Пандемия COVID-19 продолжается, и конца ей не видно. Ни вакцин, ни надежных специфических лекарств пока нет (и даже при наилучшем возможном развитии событий они будут еще нескоро), но картина несколько стабилизировалась. Рост числа зараженных перестал быть лавинообразным. Даже в России, где динамика распространения болезни отстает от стран-«лидеров» как минимум на две недели, число ежедневно выявляемых новых случаев стабилизировалось где-то между 6 и 6,5 тысячами. В мире же в целом и в наиболее пострадавших странах этот показатель в последние несколько дней устойчиво снижается. Число больных продолжает расти (поскольку сейчас выздоравливают те, кто заразился около месяца назад, когда их, заразившихся, было чуть ли не на два порядка меньше, чем сейчас), но этот рост тоже явно замедляется. Можно отвлечься от эсхатологических прогнозов и немного подумать о том, что же нового мы узнали за эти четыре месяца, которые потрясли мир.

Как известно, когда роль главных убийц перешла от инфекций к другим болезням (прежде всего сердечно-сосудистым и онкологическим), это потребовало совсем другого подхода к организации медицинской помощи, ключевую роль в которой стала играть личная забота пациента о собственном здоровье. Это позволило развитым странам сделать новый рывок в увеличении продолжительности и качества жизни – но это же предопределило постепенное превращение медицины в отрасль сферы услуг. Со всеми ее характерными чертами: конкуренцией за потребителя, ориентацией на максимальную прибыльность и т. д. В изрядной мере это коснулось и общественного здравоохранения, где все большее значение приобретали требования эффективности, в частности – оптимизации расходов.

К моменту прихода COVID-19 здравоохранение развитых стран зашло по этому пути довольно далеко. И когда главной проблемой для него внезапно вновь стала инфекционная болезнь, отличающаяся высокой заразностью и значительной летальностью, оказалось, что к борьбе с ней современное здравоохранение приспособлено плохо. Достаточно вспомнить моментально возникший практически во всех пораженных странах дефицит необходимых изделий – от медицинских масок и перчаток до аппаратов искусственной вентиляции легких. Причины понятны: любые запасы – это омертвленные средства, чем они больше, тем ниже эффективность всей системы.

При взгляде на мировую картину обращает на себя внимание ситуация в США. И прежде всего – чудовищное соотношение выздоровевших и умерших: летальные исходы составляют сейчас почти 30% всех завершенных случаев (для сравнения: в Германии – чуть больше 5%). И это в стране с самыми передовыми медицинскими технологиями, заоблачным уровнем расходов на медицину и исключительно высоким число дипломированных медиков на сто тысяч населения. Если не предполагать, что американцы как-то особенно тяжело переносят коронавирусную инфекцию, остается сделать вывод, что дело именно в американской системе организации здравоохранения – с максимальным упором на инициативу (и деньги) самого потенциального пациента. Что хорошо для противодействия инфарктам и злокачественным опухолям, оказывается плохой защитой от инфекции.

Об ограничениях для населения, спешно и не всегда обоснованно введенных правительствами практически всех стран, нужно говорить отдельно и позже – когда можно будет оценить их реальную эффективность. В частности, сравнить динамику развития эпидемии в Швеции (где правительство отказалось вводить большинство стандартных запретов – хотя и призывало граждан соблюдать их добровольно) и в других европейских странах.

Что касается России, то нетрудно было предсказать, что она не пойдет по «шведскому пути» – для этого нужна была бы такая степень доверия между официальными институтами и населением, которого в нашей стране не бывало никогда. Но все же такой доли чисто имитационных мер вряд ли ожидали даже скептики. Не будем даже обсуждать пресловутые QR-коды – это тоже разговор отдельный. Но какими разумными соображениями можно обосновать запрет на посещение лесопарков (где люди никогда не ходят толпами и вообще стараются держаться подальше от незнакомых) или на пользование личным автотранспортом (где человек изолирован от других людей даже надежнее, чем у себя дома – не говоря уж о метро или автобусе)? Вершиной этой «борьбы с пандемией» стало искусственное столпотворение на входе в метро, устроенное московскими властями 15 апреля и предсказуемо аукнувшееся через девять дней подскоком суточного числа новых случаев сразу в полтора раза – с 1959 до 2957.

Воистину, не стареют слова, сказанные почти два века назад выдающимся российским государственным деятелем адмиралом Николаем Мордвиновым: «Можно принять меры противу голода, наводнения, противу огня, моровой язвы, противу всяких бичей земных и небесных, но противу благодетельных распоряжений правительства решительно нельзя принять никаких мер!»


Фото: 28.04.2020. Россия. Москва. Сотрудники больницы с пациентом госпиталя COVID-19 на базе Городской клинической больницы № 1 им. Н.И. Пирогова. Инфекционный госпиталь оказывает помощь пациентам c коронавирусной инфекцией или подозрением на нее, а также внебольничной пневмонией вирусной этиологии. Артем Геодакян/ТАСС