Магомедом Хамбиевым, бывшим ичкерийским министром обороны, которого принудили сдаться весной 2004-го. Сдаются не все. Родственников убитого Аслана Масхадова держали полгода, отпустили через несколько месяцев после того, как последний президент Ичкерии был убит. Отпустили и родных Вахида Мурдашева, захваченного в масхадовском бункере. Кое-кто сдается сам – так, «новой власти» служат начальник дудаевской службы безопасности Абу Арсанукаев и занимавший сходную должность при Масхадове Магомед Хултыгов. К ним ко всем у следственных органов могла быть масса вопросов, но их уже приняли «в ряды». То же самое и с рядовыми бойцами: милиционеры утверждают, что среди кадыровцев есть масса разыскиваемых по самым разным поводам, но сделать с ними ничего не могут.

Чем-то это похоже на контрпартизанскую тактику НКВД-МГБ на Западной Украине, где из расколотых на допросах партизан-бандеровцев создавали «истребительные отряды», которые были весьма эффективны и непременно жестоки. Только там, на Львовщине, «ястребкам» не отдавали политическую власть: компартия и госбезопасность держали ситуацию под контролем.

Кроме того, отсутствие выхода в мирную жизнь – либо ты идешь в лес, либо к Кадырову – консервирует войну в сознании людей. И внешняя нормализация этой тотальной внутренней мобилизации чеченского общества не отменяет. Единственное, что спасает от продолжения войны, – это страх и усталость.

Система управления, установившаяся ныне в Чечне за фасадом нормализации, референдумов и выборов, на первый взгляд весьма эффективна. Интенсивность конфликта снижается не только по отчетам силовиков, но и по данным отнюдь не комплиментарных по отношении к власти правозащитников. Если проанализировать, например, хроники «Мемориала», получается, что год от года снижается число убитых жителей Чечни – в среднем в полтора раза. Среди них растет доля потерь милиционеров и боевиков, а доля гражданских снизилась вдвое. Число похищенных также уменьшалось весь период чеченизации конфликта – в прошлые годы в пределах десятка процентов, в последний год весьма резко. «Мемориальцы», правда, объясняют это возросшей латентностью: люди боятся куда-либо обращаться. И это правда. Но из тех похищенных, чьи родственники все же обратились, примерно половина была освобождена (понятно, что после пыток и допросов с пристрастием), а несколько лет назад освобождали от силы шестую часть. Соответственно, число «пропавших без вести» снижалось еще быстрее.

Но этого оказывается достаточно, чтобы обеспечить подчинение граждан власти. Пример – добровольные пожертвования на реконструкцию центра Грозного и добровольный же уход торговцев с центрального рынка. Люди уже боятся – значит, достаточно.

А что внутри? Черный ящик. Бесконтрольное расходование бюджета. Загадочные происшествия с теми, кто хотя бы в теории мог бы контролировать финансовые потоки и движения властных сил. Автокатастрофа с Абрамовым в Подмосковье, угоревший в Грозном Рудник Дудаев – может, это и совпадения, но первая мысль у всех почему-то одна. Монополизация всех возможных бизнесов – от сети автозаправок «Лидер» и дерущего ни за что бешеные деньги местного «Мегафона» до поставок пластиковых окон и тротуарной плитки для реконструкции грозненских фасадов. Монополизация и в политике – полностью управляемый местный парламент имени 27 ноября (чего стоит инициатива с переименованием Грозного!) и отбор местной «Единой России» у семейства Ямадаевых, прославившихся июньской зачисткой в Бороздиновской. Но это все, в конце концов, символы, витрины. Как пластиковые окна в развалинах в центре Грозного, за которыми – пустота. Такая система обречена на застой, она не эффективна, а эффектна.

Даже если бы эта власть была эффективна, она совершенно выпадает из чеченской традиции. Пытки и допросы в «службе собственной безопасности» – а порой и при личном участии Рамзана – поддерживают дисциплину среди кадыровцев. Но чтобы товарищи унижали и пытали своих – это совсем не по-вайнахски. В этом есть много от порядков в ваххабистских отрядах второй половины 1990-х, но ведь и те были совершенно чужеродны на Кавказе. Или от жестокости Шамиля, строившего имамат на беспрекословном подчинении и безжалостных наказаниях ослушников.

Сами же свободолюбивые чеченцы, впрочем, успели показать неспособность к построению иерархий, будь то независимое государство или «чеченская мафия»...

Впрочем, и советская власть была здесь не своя: большевиков приняли сначала, потому что они оказались созвучны анархическому чеченскому духу, и лишь потом, когда выяснилось, что это – власть, стали бунтовать. Но к СССР за несколько поколений привыкли.

А кадыровская власть – новая, жестокая и непривычная. Она выглядит очень жесткой – а значит, хрупкой. К тому же держится, по сути, на одном человеке.

Строительство фасада этого здания в 2005 году было завершено. Но долго ли простоит эта декорация, покоящаяся на единственной опоре? В этом – главный чеченский вопрос нового 2006 года.