Бандитский бизнес 1990-х гг. сформировал привлекательный образец для бизнеса, осуществляемого сегодня силовиками. А то, что делают силовики, сформировало, в свою очередь, образец для многих государственных чиновников, не принадлежащих к числу сотрудников госбезопасности, полицейских или прокуроров, но имеющих тем не менее неплохие возможности кормиться с бизнеса, попадающего от них в зависимость. Дело в том, что наехать на бизнес можно абсолютно цинично и беззастенчиво, угрожая оружием и расправой, а можно наехать, используя российское законодательство и российские правила игры. По закону чиновникам предоставляется много возможностей для контроля над бизнесом и для вынесения решений, ущемляющих бизнесменов. А в соответствии со сложившимися правилами игры отстоять свои права в борьбе с чиновниками довольно трудно. Бог высоко, Путин далеко. И оба к тому же довольно спокойно смотрят на все творящиеся в России злоупотребления. На местах же нет никаких демократических механизмов, обеспечивающих объективность судебного разбирательства. Представителям власти надавить на суд не столь уж сложно, и он при необходимости вынесет решение в пользу чиновника, который наезжает на бизнес в стремлении получать с него доход.

Самый яркий пример превращения «слабовиков» в силовиков – деятельность Роспотребнадзора, осуществляющего, в частности, санитарный и эпидемиологический контроль. Геннадий Онищенко, долгие годы возглавлявший эту организацию, постоянно принимал меры, ограничивающие ввоз на территорию России продуктов из тех стран, которые вдруг переставали нравиться Кремлю в связи с их политической позицией. Проблемы возникали то с Грузией, то с Молдовой, то с Белоруссией, то с государствами Евросоюза. Придраться всегда было к чему. Вино, фрукты, молоко и другое продовольствие оказывалось некачественным по решению наших санитарных врачей.

Можно, конечно, допустить, что доктор Онищенко был кристально честным человеком, что он вводил запреты лишь на те товары, которые действительно были негодными, и лишь по чистой случайности действия Роспотребнадзора совпадали с политическими кампаниями против соответствующих стран. Но даже если мы сочтем Онищенко ангелом, сама процедура обнаружения санитарных врагов России показывает, насколько просто одним лишь решением чиновника запретить бизнес на миллионы долларов. И, соответственно, создать преимущества для конкурентов, ввозящих вино, фрукты или молоко из других стран. А уж эти конкуренты наверняка сумеют щедро отблагодарить «бдительного чиновника», сумевшего обнаружить санитарные нарушения не у них, а у тех бизнесменов, которые борются с ними за один и тот же рынок.

В масштабах страны некоторое воздействие на санитарные войны оказывает политика, но на местах доминирует бизнес – силовое предпринимательство. Санитарный врач может прийти в то или иное кафе и найти там множество нарушений. Не потому даже, что эти нарушения так уж опасны для здоровья посетителей, а потому, что установленные в России нормы являются довольно жесткими и позволяют всегда какие-то упущения обнаруживать. В соседнем кафе врач ничего похожего не найдет. Но не потому, что там дела обстоят лучше, а потому, что там ему заплатят за невнимательность к нарушениям. И тот предприниматель, который не желает платить взятку, должен будет рано или поздно согласиться на «сотрудничество» с доктором, поскольку иначе он вообще свой бизнес потеряет. Кто пойдет кушать в кафе, которое долгое время стоит закрытым из-за претензий санитарных врачей?

Подобным же образом превращаются в силовиков пожарники. Только они закрывают кафе, рестораны и промышленные предприятия не из-за нарушения санитарных норм, а из-за нарушения правил противопожарной безопасности. Особенно легко это сделать в старых зданиях исторического центра крупных городов, которые строились в те годы, когда современных норм противопожарной безопасности еще не знали. Полный ремонт с соблюдением всех нынешних правил может обойтись бизнесу в столь крупную сумму, что проще вообще закрыть дело. А еще проще – платить взятку пожарно-проверяющим за то, чтобы они снизили размер своих требований.

Такого рода силовое предпринимательство очень удобно для взяточников тем, что им даже взятку как таковую брать не надо. Они, например, могут просто порекомендовать страдальцам сделать минимальный ремонт с соблюдением правил противопожарной безопасности в определенной конкретной фирме. А если совладельцем этой фирмы «по чистой случайности» окажется, скажем, жена пожарника, то государство за это наказать проверяющего не может.

Ну, и совсем легко осуществлять наезд на бизнес тем государственным структурам, которые борются с распространением наркотиков. Если искусственно спровоцировать опасную санитарноэпидемиологическую или пожарную ситуацию довольно сложно, то подбросить наркотики в офис крупной фирмы – плевое дело. Там всегда множество посетителей, каждый из которых незаметно может оставить пакетик в туалете или в ином укромном месте. И тут же нагрянут бравые ребята, которые уже будут знать, где что искать. Поэтому и у наркоконтроля работа очень выгодная. Настолько выгодная, что Путин даже принял недавно решение его ликвидировать. По-видимому, эта структура начала угрожать даже тому вялому развитию бизнеса, которое еще в России сохраняется.

Кто оплачивает коррупцию

Вся отмеченная выше «экзотическая» коррупционная деятельность соединяется со стандартной коррупцией, представляющей собой в России норму жизни. Если в наездах силовики специально отыскивают интересующий их успешный бизнес, а затем уже отнимают его или облагают данью, то в подавляющем большинстве случаев предприниматель должен сам приходить к чиновнику и «подставляться» под коррупцию. Такого рода стандартная процедура оборачивается двумя видами злоупотреблений: взятками и откатами.

Взятку приходится давать потому, что для открытия бизнеса требуется получать различные разрешения со стороны чиновников, которые могут сильно затянуть процедуру или вообще отказать под надуманным предлогом. Неудивительно, что государство стремится контролировать деятельность бизнеса по множеству различных позиций. Формально это делается под предлогом защиты потребителя: вдруг предприниматель не обладает соответствующими знаниями, вдруг он захочет уклониться от налогов. Но на деле большое число «защитников» народа от бизнеса просто оборачивается большим числом взяточников. Каждая разрешительная процедура – повод для торга между предпринимателем и чиновником: сколько дашь за то, чтобы разрешить?

Эксперты Всемирного банка:

«По простоте регистрации бизнеса Россия занимает 34-е место в мире; по простоте регистрации прав собственности – 12-е место; по уровню кредитования – 61-е место; по уровню защиты инвесторов – 100-е место; по уровню налогообложения – 49-е место; по легкости ведения международной торговли – 155-е место; по простоте подключения к системе электроснабжения – 143-е место; по простоте получения разрешений на строительство – 156-е место».

(Доклад Всемирного банка «Ведение бизнеса в 2015 году». http://gtmarket.ru/news/2014/10/29/6969)

Откат – более сложный механизм. Здесь чиновник не просто встает на пути бизнеса, но фактически становится сообщником бизнесмена в деле расхищения государственных средств. Причиной появления откатов является то, что государство не просто разрешает или не разрешает ведение частного бизнеса, а само активно участвует в экономике своими деньгами. Существует целая система госзаказов, когда бизнес работает не на конкретного потребителя, платящего за товар или услугу свои собственные деньги, а на государство, когда платят за работу из бюджета, а принимает эту работу чиновник. Самый большой и дорогостоящий госзаказ – военный. Но кроме него государство оплачивает из бюджета строительство и ремонт дорог, мостов, железнодорожных путей, трубопроводов. Оно закупает для нужд системы государственного управления автомобили, мебель, оргтехнику, тратит деньги на больницы и школы, заказывает бизнесу создание стадионов к различным соревнованиям типа олимпиады или чемпионата мира по футболу. Во всех этих случаях бюджет расстается с деньгами в пользу частного бизнеса, обслуживающего государство, а тот оказывается очень сильно заинтересован в том, чтобы заказ был дан именно ему, а не конкуренту. И чтобы расценки на услуги были как можно выше.

Откат предполагает, что чиновник, вступивший в сговор с бизнесменом, обеспечивает ему получение выгодного госзаказа, а тот «откатывает» в личный карман чиновника некоторую часть полученной от данной операции прибыли. Если в случае с обычной взяткой бизнесмен является страдающей стороной и заинтересован пресечь злоупотребления со стороны чиновника (в том случае, конечно, когда имеются правоохранительные органы, желающие это пресекать), то в ситуации с откатом не страдает никто, кроме налогоплательщика, из чьих денег финансируется госзаказ. Но налогоплательщик никак не может в наших условиях отстоять правильное использование своих денег (да ему и в голову

такое обычно не приходит), тогда как чиновник и бизнесмен совместно получают выгоду. Если же в дело вдруг вмешивается вышестоящая инстанция или контролирующие органы, то просто откат становится больше ради удовлетворения материальных интересов не только конкретного чиновника, но и этих структур. Негативное влияние взяток и откатов на бизнес несколько иное, чем у наездов. Если угроза потери собственности стимулирует вывод капитала за рубеж или полное прекращение деятельности, то необходимость платить взятку и откат просто вынуждает предпринимателя закладывать эти расходы в себестоимость своей продукции. Всё, что производится в России при таких правилах игры, становится дороже из-за того, что свои деньги должны получить не только рабочие и предприниматели, но еще и государственная бюрократия. В конечном счете все эти игры оплачивает потребитель.

Поскольку в нашей стране масштаб взяток и откатов сильно повышает цены продукции, то средством борьбы с дороговизной могла бы стать либерализация внешней торговли. Можно ввозить товары из тех стран, где издержки ниже (в том числе, возможно, потому, что там меньше уровень коррупции), и тогда для потребителя импорт будет выгоднее отечественного производства. Однако подобная либерализация могла бы настолько сильно подорвать коррупционный бизнес, что государство ее просто не допускает. Именно с этим связано желание бюрократии устанавливать высокие таможенные пошлины на границах страны, а то и вовсе запрещать импорт. Формально это делается под предлогом защиты отечественного производителя. Но на практике защищается не только и даже не столько производитель, сколько тот чиновник, который берет взятку. Из-за коррупции внутренние цены становятся выше, а импорт выгоднее, но стоит лишь государству установить таможенную пошлину, соответствующую по размеру взятке, как отечественный бизнес вновь оказывается «конкурентоспособен».

Рост цен на величину взяток не только бьет по интересам потребителя, но в конечном счете оборачивается против самого бизнеса. Мы ведь можем купить в совокупности лишь столько товаров, сколько способны оплатить. Если каждый конкретный товар становится хоть чуть-чуть дороже, то в целом мы на те же самые деньги купим меньший объем продукции. И это (при прочих равных) означает, что бизнес сможет меньше произвести. В сильно коррумпированных странах тормозится экономический рост, реже открываются новые предприятия и хуже обстоит дело с созданием рабочих мест.

Борис Немцов, Владимир Милов – российские политики:

«Сегодня воровство чиновников исчисляется миллиардами, но оно скрыто от глаз людей: владельцы крупных активов прячут за своими спинами десятки тайных бенефициаров, могущественных “друзей президента Путина”. Информация об истинных собственниках тщательно охраняется спецслужбами, тема коррупции в высших эшелонах власти – табу для подконтрольных Кремлю СМИ. Между тем взятки и слияние чиновников с бизнесом стали нормой на всех уровнях власти – федеральном, региональном, местном. Под разглагольствования о борьбе с “реваншем олигархов” в России происходило стремительное обогащение новой, более могущественной путинской олигархии – за наш с вами счет. Вывод важных активов из государственной собственности под контроль частных лиц, выкуп собственности у олигархов по баснословным ценам за государственный счет, установление монополии друзей Путина на экспорт российской нефти, создание “черной кассы Кремля” – таковы штрихи к портрету сложившейся при Путине криминальной системы управления страной».

(Независимый экспертный доклад «Путин. Итоги». М.: Новая газета, 2008. С. 9–10)

Анин Р., Шмагун О., Великовский Д. – журналисты:

«В 2010 году принадлежащая Ролдугину (близкий друг Путина. – Д. Т.) компания IMO должна была заключить сделку на покупку акций “Роснефти” у другой офшорной структуры. В базе MF (регистратора офшоров. – Д. Т.) есть два договора. Один – на покупку акций, а второй – на прекращение этого соглашения. В чем смысл? Компания Ролдугина за срыв договора тут же получила компенсацию – 750 тысяч долларов. Нам удалось найти много подобных сделок и с другими компаниями, связанными с Сергеем Ролдугиным. Такие операции позволяли зарабатывать миллионы долларов просто из воздуха.

В некоторых случаях соглашения все-таки исполнялись, но музыканту все равно раз за разом несказанно везло. Его компании покупали акции российских предприятий, а на следующий день продавали те же пакеты ровно тем, у кого их купили вчера, но со значительной прибылью, что позволяло им зарабатывать по 400–500 тысяч долларов. Контрагенты Ролдугина в этих операциях все время проигрывали. Ими были компании, связанные сначала с инвестиционным фондом “Тройка Диалог”, а затем Сбербанком (после покупки последним “Тройки”). Менеджеры Сергея Ролдугина как будто наперед знали, как поведет себя рынок и как будет меняться стоимость акций.В июле 2007 года компания Сергея Ролдугина Sonnette Overseas получила в долг от другой офшорной структуры, Levens Trading, 6 млн долларов под 2% годовых. А уже через пару месяцев заимодавец за вознаграждение в 1 доллар простил этот долг другу президента. Levens Trading может быть связана с российским бизнесменом Алексеем Мордашовым.Структуры, видимо близкие Мордашову, платили и другим компаниям, связанным с

Ролдугиным. Например, в 2009–2010 годах Sunbarn Ltd. заключила несколько типовых договоров на консультационные услуги на общую сумму 30 млн долларов.Процветанию офшоров, связанных с Сергеем Ролдугиным, помогли и структуры, близкие Сулейману Керимову. В результате только двух сложных сделок офшоры Ролдугина получили права требования на 4 млрд рублей и 200 млн долларов соответственно, заплатив за это ни много ни мало – 2 доллара».

(Офшоры. Вскрытие // Новая газета. 04.04.2016. С. 11–12)

А судьи кто?

Стремление силовиков и чиновников к максимизации своих личных выгод может существовать в любом государстве. Есть немало примеров злоупотреблений разного рода, случавшихся в самых развитых странах мира. Но чтобы им противодействовать, существует система сдержек и противовесов. В первую очередь – независимая судебная власть. Серьезной проблемой путинской системы институтов является то, что суд так и не стал независимым.

Конечно, распространенное порой представление, будто российский суд весь в целом неправедный, сильно преувеличено. Если бы правоохранительная система вообще не обеспечивала никакой охраны права, страна не смогла бы существовать. С массой рутинных дел, в которых есть интересы обычных граждан, суд справляется неплохо. Как-то раз у меня украли велосипед, и должен признать, что суд вполне цивилизованно разрешил эту проблему, удовлетворив пострадавшую сторону и наказав виновную. Проблемы начинаются там, где суд оказывается под давлением со стороны власти, преступности или крупных денег. И такая зависимость суда во многом предопределяет непривлекательность России для бизнеса. Иными словами, получается, что жить в нашей стране можно, но развивать ее экономически довольно трудно.

Каким образом суд неправедный превращается в относительно праведный, показывает пример Англии XVIII века, когда эта страна провела промышленную революцию, внедрила массу технических изобретений и постепенно вышла в мировые лидеры по экономическому развитию. В XVI–XVII столетиях английские монархи стремились всячески давить на суды, поскольку корона совершала множество дел неправедных. Формирующийся абсолютизм предоставлял монархам хорошую возможность для злоупотреблений. Однако давление на парламент обернулось революцией, и старая система была сломлена. А еще через несколько десятилетий – после так называемой Славной революции 1688 г. – корона утратила возможность оказывать давление на суды. Общая демократизация жизни в стране сказалась постепенно и на решении правовых вопросов. В подобных условиях трудно стало давить сверху вниз. Ограничение монархической власти парламентом обусловило самостоятельность правоохранительной системы на местах. И право там действительно начали всерьез охранять от посягательств властной вертикали.

В английских судах принимали решение не назначенные государством должностные лица, а обычные люди, заинтересованные в обеспечении нормальной жизни родного городка. Власть в новых условиях не могла оказать на них серьезного давления. Деньги, по всей видимости, такое давление оказывали, но до определенного предела. Суду, состоящему из местных жителей, трудно было бы принимать решения в интересах крупной столичной олигархии – даже в том случае, если бы олигархи подкупали судей. Была ли эта система абсолютно справедливой? Вряд ли. Скорее, она функционировала в интересах богатых людей. Чтобы суд в полной мере начал защищать интересы простого народа, понадобился еще долгий путь демократизации. Но важно то, что суд в XVIII веке стал защищать интересы собственников от возможных посягательств со стороны власти, силовиков и олигархии. При наличии такой защиты собственники стали инвестировать деньги в развитие предпринимательства, в строительство заводов и фабрик, в освоение новейших технических изобретений. И экономика стала функционировать лучше, чем в государствах просвещенного абсолютизма на континенте, где монархи продолжали считать, что именно они творят закон, и где они могли этот закон корректировать при необходимости в свою пользу.

Путинский просвещенный вертикализм делает сегодня примерно то же самое, что просвещенный абсолютизм XVIII века в Западной Европе. Он сам себя считает законом и может скорректировать любые нормы права благодаря подчиненному парламенту. Более того, в соответствии с нормами права он может карать одних и закрывать глаза на коррупцию других людей. Суд находится в чрезвычайно сильной зависимости от власти, и при необходимости Кремль или губернаторы могут через него наказывать невиновных, выгораживая тех, кто реально совершал те или иные преступления. Только при таком покровительстве власти чиновничья коррупция и деятельность силовиков по захвату чужой собственности могут достигать широкого распространения. А страна входит в стагнацию из-за неразвитости предпринимательства.

Горбуз А., Краснов М., Мишина Е., Сатаров Г. – юристы,

социологи:

«Российское правосудие поделено на две неравные составляющие фракции (в химическом, а не политическом смысле). Большая, по валовому показателю числа рассматриваемых дел, фракция характеризуется рутинными делами, лишенными внешнего интереса и влияния, а потому решаемыми в соответствии с законом и справедливостью (правом). Меньшая фракция касается дел, в которых задействован внешний интерес. Именно в таких делах проявляются основные дефекты правосудия.

Если мы говорим об уголовных делах, то здесь главная проблема, как показывают данные статистики и наши глубинные интервью, – обвинительный уклон. Но он объясняется в большей степени влиянием сопряженных институтов и старым правосознанием, когда судьи рассматривают себя не как арбитры, а как часть единой “правоохранительной системы” – карающей машины. Если говорить о гражданском или административном процессах, то здесь доля дел, в которых наличествует внешний властный или корыстный интерес, очень невелика (в массе рутинных дел). Еще меньше доля судей, которые послушно и привычно разрешают подобные дела в угоду внешнему интересу. Как показывают глубинные интервью, нынешние возможности председателей судов позволяют влиять на распределение дел. Внешнее влияние, особенно – политическое или административное, осуществляется именно через председателей судов, а те перераспределяют это влияние на судей, про которых известно, что они “решат правильно”Наше исследование позволило достаточно убедительно выявить одну из зон внешнего интереса (влияния): участие власти в судебных процессах в качестве одной из сторон снижает состязательность и процессуальное равенство сторон».

(Трансформация российской судебной власти. Опыт комплексного анализа. СПб.: Норма, 2010. С. 309, 347)

Георгий Сатаров:

«Нет народов, которые обречены на коррупцию религией, культурой, историей или расой. Принято считать, что западная культура исторически менее коррупционна, чем восточная. Но сто лет назад в Англии легко можно было купить результаты выборов в нижнюю палату английского парламента. Коррумпированность американских полицейских пятидесятилетней давности до сих пор отзывается эхом в художественной литературе и кинематографе. Различие стран по уровню коррупции весьма велико, какую бы их группу мы ни взяли в Азии, в Латинской Америке или в Европе. Еще более разнообразны в этом отношении регионы нашей страны, даже если отбросить национальные республики. Так что ошибаются те, кто убеждает нас в нашей обреченности. Победить коррупцию нельзя, но сделать так, чтобы она перестала быть стержнем жизни, – можно. Никогда в истории уровень коррупции не снижался сам собой, всегда – в результате серьезных усилий в сфере политики или существенных общественных сдвигов, следствием которых были подобные усилия. К сожалению, было и другое: коррупция разлагала и сжигала целые государства».

(История новой России. Очерки, интервью: в 3 т. СПб.: Норма, 2011. Т. 1. С. 177–178)

Полностью текст можно прочитать в книге Дмитрия Травина «Доживет ли путинская система до 2042 года?» СПб.: Норма, 2016.



Фото: Александр Тарасенков/Интерпресс/ТАСС