В самых разных текстах сейчас попадается тезис о том, что, дескать, в кризисной ситуации следует отложить претензии к начальству и «дать им спокойно работать». Пусть уже делают, что могут. Мол, не надо их дергать, атаковать, обращать внимания на просчеты и ошибки. Нынче мы все в одной лодке, и, чтобы выбраться из шторма, надо грести слаженно и слушать указания рулевого.

Людей, конечно, понять можно (и нужно). Мы все напуганы, растеряны, впервые оказались в столь нетривиальной ситуации, и очень хочется почувствовать под ногами какую-нибудь опору. Важно же понимать и осознавать, что ты и твои близкие не брошены на произвол судьбы, что в кризисной ситуации нам есть на кого опереться. Но есть ли? Большой вопрос, как мне кажется.

Первый же день режима «жесткой самоизоляции» выявил, что с организационной точки зрения у них далеко не все благополучно. Как, собственно говоря, и с самим «режимом». Во-первых, я не понимаю, почему они морочат нам голову и продолжают называть эту систему ограничений «режимом самоизоляции». Потому что, если я не волен самостоятельно устанавливать рамки собственной свободы, а это делает за меня господин полицейский, то это уже никакая не «самоизоляция», а просто «изоляция». Ну, это ладно, важнее другое.

Вот я гляжу в свое окно и вижу, что на двух окрестных стройках буквально кипит работа. И у меня сразу возникают вопросы. Стройка не является объектом, обеспечивающим жизнедеятельность мегаполиса. Ее вполне можно на какое-то время заморозить. Или все эти веселые рабочие не пойдут потом в метро, в магазины, в общежития? Пойдут же… А почему мне тогда только до ближайшей булочной и собачкой на сто метров от подъезда? Вчера штаб объявил, что продлевает карантин до четырнадцатого апреля. А потом к вечеру дезавуировал эту информацию. То есть они там еще бодаются внутри, АП и мэрия мерятся, сами знаете, чем, делят зоны влияния. Сразу хочется сказать: ребята, ау, может, вы делом каким-нибудь займетесь?  Еще мэр Собянин всех успокоил — объявил, что к концу недели власти запустят такую систему идентификации и слежения, что мышь не проскочит.

Читаю про Нью-Йорк, который в совершенно бедственном положении. Но там власти постоянно информируют население о своих действиях и достижениях. О том, сколько тестов делается за день, каков прирост койко-мест, где открываются новые лаборатории. Я вижу, как в залив входит огромный корабль-госпиталь ВМС США, готовый принять до тысячи больных. Вы какую-нибудь подобную информацию получаете от московских властей? Нет. Вам только рассказывают, что к концу недели силы правопорядка получат возможность надежно отлавливать нарушителей режима. А еще Сергей Семенович обещал в ближайшее время подробно разъяснить детали и нюансы этого самого режима — кому можно ходить только налево от дома, а кому только направо.

В понедельник же президент Путин подписал указ о призыве в армию с 1 апреля. Призовут 135 тысяч человек. И эти 135 тысяч человек с песнями и плясками понесут свой бодрый коронавирус во все уголки нашей необъятной родины. А мне по-прежнему только до булочной и на сто метров от подъезда с собачкой? Что-то тут не сходится… Разве нет?

Мы с вами, разумеется, не питаем иллюзий по поводу управленческих талантов наших начальников. Не очень естественный отбор последних двадцати лет свое дело сделал. Но это еще не самая большая проблема. Опыт наблюдения за российскими властями последних месяцев позволяет утверждать, что и цели у нас ними нынче разные. Понятно, что для каждого из граждан сегодня самое главное самому не загнуться и чтобы родные и близкие выжили. Но разделяет ли такой подход к проблеме руководство России? Очевидно же, что нет. Они преследуют какие-то совершенно иные цели во всей этой антивирусной кампании. Какие именно, сегодня даже не очень важно. То есть, возможно, на каком-то этапе они захотят, чтобы нас умирало как можно меньше. Но это не факт.

Другими словами, мы, как были заложниками властей в более или менее мирной жизни, так и остаемся ими в условиях жесточайшего кризиса. Мы же не верим, что в своих действиях сегодня они руководствуются принципами гуманизма. С чего это вдруг? Вот представьте себе, что перед Путиным лежит докладная записка, в которой сказано, что шансы на то, что Германия отменит экономические санкции, повысятся на 46 процентов, если в России в ближайший месяц умрет миллион человек. Что делает Путин? Правильно — подписывает Указ о призыве на военную службу.

Уже довольно много лет назад меня в Израиле познакомили с одним офицером, специалистом по психологии заложников. В частности, он мне рассказал, что, оказывается, «стокгольмскому синдрому» подвержены почти все заложники. Если террористы не лютуют, не отрубают пальцы, то люди постепенно начинают «слышать аргументы», «проникаться сочувствием» и «учитывать их обстоятельства». Так вот, по статистике, чаще выживают те, кто умеет перебороть в себе эти настроения и до конца осознает, что перед ним враг, в какие бы одежды он ни рядился.

Фото: 30.03.2020. Новосибирск во время пандемии коронавируса COVID-19. Кирилл Кухмарь/ТАСС