В Москве в относительно молодом возрасте (на 52 году жизни) умер протоиерей Всеволод Чаплин — знаковая фигура церковного сообщества.

Уход о. Всеволода Чаплина знаменует собой окончательный переход церковного бытия из состояния постмодерна в пост-постмодернистскую ситуацию, где «сурово насупленных бровей» и «совка» хватает, а вот искрометной игры, в которой участвовал протоиерей, уже нет.

В пространстве общественной жизни о. Всеволод играл роль «ястреба», провоцируя общество жесткими высказываниями. В последние годы он активно окормлял фундаменталистов, выдвигая самые диковинные инициативы.

Реагируя на них, журналисты не замечали другой стороны деятельности священника — его усилия по созданию диалога между разными группами внутри Церкви и общества. 

Он обедал с Навальным, бывал на правозащитных конференциях, говорил о возможности богослужебных реформ, инициировал выставку актуального искусства в притворе университетского храма св. Татианы, косвенно поддерживал «кочетковцев» — к примеру, в храме, где он настоятельствовал, продавалась газета Преображенского содружества малых братств «Кифа».

В известном смысле Чаплин являл собой голос церкви (с маленькой буквы). И этот голос звучал необычно: с горлом у него давно были проблемы, поэтому и звучание речи напоминало расстроенный орган. Он жил в системе, был системой, и эта система по нему жестко прошлась.

Я помню о. Всеволода совсем молодым, когда он был еще иподьяконом митрополита Питирима (Нечаева). Мы стоим недалеко от Издательского отдела, рядом с домом, где жил Михаил Булгаков. Пьем из горлышка сухое и обсуждаем последние новости.

И еще кадр. С поэтом Олегом Асиновским я забредаю в пивной подвальчик на Покровке. Кто-то машет рукой из угла — о. Всеволод сидит с о. Владимиром Шмалием. Начинается разговор. У Олега дома умирает от рака мать, и он должен каждый день делать ей обезболивающий укол в вену. Психика едет, Олег постоянно пьет.

Пока мы с о. Владимиром обсуждали «кочетковщину», Олег рассказывал о. Всеволоду о своем горе. «Я не знаю, как жить, когда мать умрет, — признался он. — Уйду в монастырь. Скажи, я смогу стать монахом?». «Сможешь», — ответил о. Всеволод. Взял его руку, поцеловал и молча вышел.

В последние годы я общался с Чаплиным в режиме «мигания»: пересекался с ним в РИА Новости, в Центре «Карнеги», на каких-то презентациях. Общение — только по касательной. Но я чувствовал, как остро он реагирует на происходящее. Хотя, и это тоже правда, эта реакция была реакцией маски, которую он не снимал до самого конца своих дней.

  Фото: Антон Новодережкин/ТАСС