В зеркалах: дело Дрейфуса и «Крымнаш»

Положение, в котором сейчас оказалась российское государство, можно с полным основанием назвать как трудным, так и новым. При попытке осознать и проанализировать происходящее в обществе (именно в обществе, а не, к примеру, в экономике и искусстве) хочется на что-то опереться, найти где-то исторические параллели. Глубочайшие противоречия, разделившие российское общество на две неравные части, на первый взгляд кажутся беспрецедентными. Но лишь на первый. В истории уже был случай, когда молодое государство столкнулось с сильнейшими противоречиями, что переросло в гражданское недовольство и откровенную социальную вражду (хотя и без информационных войн в современном понимании).

Случилось это во Франции рубежа XIX — XX веков.

Речь идёт о деле капитана Дрейфуса, которое потрясло общество так, что отголоски тех событий слышны до сих пор. Само же государство изменилось коренным образом. Как сейчас видится, в правильную сторону. И хотя формально дело Дрейфуса и крымско-украинский вопрос внешне кажутся вещами совершенно различными (в самом деле: в первом случае причина раздора — один человек, во втором — огромная территория), при чуть более внимательном изучении в них можно обнаружить ряд общих черт, которые и позволяют их сравнивать. А также надеяться на благополучный исход российского раскола.

Для начала вкратце напомним суть французского дела.

Капитан Альфред Дрейфус (1859—1935) был обвинён в шпионаже в пользу Германии. В генштабе французской армии пропали несколько секретных документов. В скором времени военная нацразведка обнародовала так называемое бордерó — сопроводительное письмо безо всяких опознавательных знаков, идентифицирующих его отправителя (то есть без даты, без подписи и без обратного адреса). Письмо, якобы найденное в выброшенных архивах военного агента Германии, прилагалось к пропавшим бумагам. Было объявлено, что скандальное бордеро написал именно Дрейфус, еврей по национальности. Его арестовали в октябре 1894 года, а в декабре того же года состоялся суд. Во время процесса судьи колебались, поскольку вина капитана была не настолько очевидна. (Процесс против Дрейфуса был не первым в ряду дел о шпионаже. Но первым, столь явно сфабрикованным.) В связи с этим представители обвинения решились на вброс новой фальшивки, а именно — письма от германского посла, который рассказывал о сотрудничестве с Дрейфусом. Это убедило суд. Капитан был разжалован и приговорён к пожизненной каторге. Одновременно с этим в обществе росло недовольство, поскольку в подлинности предъявленных документов постепенно начинало сомневаться всё больше и больше людей — хотя вначале виновность Дрейфуса мало кто оспаривал. Первые факты начали всплывать в 1896 году, преимущественно благодаря старшему брату осуждённого Матьё (в частности, Матьё Дрейфус привлёк в свои ряды знаменитого общественного деятеля и публициста Бернара Лазара, автора знаменитого эссе «Антисемитизм, его история и причины»); тогда-то и появились первые колеблющиеся. Сомнения и метания следствия, пытавшегося угодить и тем, и этим, ввергали страну в пучину общественного хаоса: так называемых дрейфусаров было примерно столько же, сколько и антидрейфусаров. В результате обвинительный приговор стал источником ссор между друзьями, скандалов в почтенных семействах и предметом жесточайших дискуссий в общественных местах. Постепенно открывались новые обстоятельства, косвенно или прямо указывающие на невиновность Дрейфуса (и виновность других людей). В итоге дело было пересмотрено, злополучный капитан оправдан, восстановлен в звании и награжден орденом Почётного легиона.

Это всё факты, за которыми, однако, стоит самое главное — то, что позволяет нам увидеть сходство между тогдашним расколом французского общества и нынешним социальным кризисом в России.

Дело Дрейфуса развивалось на фоне агрессивного патриотизма, переходящего в национализм и ксенофобию, которые цвели в тогдашней Франции пышным цветом. После поражения во Франко-прусской войне (1870—1871), которая закончилась уступкой Эльзаса и Лотарингии (не считая человеческих потерь и ущерба для армии), французы начали везде видеть угрозу. Главным врагом считалась Пруссия — а как иначе, ведь именно ей отошли крупные территории. Для Франции такой исход войны был настоящим унижением. Поэтому, несмотря на потери, французы относились к своей армии по-особому — военные оставались единственной силой, способной защитить народ от внешних врагов. Ксенофобия, неприятие всего чужого, развилась во Франции как следствие всего этого. Одним из проявлений ксенофобии тогда (как и сейчас, впрочем) оставался антисемитизм. По меткому выражению журналиста-дрейфусара Эдуарда Дрюмона, евреи были «самыми чужими из всех чужих» (les plus étrangers des étrangers). На евреев по-прежнему продолжали обрушиваться самые разнообразные обвинения, вплоть до очевидно абсурдных.

Аналогия с Россией очевидна: внешние и внутренние враги ищутся повсюду (в том числе официально; чтобы в этом убедиться, можно ознакомиться с целями и задачами научного совета при Совете безопасности РФ), хотя маски спасителей примеряют на себя непосредственно государственные мужи, поскольку армия, полиция и спецслужбы пока не обладают достаточным авторитетом в обществе. Последовательного антисемитизма в России сейчас не наблюдается, однако есть серьёзнейшие притеснения по политическим взглядам — тех, кого относят к либералам, как только ни обзывают, в чём только ни обвиняют. (Занятно, что в девяностых ругательным было слово «патриот», а теперь ситуация поменялась ровно наоборот, и ругательным стало слово «либерал».)

Как уже говорилось, поначалу в невиновность Дрейфуса мало кто верил. Однако в 1898 году общество потрясла знаменитая статья Эмиля Золя «Я обвиняю», опубликованная в газете L‘Aurore. Статья была написана в форме открытого письма, адресованного тогдашнему французскому президенту Феликсу Фору (годы президентства 1895—1899). Фор, ярый антидрейфусар, принадлежал к франкмасонам, которые в целом симпатизировали опальному капитану. В своём письме Золя осуждал власти за антисемитизм, несправедливое обвинение и незаконное заключение в тюрьму капитана Дрейфуса. Это письмо и положило начало расколу подлинному общества. «Я обвиняю» стала точкой невозврата, обнажившей социальные противоречия с поразительной быстротой. За статьёй Золя вскоре последовало воззвание, получившее название «Манифест интеллигенции» (вокруг Золя образовалась группа интеллектуалов и левых политиков, куда входили, в частности, Анатоль Франс, Марсель Пруст, будущий лидер левого движения Жан Жорес), а затем ещё одно, и ещё...

(Следующий президент, Эмиль Лубе, славился своей любовью к справедливости и приверженности позиции нейтралитета. Поэтому он и помиловал Дрейфуса после второго процесса, который оправдательным приговором не закончился.)

Теперь самое время задуматься, можно ли кого-нибудь из нынешних российских общественно-политических деятелей сравнить с фигурой Дрейфуса. Вопрос сложный в первую очередь потому, что кризис в российском обществе только развивается, и мы лишены возможности взглянуть на него ретроспективно. Итак, в первую очередь на ум приходят две фамилии: Ходорковский и Навальный. Но если Михаил Ходорковский уже выпущен из тюрьмы, то Алексей Навальный, к счастью, физически не посажен (в отличие от собственного брата Олега, но это несколько другая история). При этом не стоит забывать ещё о двух политзаключённых — участниц панк-группы Pussy Riot. Их нам не стоит сбрасывать со счетов не потому, что их тюремные злоключения сопоставимы с переживаниями Дрейфуса или Ходорковского, а потому что именно дело Pussy Riot оказалось предвестником нынешнего раскола. Как раз этот процесс стал первым, вокруг которого начались дикие распри, которые перерастали в скандалы и социальные разрывы. Примеры таких столкновений каждый может привести из собственного опыта.

Всё идёт так же, как и во Франции времён Дрейфуса, когда демаркационная линия общественного кризиса проходила по газетам, по ресторанам, по частным гостиным.

Ивонна и Кристина (изображённые за роялем на знаменитой картине Ренуара), дочери прогрессивного художника Анри Лёроля, разделяли взгляды отца, искренне выступавшего в защиту Дрейфуса. Но сёстры вышли замуж за братьев Эжена и Луи Руар, ярых антидрейфусаров, считавших всех оппонентов участниками вражеского заговора, направленного на ослабление Франции, и агентами Германии, Великобритании и прочих государств. Что творилось во время семейных обедов-ужинов, можно представить.

Эдгар Дега и Пьер Огюст Ренуар были антидрейфусарами, а Клод Моне и Эжен Каррьер выступали в поддержку капитана Дрейфуса. При этом Ренуар, сочтя себя оскорблённым, чуть было не ударил главного редактора журнала Revue Blanche, предложившего художнику подписать «Манифест интеллектуалов». Едва не подрались поэты Анри де Ренье и Фернан Грег, а также дипломат Филипп Бертело и братья Даниэль и Эли Галеви, историки. Огюст Роден навсегда рассорился со своим давним другом романистом Октавом Мирбо...

И это лишь несколько примеров того, что происходило повсеместно.

Широкое распространение получила карикатура «Семейный обед» знаменитого художника Каран д'Аша (Caran d'Ache, кстати, уроженца Российской империи). На верхней части десять человек чинно сидят за столом, и глава семейства возглашает: «Только давайте не будем говорить о деле Дрейфуса». На нижнем рисунке благообразные дамы и господа дерутся друг с другом, стулья разбросаны, посуда разбита. Поясняющая подпись: «Они поговорили». Остроумных, грустно-смешных карикатур о современной России много — среди авторов талантливейшие и умные художники Меринов, Ёлкин, Ложкин... Возможно, какие-то из их работ проживут больше века.

А вот хитрец Андре Жид, обладавший видным положением в обществе, с объявлением своей позиции по делу Дрейфуса тянул до последнего. Его многие убеждали присоединиться к тому или иному лагерю. Но Жид сомневался, тщательно взвешивая все «за» и «против». Биограф и историк Доминик Бона приводит в книге «Музы импрессионизма» письмо Жида матери: «Политические события наводят на меня ужас. Неужели всё действительно так драматично? Я предпочитаю ничего не говорить и по-прежнему храню молчание». В конце концов Жид всё же подписал одну из последних протестных петиций в защиту Дрейфуса. Сложно представить, каких усилий ему это стоило — ведь друзей у него хватало и среди дрейфусаров, и среди антидрейфусаров. Как и врагов.

Что довелось пережить Эмилю Золя после его «Я обвиняю» и прочих выступлений, вкратце не опишешь. Его обвиняли в ответ — и в ангажированности, и в подкупленности, и в предательстве. Как следствие, его привлекли к суду по делу о клевете. Чтобы избежать тюрьмы, Золя сбежал в Англию, где пробыл около полутора лет. Борьба в итоге велась не столько против Дрейфуса, сколько против тех, кто поддерживал Дрейфуса.

И вот здесь мы подходим к основной точке несходства. В современной России, несомненно, есть свой Золя. Только кто он, сказать невозможно, ибо это покажет только время. И, как бы то ни было, пока никто не опубликовал «Я обвиняю» на новый лад. Проницательнейших публицистов в России много, но пока никому не удалось глаголом взволновать общество так, как это удалось Золя. Хотя попытки предпринимаются регулярно, и в гораздо большем количестве, чем во времена Дрейфуса (спасибо интернету и социальным сетям). С другой стороны, статья «Я обвиняю» положила начало расколу общества, а в России с этим уже полный «порядок», хуже, хочется верить, быть не может. Поэтому, возможно, в будущем кому-то из писателей/публицистов удастся наоборот сплотить общество.

Однако вопреки спорам, ссорам, скандалам и обидам угрозы гражданской войны во Франции не было. Культура и традиция политической борьбы, политического диалога в стране уже тогда были довольно сильны, поэтому самые яростные дискуссии в обществе не могли привести ни к каким кровавым последствиям. С политической культурой в России большие проблемы, однако и тут будем верить в лучшее.

Огромное влияние на общество и на политическую жизнь тогдашней Франции имела католическая церковь, которая ещё не была отделена от государства (в этом параллели с современной Россией пусть каждый проводит сам). Церковь сыграла значительную роль в укреплении антидрейфусарских настроений. И в этом католики находились в резкой оппозиции протестантам: если в Германии протестантизм и католицизм исповедовало примерно одинаковое количество жителей, то во Франции протестанты оставались в меньшинстве. Их, как и евреев, считали чужаками, поэтому протестанты как могли поддерживали Дрейфуса, в том числе материально: они оплачивали его жене квартиру. За пределами Франции мнения также разделялись, однако в основном преобладало сочувствие к Дрейфусу.

«Юридическим» концом дела можно считать 1906 год, когда Дрейфуса реабилитировали и вручили орден. А символическая точка до сих пор не поставлена и вряд ли когда-то будет поставлена. У Марселя Пруста действие происходит через двадцать лет после завершения процесса, а персонажи всё ещё спорят. Нет сомнений, что так будет дальше и в России. Чей Крым: наш или не наш? Кто настоящий враг: Запад или свои? Отношение к Украине: «за» или «против»? Эти внезапно поднятые вопросы, боюсь, будут отныне обсуждаться десятилетиями.

Показательная история произошла с Шарлем Моррасом (1868—1952), ультраконсерватором, создавшим в 1899 году знаменитую монархистскую газетуAction française. Во время Второй Мировой войны Моррас поддерживал вишистский режим и лично маршала Петена. Антисемит, антигерманист Моррас был предан суду в конце 1944 года. После оглашения приговора (пожизненный срок, через шесть лет отменённый по состоянию здоровья) Моррас воскликнул: «Это реванш Дрейфуса!»

Да что там Пруст с Моррасом! И в наше время (хотя уже по большей части в интернете) ведутся жаркие споры о Деле — для французов оно продолжается до сих пор, и антидрейфусаров хватает и сейчас. Нередко случается и так, что какой-то резонансный процесс сравнивают с Делом, хотя, казалось бы, ничего общего между ними нет.

Дело Дрейфуса изменило Францию самым коренным образом.

Очень сильные репутационные потери понесли армия и церковь. Военачальники изо всех сил хотели замять скандал, тщательно скрывая истинные обстоятельства дела. Им не хотелось выносить сор из министерской избы. В результате вскрывшихся событий была реформирована служба разведки, а срок воинской повинности сократили до двух лет.

Церковь пострадала ещё сильнее.

Вокруг дела Дрейфуса объединялась целые группы ревизионистов — правых и левых центристов, гуманистов-социалистов — всех, для кого презумпция невиновности была не пустым звуком. Гуманисты-социалисты и сформировали «Левый блок». В 1902 году они победили на выборах, а ещё три года спустя под их нажимом был принят закон об отделении церкви от государства, что стало прямым следствием Дела — ранее принять этот закон было невозможно.

Французскую Лигу прав человека (Ligue des droits de l'homme) — крупную правозащитную организацию — основали в 1898 году в виде реакции по следам Дела.

А главное — судебный процесс против Альфреда Дрейфуса помог Франции превратиться в настоящее современное светское общество. К середине 1890-х годов, когда Дело только закрутилось, Третья республика была ещё совсем молодой, ей не исполнилось и двадцати пяти лет. Понемногу в обществе созрело понимание, что отправка опального капитана на каторгу не соответствует республиканским нормам. Неприятности и сложности десятилетия имени Дрейфуса установили во Франции по-настоящему демократический режим. Российскому государству сейчас примерно столько же — с момента распада СССР прошло двадцать три года. Кто знает, к чему приведут нынешние трагические события и горькие противоречия. Надеяться хочется на лучшее, а пойти по примеру Франции будет вовсе не зазорно.

Спасибо Елене Барановой (Нижний Новгород) за неоценимую помощь в подготовке материала.

Иллюстрация wikimedia.org