КОММЕНТАРИИ
В Кремле

В КремлеБуш - плохой поставщик демократии

24 ФЕВРАЛЯ 2005 г. МАША ЛИПМАН


Когда Россия, Франция и Германия отказались поддержать американскую войну в Ираке, отношения всех трех стран с США сильно испортились, хотя и в разной степени. В соответствии с емкой формулой, приписываемой Кондолизе Райс, Францию надлежало наказать, о Германии забыть, а Россию простить.

Прошло почти два года, и на днях Буш отправился в Европу с явным намерением помириться с партнерами по НАТО: 21 февраля в Брюсселе он объявил о наступлении «новой эры трансатлантического единства». А вот отношение американского президента к России с тех пор изменилось к худшему: он призвал наше правительство «вернуться к демократии и верховенству закона», напирая на то, что это их общая с Европой позиция; сказал, что для «США и всех стран Европы» вопрос о демократических реформах должен быть на первом месте в диалоге с Россией, потому что, мол, «наш альянс» выступает «за свободу прессы, эффективную оппозицию, разделение властей и верховенство закона», и об этом России надо постоянно напоминать. Скорее всего, что-то в этом духе Буш собирается сказать и самому российскому президенту, когда встретится с ним сегодня.

С демократией в России и правда совсем никуда, но объективное положение дел – не единственное, чем руководствуется американский президент, делая публичные заявления. К примеру, осенью 2003 года Буш говорил, что Путин вызывает у него уважение, поскольку мечтает о том, чтобы в России процветала демократия и то самое верховенство закона. Между тем, к этому времени кремлевские мечтатели о демократии как раз завершили истребление негосударственного общенационального телевидения.

Однако в таком тоне, как сейчас, Буш никогда не говорил о России, и для этого у него есть как минимум две причины. Одна из них, конечно, имеет отношение к нашим внутренним делам. Политика Путина предоставляет так много доказательств ущемления демократии в России, что разговоры об этом на Западе стали уже общим местом. Причем произошло это именно в последний год.

Другая причина связана с делами американскими. В своей инаугурационной речи в январе, а потом еще в ежегодном обращении к Конгрессу «О положении в стране» Буш провозгласил новый политический курс. Он пообещал, что станет распространять по всему миру свободу и демократию и не оставит в покое ни одного правителя и ни одно государство, которые проводят политику репрессий против собственных граждан. Отныне его цель — «покончить с тиранией в этом мире». О борьбе с терроризмом в инаугурационной речи не было сказано ни слова, да и в ежегодном обращении ей было уделено не много внимания.

Любители подсчетов объявили, что в первой речи слово «свобода» Буш употребил 27 раз, а во второй – 21. Теперь все те американские журналисты и политологи, которые писали об угрозе демократии в России, получили возможность ловить Буша на слове. Раз Путин попал в список авторитарных правителей, а Буш подрядился нести миру свободу, то общение с российским президентом (особенно оттого, что Путин – первый из таких лидеров, с кем Буш встречается после того, как объявил себя защитником свободы от тирании) становится важной проверкой: готов ли Буш действовать так, как говорит, или эти полсотни «свобод» остались пустыми словами. Глава комитета сената по иностранным делам Ричард Лугар твердо заявил, что Буш «должен сделать демократию, права человека и верховенство закона главными темами беседы (с Путиным) в Братиславе».

Несоответствие заявленному курсу, особенно новопровозглашенному, может создать президенту лишние проблемы, и, готовя Буша к европейской поездке, его помощники несомненно это учитывали. Но кроме призывов вернуться на путь демократии, в Брюсселе Буш говорил еще и о том, что будущее России ему видится в «европейской семье и трансатлантическом сообществе» и что Россия должна стать членом ВТО. А вот что именно из сказанного Бушем следует считать главным — вопрос, скорее, дипломатический. Российский истэблишмент, наверное, выберет в качестве главных слова про ВТО и европейскую семью, а помощники Буша смогут объявить, что важнее слова о демократии и верховенстве закона. Чтобы у всякого скептика рассеялись сомнения: президент сказал, что свобода приоритет, и вот уже требует приверженности свободе от авторитарного Путина.

Впрочем, неодобрение, высказанное Бушем по поводу российской внутренней политики, едва ли ухудшит российско-американские отношения. Они и так уже практически ограничиваются борьбой с терроризмом и нераспространением ядерных вооружений, причем даже и в этих сферах весьма эфемерны. К примеру, если Америка объявляет Сирию форпостом тирании и спонсором терроризма, а мы продаем ей оружие, то это вроде бы больше похоже на противостояние, чем на партнерство. Но, с другой стороны, это же мы не потому, что решили вернуться к советским временам, дружить с арабскими странами и объявить Израиль врагом – а так, чтоб асимметричный ответ и еще и денег немного заработать. И американцы это понимают не хуже нашего.

Не в меньшей степени они понимают и то, что у них нет никакого способа заставить Путина сменить курс на более демократический. Если сами российские граждане не протестуют ни против неправосудных судебных решений, ни против цензуры на телевидении, ни даже против отъема у них избирательных прав, то странно рассчитывать, чтобы демократии для нас добивался Буш. Тем более что после Ирака, пыток Абу Грейба и сомнительных правовых практик в отношении подозреваемых в терроризме в большинстве стран Буша числят скорее агрессором, чем ревнителем демократии. Опрос жителей Словакии накануне приезда туда двух президентов показал, что даже в «новой Европе» гарантом демократии в мире в большей мере склонны считать Путина, чем Буша – хотя дело, конечно, не в том, что Путин сделал для мира больше хорошего, просто Буш — больше плохого.

Во времена холодной войны Запад боролся с советской угрозой и стремился освободить мир от коммунистической тирании. Обе цели оказались успешно достигнуты. Страны, входившие в советский блок, теперь сами решают, как им жить, и сами выбирают свое правительство. Мы в России тоже выбрали свое сами. И можем выбрать другое, если очень захотим. Или от нынешнего потребовать, чтобы оно выполняло Конституцию и не нарушало наших прав. Если захотим, конечно.

У США есть масса забот поважнее России. Главная из них Ирак. Но есть еще Иран и Северная Корея, и вечный конфликт между Израилем и Палестиной, и неуклонно набирающий силу Китай, да и отношения с атлантическими союзниками трубуют кропотливой и тонкой дипломатической работы. И если по прошествии почти двадцати лет полупартнерства, оказалось, что с Россией не получается, как хотелось, то можно и не развивать с ней отношений. Сильно давить бесполезно, а то и вредно – и для самой России, и, как знать, еще и для окружающих народов, на которых, не ровен час, Россия может сорвать раздражение. Страшное слово «сдерживание» на сегодняшний день признано неактуальным, и предложение выгнать нас из «восьмерки» едва ли найдет поддержку у американской администрации, но и особенно активно вовлекать Россию в отношения никто не собирается. Так оно и пойдет – ни шатко, ни валко, пока Россия сама не решит, куда ее все-таки влечет.
Версия для печати