История с борьбой вокруг памятника на Лубянке – из разряда политических технологий, но вышедшая за их рамки. Надо было решить несколько задач. Сменить повестку – переключив с темы Навального на другой вопрос, не столь актуальный, зато эмоционально воспринимаемый (а тут выбор невелик: вынос Ленина из Мавзолея или судьба Железного Феликса). Стимулировать острую дискуссию внутри оппозиции, чтобы муниципальные депутаты от КПРФ, «Яблока», беспартийные из «политического Uber» Каца-Гудкова и другие занялись спорами о достоинствах и пороках скончавшегося почти сто лет назад первочекиста. Но была и еще одна идея – предложить обществу объединяющую фигуру, которая была бы в той или иной степени приемлема для большинства и при этом обладала высокой степенью известности, то есть входила в число персон первого ряда из школьного учебника.

Иван III на такую роль не подходил: он в общественном восприятии оказался в тени своего Грозного внука. В любом голосовании при любом применении административного ресурса (кроме уж совсем нарисованных с нуля цифр) он заведомо проигрывал Дзержинскому. Люди в большинстве своем голосуют за известных персонажей, а не ищут новой информации. Как-то много лет назад, разговаривая с одним из издательских редакторов, я выразил восхищение выходом в серии ЖЗЛ биографии полярника Русанова, бывшего в числе прототипов каверинского капитана Татаринова – и услышал печальный ответ. Книга реализовывалась неважно, покупатель «покупается» на знакомые имена, несмотря на то что про них, кажется, уже известно все.

Добавим к этому, что Иван III не совсем объединяющая фигура. И дело не в том, что он присоединил Новгород – в конце концов, там он уже полтора века является одним из главных персонажей памятника Тысячелетию России. Сложнее с татарами: из-за нежелания актуализировать споры об «иге» официальный общероссийский статус не получила дата Стояния на Угре – это событие отмечают в Калужской области, где недавно поставили памятник Ивану III.

Вариант с ученым или писателем всерьез даже не рассматривался. Великим писателям из школьного учебника памятники в Москве уже есть (недавно, несмотря на критику со стороны коммунистов, увековечили память Солженицына – на этом фоне открытие памятника Тургеневу прошло почти незамеченным). Что касается ученых, то персонажей «негуманитарной» части школьной программы люди помнят еще хуже, чем исторических и литературных деятелей. Да и в рамках мейнстримной в современной России государственнической идеологии был востребован человек государства – воин или политик. При этом если воин, то противостоявший «нетитульному» народу, к которым как раз относятся немцы и шведы, побежденные Александром Невским.

«Скрепная» роль Александра Невского проявлялась в российской истории многократно. Первым на нее обратил внимание самый радикальный вестернизатор на русском престоле – Петр I. По объективным причинам он не читал трудов позднейших историософов, превозносивших или осуждавших цивилизационный (он же геополитический) выбор Александра. Петру нужен был святой покровитель только что основанной им новой столицы, с которой не была связана деятельность ни одного князя или подвижника. Вакуум был заполнен, исходя из сравнения двух полководцев, побеждавших шведов – соответственно на Неве и при Полтаве. Петр становился преемником Александра на символическом уровне; кроме того, Александр был прямым предком Ивана Грозного, с женитьбой которого на Анастасии Романовне связывались права на престол романовской династии. Поэтому первый питерский монастырь получает имя Александра, туда переносятся его мощи и учреждается орден.

В XIX веке Александр Невский становится символом церковно-государственного единства, выраженного в формуле «Православие, самодержавие, народность». Святой князь был патроном сразу троих царей из династии Романовых, правивших в совокупности большую часть этого столетия, – и строительство освещавшихся в честь него храмов (нередко на народные пожертвования) было выражением лояльности государю. При Александре I храмы ставились в память победы над Наполеоном, одержанной при этом императоре. Многочисленные александровские храмы и часовни строились в знак благодарности за спасение жизни Александра II во время неоднократных покушений. А потом последовали соборы, связанные с личностью Александра III, в том числе в связи со спасением царской семьи во время железнодорожной катастрофы. Были случаи – как, например, в Ялте – когда собор строился при Александре III, но в память об Александре II.

В ХХ столетии Александр входит в «сталинский» пантеон великих полководцев, оглашенный на параде 7 ноября 1941 года. В нем значились также Дмитрий Донской, Минин и Пожарский, Суворов и Кутузов (но не Петр I: несмотря на «реабилитацию» Петра в предвоенный период, Сталин решил не напоминать о романовской династии). Еще перед войной снимается классический фильм Эйзенштейна, во время войны вновь учреждается орден, хотя и с другим статутом. На ордене изображается профиль артиста Черкасова – именно эйзенштейновский Невский становится в массовом сознании символом противостояния с Западом. Тем более что фильм получил иное завершение, чем предполагал Эйзенштейн, видевший в его финале умирающего Александра, смотрящего на Куликово поле, где в следующем веке должна была сбыться его мечта о победе над монголами. Но Сталин предпочел более простой вариант – без демонстрации унижений князя в Орде.

В настоящее время Александр востребован снова: он увековечен в монументальном творчестве от Петербурга до Читы, а орден в его честь был восстановлен в медведевское президентство уже с третьим по счету статутом. Кстати, в Питере о памятнике Александру, который думали установить еще в советское время, вспомнили накануне выборов 1996 года, когда мэр Собчак, претендуя на переизбрание, включил его в свое распоряжение «О сооружении в Санкт-Петербурге памятников». Понятно, что за несколько недель ничего большего было сделать нельзя — и памятник установили уже при губернаторе Яковлеве. Нынешний год в России объявлен Годом Александра Невского – к 800-летию со дня его рождения, – а оргкомитет по празднованию был создан президентским указом еще в 2014 году.

Первый раз Александр Невский был задействован в федеральной «политике памяти» в 2008 году, во время конкурса «Имя России», когда потребовалось задвинуть Сталина (то же самое произошло в Украине, только там были Ярослав Мудрый и Бандера). В настоящее время он воспринимается большинством общества отстраненно-позитивно, причем антизападничество не является для него главным — Александр выглядит полководцем, прекрасно вписывающимся в любой формат официально-патриотического дискурса (хоть с нимбом, хоть с лицом артиста Черкасова) в паре с Дмитрием Донским. И современной широкой аудитории, значительная часть которой уже не смотрит старые фильмы и не читает исторических книг, все равно, что один вроде «коллаборационист» с татарами и символ противостояния «католической агрессии», а другой то ли победил могущественного хана, то ли наказал мятежного беклярибека. Главное — два великих предка, кого-то когда-то побеждавшие.

Казалось бы, идеальная схема. Но получилось так, что интерес оппозиции к этой теме пока невелик, хотя товарищ Зюганов уже, разумеется, высказался за Дзержинского (почти одновременно с критикой в адрес лидера московской КПРФ Рашкина за потворство навальновцам). Куда более эмоциональными оказались противоречия между разными группами лоялистов, советскими и православными патриотами. Там кипят страсти, звучат алармистские заявления. Советские патриоты, не веря в приверженность москвичей чекистским ценностям, требуют общенационального голосования, рассчитывая на «глубинный народ». Хотя на самом деле если где им и искать поддержки, то в более политизированной Москве (по опросу SuperJob, пока что, до начала массовой кампании, 28% москвичей за Дзержинского, 19% — за Невского), а не в провинции, которой этот вопрос еще менее интересен и где если и отреагируют, то вопросом, а за чей счет этот банкет. Кстати, 34% московских респондентов, высказавшихся против любого из этих вариантов – это не только либералы, но и аполитичные экономные граждане. Патриоты же православные вполне обоснованно напоминают о кровавом красном терроре и с куда меньшим основанием связывают голосование за Железного Феликса с кознями Антихриста.

Это напряжение вряд ли повлияет на какие-либо электоральные результаты, и вроде бы им можно было бы пренебречь. Но оно на низовом уровне выражает элитное разделение. С одной стороны, Дзержинский – это «корпоративный герой» органов государственной безопасности, весьма сдержанно относящихся к попыткам «удревнить» их историю за счет таких куда более гуманных персонажей, как Бенкендорф, Дурново или генерал Климович. День работника органов безопасности – это 20 декабря, когда была создана ВЧК во главе с Дзержинским. И возвращение Железного Феликса – это мечта многих людей в погонах как символ окончательного силового реванша.

Но Дзержинский неприемлем для церкви – не только как гонитель, но как создатель системы, уничтожавшей архипастырей, пастырей, мирян. Церковь уже рассчитывала на символический шаг по переименованию станции метро «Войковская», но не получилось (Войков хотя и был причастен к убийству царской семьи, но в то же время герой для МИДа как посол, убитый при исполнении обязанностей.) В прошлом году она не без усилий отбилась от изображения Сталина в главном военном храме, которое лоббировало Минобороны. Конечно, среди нынешних прихожан есть те, кто спокойно отнесся бы к возвращению Железного Феликса: они сравнивают с Антихристом не большевиков, а Горбачева с Ельциным. Но для официального священноначалия памятник Дзержинскому на Лубянке – это оскорбление памяти новомучеников.

Сейчас фаворит Александр – причем памятник ему при желании можно установить быстро, с учетом того, что у Салавата Щербакова есть как раз «вертикальный» вариант (см. фото - проект), не прошедший на конкурсе в Нижнем Новгороде. Но с учетом влияния силовиков последнее слово, возможно, еще не сказано. Вспомним, как в куда более политически значимом вопросе – об обнулении президентских сроков – решение было принято в самый последний момент, причем до этого главным считался совершенно иной вариант, с досрочными думскими выборами. Впрочем, и значимость символической политики не стоит недооценивать – она продолжает действовать на умы и сердца, особенно в политически продвинутой Москве.

Автор – первый вице-президент Центра политических технологий