И судим был каждый по делам своим
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в "Господах ташкентцах" привёл историю из жизни своего начальника по губернской службе, литератора Нестора Кукольника. Тот как-то раз изложил композитору Глинке историю Литвы — без приготовлений, "необыкновенно ясно и дельно". Михаил Иванович, не подозревая за Кукольником столь разнообразных познаний, выразил свое удивление по этому поводу. На что литератор отвечал: "Прикажут — завтра же буду акушером".
По мнению Щедрина, "ответ этот драгоценен, ибо дает меру талантливости русского человека. Но он еще более драгоценен в том смысле, что раскрывает некоторую тайну, свидетельствующую, что упомянутая выше талантливость находится в теснейшей зависимости от "приказания". Ежели мы не изобрели пороха, то это значит, что нам не было это приказано; ежели мы не опередили Европу на поприще общественного и политического устройства, то это означает, что и по сему предмету никаких распоряжений не последовало. Мы не виноваты. Прикажут — и Россия завтра же покроется школами и университетами; прикажут — и просвещение, вместо школ, сосредоточится в полицейских управлениях. Куда угодно, когда угодно и все, что угодно. Литераторы ждут мания, чтоб сделаться акушерами; повивальные бабки стоят во всеоружии, чтоб по первому знаку положить начало родовспомогательной литературе..."
Почему-то эти слова Салтыкова-Щедрина вспомнились мне, когда я услышал, что в четверг "Х Всемирный русский народный собор" принял "Декларацию о правах и достоинстве человека". Один из основных авторов документа, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, назвал ее "эпохальным историческим и философским документом". Но я не буду про "философию" — об этом и без меня напишут. Хотя если "нравственность, святыни, Отечество" противопоставлять человеку, поневоле задумаешься о том, что авторы имеют в виду...
Я о другом. Ну вот, высшие иерархи заговорили о "правах человека". Но права эти, скорее, не существительное, а глагол, поскольку предполагают действие, конкретную помощь конкретным людям. Только такая работа делает ту или иную группу или организацию "существительным". Остальных — "прилагательных", которые об этом рассуждают — и так предостаточно.
Посмотрим, что на этой ниве сделала Русская православная церковь. Времени было предостаточно: последние пятнадцать лет никто в Церкви не может сослаться на гонения со стороны государства. Скорее, наоборот...
Итак, сигнал SOS слышится из "закрытых структур" — из армии и из тюрем. Православным вход туда не заповедан, и, как мы знаем, 2,5 тысяч священников работают в армии. Может быть, кто-то расскажет нам о конкретных делах, о спасённых телах и душах? Едва ли не в каждом номере газеты «Победа, победившая миръ» — официальном органе отдела патриархии, который ведает связями с армией, появляется цифирь, свидетельствующая об успехах в деле миссионерства — ряды крещеных растут. А вот текстов о том, как священники решают армейские проблемы, помогают разобраться с той же «дедовщиной», что-то не видно.
Ну ладно, не будем требовать чрезмерного — правозащитной деятельности в «закрытых структурах», которая почти всегда связана с противостоянием власти. Похоже, Отечество в лице "Его Превосходительства" важнее, чем нравственность и "права человека". Но ведь есть вполне "правозащитные" темы и области, где такой конфликт исключён. Например, помощь беженцам и вынужденным переселенцам. Всем тем, кого только что называли "соотечественниками" и кто вмиг превратился в "нелегальных мигрантов" после пересечения границы. Таких — миллионы. Работы хватило бы на всех правозащитников — и в рясе, и в партикулярном платье.
Но мне известен только один случай вмешательства Церкви в такие дела. В конце девяностых отец Варсонофий, настоятель храма в станице Наурской, сумел добиться организованного переселения своих прихожан в Орловку, что под Будённовском. Переселения общины как целого, без утраты социальных связей. В этом ему помогла патриархия — благо, отец Варсонофий учился в аспирантуре в Лавре. Надавили на миграционную службу, и та немножко помогла. Но то была личная заслуга отца Варсонофия, кабы не он, в патриархии и не узнали бы никогда о бедах этих людей. Кстати, батюшка в своей переселенческой общине был настоящим комиссаром и психологом...
Наконец, есть и другая область, традиционная для Церкви, — помощь неимущим. Как раз в годы социальных потрясений это было бы особенно уместно. Но московские храмы, помогающие бездомным, наперечет. Этой зимой только в Москве холод унёс более полутораста человеческих жизней. Я очень обрадовался, увидев 20 января по НТВ сюжет о "православной бригаде помощи бездомным", работавшей на московских "трёх вокзалах" — кого-то кормили, кого-то отогревали... Успевали помочь не всем: "...Был пациент, алиментарная дистрофия, возможно, еще и туберкулез, не успели довезти до скорой, он скончался на территории метрополитена..." Конечно, что для Москвы — один автобус?
Пять лет назад в составленном правительством Москвы списке общественных организаций, помогающим бездомным, значились "Врачи без границ", "Каритас", Российский Красный Крест, Российский фонд милосердия и здоровья, "Твое право", Конгрегация Миссионерок милосердия (сестер матери Терезы Калькуттской), Центр народной помощи "Благовест"... Западные организации уходят, и не совсем добровольно. Но адекватной замены "Врачам без границ" на московских вокзалах не видно...
У Русской православной церкви было пятнадцать лет, чтобы на деле показать своё отношение к "правам человека". Теперь вот мы слышим слова. И опять на память приходит щедринское: "Ежели мы не опередили Европу на поприще общественного и политического устройства, то это означает, что и по сему предмету никаких распоряжений не последовало".
Никак распоряжения поступили...
Во многом с "Декларацией" нельзя не согласиться. Особенно в следующем утверждении: "Права человека имеют основанием ценность личности и должны быть направлены на реализацию ее достоинства. Именно поэтому содержание прав человека не может не быть связано с нравственностью. Отрыв этих прав от нравственности означает их профанацию..." Кто-то уже советовал судить о словах и о говорящем по делам его. Мне нечего к этому прибавить.
