Среди разнообразных предложений по ускорению модернизации в России, обсуждаемых «узким и страшно далеким от народа» кругом российских интеллектуалов, пожалуй, наиболее радикальным является так называемый «японский сценарий». Приверженцы этого сценария развития утверждают, что, поскольку противодействие модернизации заложено в российской «культурной матрице», то и ускорение модернизации возможно исключительно путем «культурного шока», включая ядерную бомбардировку страны и последующую иностранную военную оккупацию. В приведенных ниже тезисах я попытаюсь объяснить, почему этот сценарий неприемлем не только с морально-этической, но и с практической точки зрения, несмотря на то, что современная Япония демонстрирует нам множество примеров, которые могли бы быть использованы и в России.

 В первую очередь хотелось бы оговориться, что данный радикальный сценарий ускорения модернизации в России является неприемлемым с морально-этической точки зрения, поскольку следствием попытки иностранной военной оккупации неизбежно станут многочисленные человеческие жертвы. Среди них может оказаться и автор этих строк, и любой из тех, кто прочтет эти тезисы, их родные и близкие, а также миллионы других невинных жертв, включая и тех российских интеллектуалов, кто сейчас обсуждает этот сценарий. Никакая модернизация не стоит этих жертв.

 Кроме того, обсуждение японской модернизации в таком ключе представляется крайне оскорбительным для японского народа. Японская модернизация началась задолго до 1945 года. И сегодняшний высокий уровень экономического и технологического развития этой страны является следствием более длительных процессов. Чаще всего в контексте модернизации Японии говорят о Реставрации Мэйдзи, начавшейся более полутора сотен лет назад. Однако представляется, что без развития японского общества и культуры в более ранние периоды Реставрация Мэйдзи едва ли смогла бы за двадцать лет в 1870–1880-х годах превратить Японию в одно из ведущих государств мира.

 Аналогично представляется, что модернизация Западной Германии началась не в 1945 году, и успех ее стал не столько следствием оккупации страны американскими, британскими и французскими войсками, сколько следствием многовековой модернизации страны, которая началась задолго до объединения Германии в XIX веке. Другое дело, что иностранные войска, размещающиеся на территории Западной Германии, начиная с 1945 года, не препятствовали западногерманской модернизации ни в годы «холодной войны», ни после объединения Западной и Восточной Германий. Средства, полученные Западной Германии по «плану Маршалла», несомненно, способствовали успеху западногерманской модернизации, но их никак нельзя рассматривать в качестве важнейшего фактора этого успеха. Расположенная на другом берегу Балтийского моря от Германии Финляндия не получала в годы «холодной войны» помощи по «плану Маршалла», что не помешало ей обогнать Германию по уровню экономического развития в период четвертьвекового пребывания у власти в этой стране президента Урхо Калева Кекконена.

 Несмотря на абсурдность предположения, что успех японской и западногерманской модернизаций в годы «холодной войны» был обусловлен иностранной оккупацией этих стран в период после окончания Второй мировой войны и что этот опыт может быть распространен на другие страны, оно, это предположение на протяжении последних двадцати лет занимает умы не только части российских интеллектуалов, но и некоторых лидеров ведущих западных держав. Например, известно, что решение американской администрации о запрете партии «Баас» в Ираке после оккупации этой страны в 2003 году было принято под влиянием представлений американской элиты о результативности денацификации Германии в послевоенный период.

 Это решение оказалось контрпродуктивным из-за принципиальных отличий Германии образца 1945 года от Ирака образца 2003 года. В нацистской Германии бюрократия была отделена от нацистской партии. Да, партия активно вмешивалась в процесс государственного управления, однако процесс управления как таковой оставался в руках бюрократии. И когда после поражения нацистской Германии в войне партия была ликвидирована, бюрократия продолжила работу по управлению страной, и эта работа стала лишь более эффективной, поскольку нацисты перестали в нее вмешиваться.

 В отличие от послевоенной Германии, в Ираке в период правления Саддама Хусейна процесс государственного управления полностью находился в руках партии «Баас». Непартийных бюрократов практически не было. И когда после оккупации Ирака войсками коалиции партия «Баас» была распущена, а ее функционерам было запрещено занимать должности на государственной службе, государственное управление в Ираке в одночасье исчезло. Все те далекие от политики люди, которые в период правления Саддама Хусейна занимались организацией в Ираке образования, здравоохранения, жилищно-коммунального хозяйства, бывшие членами партии «Баас» (а не члены партии при Хусейне не могли заниматься решением этих вопросов), были в одночасье уволены. На их место пришли люди, не обладавшие опытом такой работы, поскольку все те, у кого такой опыт был, являлись бывшими членами партии «Баас» и не могли занимать должности государственной службы.

 Вместо этого им пришлось пополнить ряды оппозиции оккупационному режиму, включая вооруженные оппозиционные группировки, где они смогли в полной мере реализовать опыт, накопленный за период работы на государственной службе в годы правления Саддама Хусейна. В результате формирование системы государственного управления в Ираке затянулось. И хотя президент США Джордж Буш-младший, благодаря усилиям которого было принято решение о начале войны в Ираке в 2003 году, уже десять лет как ушел в отставку, и хотя каждый последующий американский президент в ходе своей предвыборной кампании обещал вывести американские войска из Ирака окончательно, американские войска до сих пор находятся в Ираке. И если они будут выведены немедленно, то страна, в отсутствии функционирующей системы государственного управления, немедленно погрузится в хаос.

 К сожалению, случай Ирака является лишь одним из многочисленных негативных последствий проводимой странами Запада в последние двадцать лет политики, основанной на так называемой теории несостоявшихся государств. Вкратце суть этой теории заключается в следующем. Принято считать, что, начиная с подписания в 1648 году по итогам Тридцатилетней войны Вестфальских мирных договоров, основным признаком государств, отличающим их от других организаций, является суверенитет. Под суверенитетом в данном случае понимается принцип, в соответствии с которым на территории данного государства действуют законы данного государства.

 Теория несостоявшихся государств предписывает различать два вида суверенитета: негативный и позитивный. Под негативным суверенитетом понимается принцип, в соответствии с которым на территории данного государства не действуют законы какого-либо иного государства. Например, на территории Эстонии (или Литвы) не действуют российские законы. Аналогично и на территории России не действуют литовские (или эстонские) законы. Под позитивным суверенитетом понимается принцип, в соответствии с которым законы данного государства действительно действуют на территории всего данного государства. Например, чтобы можно было утверждать, что Россия обладает суверенитетом, необходимо, чтобы российские законы действовали на всей территории страны, а не только в границах Садового кольца.

 Позитивный суверенитет реализуется далеко не во всех странах. В целом ряде государств формально существующие правительства контролируют лишь собственные столицы, в то время как за пределами столицы законы данного государства на практике не выполняются. Государства, обладающие негативным суверенитетом, но неспособные обеспечить реализацию собственного позитивного суверенитета на всей своей территории, называются несостоявшимися. Сам факт существования на планете несостоявшихся государств создает угрозу для других, состоявшихся государств. Ведь в тех частях несостоявшихся государств, где не действуют никакие законы, как грибы, начинают расти базы террористов, наркоторговцев и работорговцев.

 Соответственно, предлагают сторонники теории несостоявшихся государств, будет правомерно, если государство, неспособное обеспечить собственный позитивный суверенитет, лишалось бы и негативного суверенитета, и в таком государстве вводилось бы внешнее управление, опирающееся на штыки иностранной интервенции. Впервые теория несостоявшихся государств была применена на практике в период планирования и проведения войны НАТО в Югославии двадцать лет назад. Те, кто тогда выступал за начало войны в Югославии, указывали на то, что югославское правительство не смогло обеспечить защиту албанского населения Косова от действий негосударственных сербских вооруженных формирований, хотя защита всех проживающих в Югославии людей, независимо от национальности, гарантировалась югославскими законами. Таким образом, Югославия оказалась неспособна реализовать на практике позитивный суверенитет.

 Следовательно, лишение Югославии также и негативного суверенитета представлялось сторонникам теории несостоявшихся государств правомерным. Это и было проделано в ходе войны НАТО в Югославии. Вполне естественно, что страны, которые опасались пасть следующими жертвами теории несостоявшихся государств, выступили с резкой критикой самой этой теории. Среди этих стран в конце девяностых годов ХХ века была и Россия. Если отбросить в сторону гору словесной шелухи, которая сопровождала продолжающийся вот уже более двадцати лет спор вокруг теории несостоявшихся государств, то можно увидеть четыре основных аргумента, которые чаще всего используются для критики несостоявшихся государств.

 Первый аргумент сводится к вложенной Александром Грибоедовым в уста Александра же Чацкого фразе: «А судьи кто?» В самом деле, за последние двадцать лет, что продолжается спор о теории несостоявшихся государств, все страны мира разделились на те, которые осудили эту теорию, и на те, что официально с ней согласились. Последние сформировали списки несостоявшихся государств, которые они периодически пересматривают под влиянием изменений в той или иной стране, причем у США – свой список, а у Франции – свой. И списки эти не совпадают. А раз некоторые государства являются несостоявшимися с точки зрения США, но не являются таковыми с точки зрения Франции (и наоборот), кое у кого может возникнуть предположение, что вся эта наука о несостоявшихся государствах является как минимум неточной.

 Второй аргумент обращает внимание на проблему непризнанных государств. Возьмем, например, Приднестровье. Формально Приднестровье – территория Молдовы. Значит, на территории Приднестровья должны действовать молдавские законы. Однако в Тирасполе работает Верховный совет Приднестровской Молдавской республики (так называется приднестровский парламент), который издает свои, приднестровские, отличные от молдавских законы. И есть правительство, которое обеспечивает соблюдение этих законов на всей территории Приднестровья. То есть получается, что у Приднестровья есть позитивный суверенитет, но нет негативного суверенитета, поскольку люди за пределами Молдовы считают, что Приднестровье – часть Молдовы и там должны выполняться молдавские законы.

 Следует ли в этом случае считать Приднестровье несостоявшимся государством? И самое главное: следует ли считать Молдову несостоявшимся государством на том основании, что молдавские законы не действуют на всей территории Молдовы, например, в Приднестровье? И правомерно ли будет ввести в Молдове внешнее управление на этом основании? Или все-таки с Молдовой все в порядке, а все заданные выше вопросы происходят оттого, что что-то не так с теорией несостоявшихся государств? Случай Приднестровья – отнюдь не единственный случай непризнанного государства в современном мире, и все эти случаи указывают как минимум на то, что в логику теории несостоявшихся государств закралось серьезное противоречие.

 Третий аргумент против теории несостоявшихся государств возник в процессе многочисленных попыток выработать объективные критерии отнесения того или иного государства к несостоявшимся. Казалось бы, критерии должны быть простыми: если на территории данного государства есть база террористов и правительство этого государства ничего не может (или не хочет) с этим поделать, то это – несостоявшееся государство. Можно начинать интервенцию. В противном случае – нельзя. Но такой простой критерий не является объективным, поскольку в мире отсутствуют объективные критерии того, кого считать террористом. В результате было предложено идентифицировать несостоявшиеся государства по комплексу косвенных признаков, в числе которых вошел, например, высокий уровень распространения инфекционных заболеваний. На протяжении последних двадцати лет список этих признаков стабильно рос, благодаря чему сегодня любое государство мира можно отнести к несостоявшимся. Было бы желание. А раз любое государство можно при желании объявить несостоявшимся, то и смысл делить государства на состоявшиеся и несостоявшиеся пропадает.

Четвертый, последний аргумент против теории несостоявшихся государств появился сравнительно недавно в результате переосмысления двадцатилетнего опыта применения этой теории на практике. Ведь если предположить, что превращение того или иного государства в несостоявшееся в силу тех или иных внутренних процессов делает иностранную интервенцию в данное государство оправданным, то можно сделать вывод, что интервенция должна заканчиваться обратным превращением: на месте несостоявшегося государства должно появляться нормально функционирующее и обеспечивающее верховенство своих законов на всей своей территории. Однако, например, иракское государство так и не состоялось, хотя с момента начала иностранной интервенции в Ираке в 2003 году прошло уже более шестнадцати лет.

 К сожалению, Ирак – не единственный такой пример. Более того, не будет слишком большим преувеличением заявить, что ни одна иностранная интервенция за последние двадцать лет не привела к формированию на оккупированной территории состоявшегося государства. Как представляется, причина здесь – в несогласованности работы международных организаций по послевоенному восстановлению стран, подвергшихся иностранной интервенции. Например, приезжают представители Всемирного банка в тот же Ирак после свержения Саддама Хусейна и говорят: «А где у вас тут Центробанк? Нет? Так надо создать! Мы вас научим, как должен выглядеть правильный Центробанк, и денег дадим на период становления».

 Потом в Ирак приезжают представители Международного валютного фонда и дают рекомендации и средства для создания министерства финансов в строгом соответствии с рекомендациями Международного валютного фонда. Всемирная организация здравоохранения помогает Ираку в создании министерства здравоохранения, а ЮНИСЕФ – в создании министерства образования. И так далее. В результате, в Ираке появляются органы государственной власти, которые похожи на настоящие, которые прекрасно взаимодействуют с донорскими организациями и выполняют все их требования, но которые оказываются на практике совершенно неспособными взаимодействовать друг с другом и решать реальные проблемы. Как следствие – вывод иностранных войск с территории данного государства откладывается.

 Отсутствие случаев, когда интервенция против несостоявшегося государства привела бы к появлению на оккупированной территории состоявшегося государства, показывает, что достичь этой цели – крайне трудная задача. Вместе с тем, любая интервенция должна рано или поздно заканчиваться. И заканчиваться она должна не потому, что в той стране, которая послала больше всего войск для участия в интервенции, люди устают от еженедельного чтения новостей о погибших за тридевять земель соотечественниках, но потому что цели интервенции достигнуты. И если сформировать на оккупированной территории состоявшееся государство представляется нереалистичной целью, значит, целью интервенций должно стать что-то другое. Что же это может быть?

 Автор данных тезисов предлагает обдумать возможность рассматривать в качестве ожидаемой цели иностранной интервенции в той или иной стране региональную интеграцию. Иностранная интервенция в той или иной стране должна продолжаться ровно до тех пор, пока не найдется региональное интеграционное объединение, готовое принять эту страну в свои ряды и взять на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу. В пользу этого предложения говорят следующие три аргумента.

 Во-первых, наибольшая угроза миру исходит от стран, которые намеренно взяли курс на изоляцию от других стран. В политической сфере такие страны избегают подписания юридически обязывающих двусторонних и многосторонних соглашений, включая присоединение к международным организациям и региональным интеграционным объединениям. В экономической сфере эти страны стремятся к автаркии, то есть к обособлению своей экономики, к производству всего необходимого своими силами и к ограничению международного обмена товарами, услугами,  капиталами, технологиями и рабочей силой. В гуманитарной сфере эти страны стремятся ограничивать культурное, научное, образовательное и спортивное сотрудничество с другими странами, всячески усложняют для своих граждан правила выезда за рубеж, а для иностранных граждан – правила получения разрешения на въезд.

 Во-вторых, присоединение государства, ранее стремившегося к автаркии и конфликтовавшего со своими соседями, к региональному интеграционному объединению вследствие проведенной против данного государства интервенции гарантирует, что это государство не будет впредь стремиться к автаркии и новым конфликтам с соседями. Появление в несостоявшемся государстве вследствие интервенции состоявшегося государства, даже если предположить, что это возможно практически, ничего подобного не гарантирует. Скорее, наоборот: поскольку состоявшееся государство – это государство, обладающее суверенитетом не только в теории, но и на практике, в процессе борьбы за обладание суверенитетом на практике вчерашнее несостоявшееся государство может поддаться соблазну взять курс на автаркию и конфликты с соседями.

 В-третьих, к настоящему времени уже в каждом регионе мира сформировалось как минимум одно интеграционное объединение. Таким образом, региональные интеграционные объединения, которые, по замыслу автора данных тезисов, должны будут позаботиться о государствах, ранее стремившихся к автаркии и конфликтам с соседями и подвергшихся вследствие этого иностранной интервенции, реально существуют. А если практика проведения интервенций против государств, стремящихся к автаркии и конфликтам с соседями, действительно, возникнет, это станет дополнительным стимулом для всех государств мира присоединяться к уже существующим региональным интеграционным объединениям или создавать новые региональные интеграционные объединения.

Содержащееся в этих тезисах предложение является лишь одной из альтернатив доминирующим в сегодняшней практике международных отношений представлениям о том, что иностранная интервенция против несостоявшегося государства оправдана и что интервенция должна заканчиваться лишь тогда, когда на месте некогда существовавшего несостоявшегося государства возникнет государство состоявшееся, способное добиваться выполнения всех своих законов на всей своей территории без поддержки оккупационных войск, даже при условии, что большинство этих законов принято под давлением этих самых оккупационных войск. Опирающийся на эти тезисы доклад следует считать, таким образом, приглашением к дискуссии.

 Участие той или иной страны в региональных интеграционных процессах не гарантирует, что модернизация в этой стране ускорится. Даже в Европейском союзе в последние годы можно было заметить, как в некоторых странах, присоединившихся к этому интеграционному объединению пятнадцать лет назад, наблюдается сворачивание процессов модернизации, эти страны начинают стремиться к автаркии, а как следствие – обостряются их конфликты с соседями. Однако ожидать, что если потерпеть еще несколько лет, то в тех странах, где в прошлом появились несостоявшиеся государства и которые были вследствие этого оккупированы иностранными войсками, появятся нормально функционирующие государства, после чего иностранные войска можно будет с территории этих стран вывести, представляется еще худшей альтернативой.

Дмитрий Александрович Ланко — кандидат политических наук, доцент кафедры европейских исследований факультета Международных отношений  Санкт-Петербургского государственного университета.

Фото: pixabay.com/Simplified Pixabay License