Мне предложили поделиться своим мнением на две темы: Прекрасная Россия будущего и путь к ней (за горизонт). Я решил сделать это одним текстом, потому что рассуждения будут переплетаться.

Сразу оговорюсь, что, с одной стороны, лучше использовать апробированные рецепты, но с другой — отсутствие в России прочных демократических и правовых традиций позволяет избежать прохождения того «лабиринта» социально-политических решений, на которые оказались обречены другие страны, действующие в инерции своих традиций. 

И ещё — у России теперь есть два настоящих исторических ледокола: Украина, проводящая демократические и антикоррупционные реформы и имеющая темпы экономического роста, вдвое превышающего российские, и Казахстан — с точки зрения создания «прозрачной» среды для иностранного капитала, включая интеграцию норм британского гражданского правосудия.

Чтобы выстроить идеальную модель России, надо прежде всего понять, к классу каких держав она относится. И правые, грезящие Сингапуром и Грузией времён Саакашвили, и левые, увлечённые Лукашенко, не понимают кардинальной разницы в масштабах и культурах. Небольшие культурно гомогенные страны — и локальная цивилизация (субэкумена), «страна стран» с двумя авраамическими религиями, охватывающими десятки миллионов, и огромным социальным, культурным и этническим разнообразием…   

Аналогом России в данном случае являются только США и Бразилия. Политически локальные цивилизации в состоянии демократии могут быть либо федерациями, либо союзами (разной степени рыхлости) независимых государств, как Западная Европа, Арабский мир и Латинская Америка.

Мы ведь хотим демократического и правового прекрасного будущего? Полигосударственную модель я не рекомендую по трём причинам: 1) чем больше реальных границ, тем больше конфликтов (все посмотрели в сторону Ингушетии); 2) сравнительно небольшую систему значительно проще сделать жёстко-авторитарной; 3) неизбежно слабые и бедные на первом этапе «микро-россии» с высокой вероятностью будут втянуты в орбиты различных, причём соперничающих, соседей (балканизация).

 Главное отличие империи от федерации — при федерации именно представители провинций (провинциального политикума) совместно определяют общую политику. При империи заправляет политически обособленный центр, навязывающий волю провинциям (этот термин точнее, чем регион).

Поэтому государственное устройство федерации предполагает очень влиятельный сенат — именно собрание делегатов провинциальных политикумов (не говорю элит, поскольку элита в моём представление — это не только главные/лучшие, но и особая этика избранности и ощущение солидарности как одной корпорации/гильдии). Уравновесить такой сенат может только президент, избираемый либо всенародно, либо конституционной ассамблеей (парламент + делегаты от провинциальных законодателей).

Премьер, который неизбежно лавирует в условиях мозаичного парламента, такой сенат не сбалансирует. Или надо как в Британии или Германии искусственно сдерживать число партий, точнее фракций, формируя «канцлерскую систему». Ситуация, когда при приблизительном равенстве основных сил — правый и левый центры — джокером становится небольшая фракция со специфическими или радикальными позициями (как «религиозники» в Израиле), мне активно не нравится. Этого можно избежать либо сугубо мажоритарными выборами в два тура, либо подключением ко второму туру и партий. Например, в первом туре – 2-процентный барьер, а во втором — 7-процентный. При снятии всех ограничений на создание блоков. 

Федерализм — это бюджетное распределение. Подход, при котором очень много остаётся на муниципальном уровне, всем хорош, кроме одного: он не учитывает огромного социально-экономического разрыва по территориям. Путинская фискальная «война с регионами» (главная фишка блока «Единство» и суть его противоречий с «Отечеством») и борьба губернаторов с мэрами провинциальных столиц — это и понимание необходимости выравнивающего перераспределения. Отстоять такою солидарность могут только мощные общенациональные партии, в которых большинство составляют представители сравнительно бедных регионов и региональной периферии. 

Идеальным я представляю для России соединение США и ФРГ, тем более что Германия теперь по доле внутренних мусульман приблизилась к нашей «Федерации» и там довольно успешно решают вопросы интеграции. Но в Америке чётче выражен этнокультурный универсализм и больше демократизма.  

Разумеется, Новый российский федерализм должен быть «ассиметричен», он должен быть договорным («как завещал нам Великий Сахаров»), возможно, часть территорий войдут в некую конфедерацию, членами которой будут также суверенные Беларусь и Крым (как исторический компромисс).

Мы же мечтаем о Прекрасной России будущего, где в классах и в парламенте будут висеть портреты Сахарова (так, как с США висят портреты Вашингтона, а в Израиле — Герцля), к которой будут стремиться. Такая вот историческая зеркальность. Так же трудно угадываемая, как из 1985-го увидеть Россию через 6 лет — центром мировой антикоммунистической революции.      

Путь от модели «Соединённых Штатов Великой России» (название отсылает к проекту реформирования Двуединой монархии в «Соединённые Штаты Великой Австрии», которую ровно 100 лет назад опубликовал новый венский император), которую вынашивали «ельцинские реформаторы», к нынешней модели «Великороссийского рейха» будет проделан обратно. 

В подробности судебной и финансовой политики я входить не собираюсь, потому что мало в этом разбираюсь. Возможно, в сфере социально-экономической политики будут использованы рецепты Эрдогана и правящих индийских националистов («вишнуистов»), которые дали отличный либеральный спурт своим «полусоциалистическим» странам, стимулировав средний класс и самозанятое население. Что касается юстиции, то она будет двигаться зигзагом: сперва победит правозащитная позиция и начнутся послабления, потом — после неизбежного из-за социальных пертурбация всплеска преступности — обыватели через демократически избранных депутатов введут ужесточения (как в Калифорнии: «третий срок пожизненный»), потом опять начнётся борьба с «необоснованными перегибами».

Будущим реформаторам «судостроительства» надо только понять, что невозможно решить две задачи одновременно: обеспечить независимость суда и создать доступный механизм привлечения судей к ответственности за неправосудные решения; или скрупулёзно соблюдать процедуры судов с присяжными и увлекательной адвокатской игрой — и сокращать пребывание в предварительном заключении.

Мировая практика показала, что лучший рецепт от политически ангажированной юстиции — это понимание судьями и прокурорами того, что обвиняемый сегодня смутьян, завтра станет не просто депутатом, но членом бюджетного комитета парламента или статс-секретарём внутренних дел или финансов (т.е. будет решать вопросы судейских и прокурорских окладов).

Что касается фискальной политики, то как убеждённый либерал (в плохом смысле слова) я предложил бы следующие меры.

Первое. О пенсионной реформе. Сохранил был появившийся новый принцип: пенсионный случай наступает за 10-15 лет до средней продолжительности жизни — именно для жизни на пенсии, а не как базовый обязательный доход для работающий пожилых.

Однако с учётом накопления болезней к рубежу старого пенсионного возраста (55-60) ввёл бы по умолчанию присвоение статуса третьей рабочей группы инвалидности (желающие могут отказаться) со всей положенной пенсией и льготами. То же самое для тех, кто уходит на льготную пенсию. А в 60-65 добавляется трудовая/накопленная или социальная пенсия.  

Второе. О пособиях по безработице. Сделать частное страхование. Работаешь — делаешь отчисления. Увольнение — страховой случай и можно выбрать варианты выплат: хоть единовременно — на открытие своего дела или взнос пая (а потом только социальные пособия на нищету). Страховые компании одновременно и рекрутинговые агентства, которые ищут хорошую работу (им это выгодно — больше взносов).  

Третье. О налогах и бюджетах. Есть устойчивое мнение, что человек станет настоящим гражданином, если он:

а) имеет право на короткоствол (вопрос положенной регулярной чистки и смазки изящно обходится);

б) сам плОтит налоги — а не через отчисления в бухгалтерию (что означает появление армии юристов, заполняющих декларации — это как с регистрацией юрлица).

Ровно из тех же соображений я против «облачной демократии» поскольку она:

а) лишает избирательных прав не имеющих интернета или не могущих воспользоваться процедурой надёжно защищённого голосования;

б) выборы — это всё-таки некий ритуал Гражданской религии демократии, и его надо выполнять максимально торжественно: пойти на участок, ещё раз посмотреть на кандидатов, расписаться, лично кинуть в машину бюллетень, а не кликнуть джостиком между глотками пива или кефира.  

Однако есть очень важная проблема преодоления отчуждения человека от государства. Я предлагаю рецепт, пугающий своей новизной (почти украденный из старого романа Г.И. Гуревича «Мы — из Солнечной системы»): каждый гражданин-налогоплательщик (в т.ч. через бухгалтерию) раз в год рейтингует уплачиваемые им налоги по специальной форме приоритетов по расходам. Дальше — сложная форма распределения, с учётом изменения процента по градации и по развёртке между тремя уровнями бюджетов. Полученные итоги являются императивными. Возможно, с коррекцией парламентом (может быть — компенсируемой впоследствии) в определённых границах.     

Что касается социальной политики для работающих, то я убеждён, что трудовые коллективы (не профсоюзы) должны получить права миноритарного акционера с точки зрения обязательности отчёта перед ними и учёта мнения на общем собрании акционеров.

О внешней последовательно миролюбивой политике Новой России прекрасного будущего вдаваться в детали не буду. Прежде всего, из-за очевидной смены цивилизационных трендов, которые происходят.

Не буду сочинять вступление в ЕС — потому что ЕС не готово принять даже Украину. Как выяснилось, это не Европейский, а Западноевропейский альянс — мечта Канта. Вот она и сбылась. То же самое про НАТО. Никакого НАТО в обозримом будущем не будет, его заменят два альянса — континентальный германо-французский и глобалистский — новая Антанта из США (и Британии) и Малой Антанты в составе Польши, Украины, Хорватии и стран Балтии. Что касается России, то, возможно, она предпочтёт ось Москва-Анкара-Иерусалим, поскольку постэрдогановская Турция явно не захочет продолжать игру в неоосманизм, а совместно будет удобнее держать под контролем зону почти неизбежной исламской революции на Кавказе. Я говорю о неизбежности, потому что сейчас Кавказ проходит ту же стадию, что Иран 40 лет назад: есть авторитарная коррумпированная секулярная власть условных вестернизаторов и нечто народовольческое под лозунгами мусульманского почвеничества… Ни секулярных либералов, ни социал-демократов как значимого политического фактора там нет и очень долгое время не появится…

***

И вот теперь поговорим о путях-дорожках к этому прекрасному будущему. О переходном периоде.

Итак, мы в послепутинской и демократической эпохе. Из сказанного уже ясно что речь идёт либо о периоде революции, либо о первых шагах после неё.

Давайте поиграем в два варианта лидерства в эту эпоху.

Первый вариант: игрок — лидер либеральной фракции в новом парламенте, возможно, член высшего временного революционного руководства.

Тогда этот игрок просто предлагает всё вышеперечисленное как коллегам по «Конвенту», так и своим избирателям. Он знает, что впереди очень трудный, полувековой путь к нормальной стабильной демократии.

Этот срок я беру не случайно: именно столько проходило времени между созданием на Западе политической системы, позволяющей достаточно свободно выступать за расширение демократии и свободу институтов гражданского общества (профсоюзов, внесистемных партий, независимых респектабельных медиа), до момента, когда стало ясно, что гражданское общество сильнее истеблишмента, сформировавшего вполне номенклатурную структуру, основанную на политической коррупции и непререкаемом гегемонизме.

Поэтому наш деятель старается создать такую систему стабильных институтов, которые бы могли в долговременной — два поколения — перспективе инициировать демократические импульсы и демпфировать авторитарные и популистские, служить «убежищем» для сторонников либеральных (любезных ему) взглядов, да и вообще для всех внесистемно-инакомыслящих «диссидеров» (специально ушёл от термина «диссидент»), потому что, давая свободу всем — получаешь вдосталь себе, а, отхватывая себе, быстро теряешь. 

Наш деятель также знает, что кругом бедность и социальная хаотизация, поэтому он не делает ставку на перераспределение отобранного у «гадов». Но об этому — чуть позже, в части, где будет разговор о Демократоре…

Он знает: впереди очень долгий, полный драматической борьбы путь. Он также знает, что лимит соблазнения буржуазными реформаторами простодушных совков западными рецептами счастья давно исчерпан. Но со стены на него смотрят портреты мучников свободы — Сахарова и Немцова, — и он трудится, не покладая рук…

***

Теперь меняем диспозицию: наш герой — Демократор, вождь демократической революции, внезапно получивший огромное доверие общества и формальный пост главы государства — президента ли, или премьера при почти декоративном президенте, или главы высшего революционного совета, манипулирующего формальными обладателями высших конституционных постов.

Наш Демократор достаточно политически опытен и сведущ в мировой истории и социальных науках, чтобы понимать простую истину: идеальный алгоритм реформ скорее всего является наиболее отторгаемым обществом с точки зрения нововведений.

Реформы всегда не просто разрушают порядок, превратившийся в традицию, они резко меняют соотношение различных социальных, конфессионально-этнических и  возрастных групп. Просто вспомним «старообрядческий капитализм» в России и «Еврейскую Францию» (название антисемитского памфлета 1886 года), случившиеся исторически почти синхронно. Или, с другой стороны, обвальное изменение статуса работника торговли (например, рубщика мяса на Черемушкинском рынке и старшего продавца в обувном отделе) в январе 1992 года. При реформах не только происходит «крушение мира», но и выдвижение персонажей, активно использующих неопытность и простодушие других, наживающихся на этом ценой их разорения, слома жизни (профессор И.Г. Яковенко назвал этот типаж «санитары леса»), воспринимаемых социумом, да и самими ими, как «преступники».

Поэтому мудрый реформатор либо обречён вести политику «галсами» («две шаги налево, две шаги направо», шаг вперёд, наоборот…), при этом расплачиваясь с консервативными кругами самой своей ценной «валютой» — «головами» сподвижников; либо давать социуму психологическую компенсацию, например, в виде возвращения элементов «старого доброго времени»: декоративная исламизация Эрдогана, декоративный индуизм Бхаратии Джанаты партии, квазисталинский гимн, которым Путин компенсировал совковому сознанию долгожданное введение частной собственности на землю, или революционная война, патриотическая мобилизация.

И вот наш всё это понимающий Демократор начинает реформы.    

У него кроме внешнеполитических катастроф две огромные проблемы: угроза реванша старой системы и итог десятилетий юридического произвола.

Поэтому он инициирует отмену Конституционным судом одним постановлением всех законов (и поправок к ним), принятых с 2002 года и ограничивающих права и свободы, — основание: пункты 1 и 2 ст. 55 Конституции РФ.  

Наш Демократор создаёт реабилитационные трибуналы (из призванных повестками адвокатов), которые пересматривают дела, в первую очередь, на основе ещё не решенных жалоб в ЕСПЧ.

Теперь о старой власти — «Ворожеи не оставляй в живых» (Исх.22:18). У Демократора  не больше года для решительных шагов. Потом рост разочарования у сторонников и предательство или растерянность сподвижников.  Консолидировать власть можно будет или отражением вторжения (вариант: подавлением «Вандеи», т.е. «Донбасса»), или террором — что очень опасно с учётом его тенденции к самовозрастанию. Террор ВЧК-ГПУ только потому не сожрал большевиков уже к 1921 году, что руководство ВКП(б) было прекрасно гуманитарно образовано и не стало повторять ошибок Робеспьера и Сен-Жюста…

Поэтому необходим нокаутирующий удар по ранее правящей «номенклатуре», точнее, неономенклатуре — слою-гегемону, который монополизировал политику, администрацию, бизнес, масс-культуру и медиа, в котором разделение социальных функций заменено разделением ролей: судьи, редактирующие для приговора безграмотные обвинительные заключения; депутаты, доводящие до ума правительственные законопроекты; публицисты и обозреватели, расцвечивающие темники из АП; и из неё же дирижируемая оппозиция…

Для этого удара и нужна национализация. Она почти бессмысленна с учётом огосударствления путинской экономики. Но «олигархия» должна быть лишена возможности, используя огромные капиталы, быстро сколотить из обломков старых партий, бюрократии и медиаресурсов контрреволюционные структуры.

И люстрация, точнее, аналог денацификации: каждый участник властных и иных структур, признанных причастными к преступной узурпации власти, должен обосновать, что он непричастен к этому. В ином случае — уголовное наказание, конфискация или запрет на занятие постов на госслужбе или в бюджетно финансируемых или дотируемых организациях.  

Теперь о структуре власти переходного периода. Бесполезно предсказывать, какая в итоге получится конфигурация. Неизбежны три послереволюционных периода: сперва — разгул митинговой демократии, затем — временная революционная диктатура под любым соусом и в итоге — сложный компромисс старых и новых социально-политических гегемонов.

Очень возможно, что, проживи Сахаров ещё год-полтора, и в России сформировалась бы такая политическая система: избираемый Съездом (имевшим полномочия Конституционной ассамблеи) президент, имеющий преимущественно ритуальные функции и являющийся национальным арбитром (конечно, Сахаров, а потом, возможно, академик Лихачёв), и имеющий огромные полномочия для реформ канцлер (Ельцин), что потребовало бы не растворять как можно быстрее «ДемРоссию», но, напротив, делать из неё «партию власти» (жуликов и воров).   

Однако смерть Андрея Дмитриевича, превращение Ельцина в главного «диадоха» демдвижения, горбачёвский референдум, которому надо было срочно противопоставить что-то укрепляющее суверенитет России, толкнули к другой модели — не германо-итальянской, но французской, голлистской, когда партия создавалась именно вокруг поддержки Генерала.

Главная задача — обеспечить защиту революции, не допуская срыва в самопожирающую деспотию.  

Поэтому очень важно сделать настоящее разделение властей — между временным правительством, опирающимся на большинство в Учредительном собрании (зачем оно нужно, не знаю, все необходимые изменения в конституцию и в законы о системе власти и о федерализме можно внести и пакетным конституционным законом, но интеллигенции слово нравится — пусть получит бирюльку, не всё равно, как назвать новый парламент), и основными силами революции.  

Поэтому основными политическими полномочиями необходимо будет сперва наделить некий высший совет революции, контролирующий и поддерживающий правительство. Как это было с Петербургским Советом рабочих и солдатских депутатов весной-летом 1917 года, или аятоллы в Иране, или революционное командование в Португалии, или Круглый стол в Польше…

Главное — чётко разработать «маршрутную карту» уменьшения полномочий такого чрезвычайного политического органа, чтобы в итоге он был только неким комитетом по люстрации — как польский Институт национальной памяти — и политическим арбитром (высшим «судом чести»).  Такой переходный период мог бы занять лет десять, по истечении которых нужно будет принять новую постоянную конституцию…

Фото: Александр Рюмин/ТАСС