Андрей Колесников, журналист:

Это часть большого замысла по подавлению не только средств массовой информации, но и гражданского общества как такового. Та законодательная база, которая была под это подведена ещё в прошлом году, всячески этому способствует. Совсем ковровыми методами система действовать не может, но и такие вроде бы точечные меры создают эффект практически полного покрытия медиаполя и того, что каток касается всех. Закон о СМИ и иностранных агентах даёт тут огромные возможности. В течение нескольких месяцев всё пространство СМИ можно превратить в нежилое. Конечно, средства массовой информации, имеющие больший вес, вроде «Эха Москвы» или «Новой газеты», могут и дальше существовать. Но ситуация всё равно будет тяжёлой, потому что этот каток обратного хода не имеет.

Политика в отношении медиа – часть общей стратегии, запущенной год назад, когда власть перестала обращать внимания на какие-то приличия и играть в какие-либо игры с оппозиционными структурами и медиа, а просто решила расчистить всю поляну гражданского общества.

Как мы видим, никакого взрыва недовольства это не вызывает. В сфере подавления интернет-среды власти действует осторожнее, понимая, что иИнтернет – не только источник информации, но и способ существования для огромных масс людей. Даже демонстрируя свои возможности по подавлению огромных масс людей, они начинают с таких аккуратных мер, как замедление Твиттера, которым, согласно исследования Левада-центра, пользуются 3% пользователей. Youtube, гораздо более популярный, они пока не готовы трогать, чтобы не вызвать политизацию тех людей, которые раньше политизированы не были.

Но когда иностранным агентом объявляют «Медиазону», протестов не возникает. Такая же ситуация и с «Медузой», которая, казалось бы, читается молодёжными группами и достаточно популярна. И то, власти решились на этот шаг, и никаких больших протестов это не спровоцировало.

Николай Сванидзе, тележурналист, член совета по правам человека при президенте РФ:

Это очень неприятный прецедент, и хотя у нас вообще не прецедентное право, иногда, по желанию властей, некоторые решения используются как прецедент. И я боюсь, что это — именно тот случай. Перед нами решение в направлении сужения прав журналистов, причём использоваться этот принцип будет произвольно, и это произвольность всегда будет невыгодна для журналистов и свободы слова и выгодна для властей. Поэтому это плохое решение с очень плохой политической перспективой.

Мат в данном случае — это просто повод. Конкретно в этом примере речь идёт о так называемой борьбе за нравственность, но это исключительно предлог. Можно бороться против мата, можно бороться против оскорбления патриотических чувств, как сейчас предлагают некоторые депутаты, можно бороться против оскорбления религиозных чувств. Всё это идёт в одном единственном направлении — направлении сужения прав средств массовой информации и сужения свободы слова.

Конечно, сопротивляться всегда надо, и журналистам в том числе. Надо бороться, сопротивляться, трепыхаться, тут иного варианта нет. Другой вопрос, насколько это в каждом конкретном случае может оказаться перспективным, но, тем не менее, в принципе так делать нужно, это несомненно.

Егор Быковский, главный редактор журнала "Наука в фокусе":

Не могу сказать, что инициатива депутата Лугового меня сильно удивила. Она как-то очень хорошо укладывается в серию такого рода проектов последней пары лет. И совершенно нет ничего удивительного в том, что она исходит от члена ЛДПР. Это предложение, в общем, не очень согласуется с законом, поэтому проще высказать её какой-то партией, которая не является официально властной. «Единой России» сейчас нужно удерживаться от такого рода шагов, потому что у неё и так есть проблемы.

Что касается самой инициативы, мне кажется, что очень нелегко будет прокурору России и его заместителям отделять согласованные акции от несогласованных. И, по-моему, это просто инструмент для обрубания доступа к сайтам, на которых расположена информация неудобная в каких-то определённых случаях. Не вообще всякие несогласованные акции, а акции, которые, допустим, перерастают в митинги на Болотной. В связи с этим у меня есть ощущение, что нас ожидает ещё один виток гражданской активности, власть об этом может знать больше, чем мы. Конечно, такая инициатива не может нравиться. Потому что всякие внесудебные запреты сегодня очень опасны, ими можно воспользоваться против кого угодно и чего угодно, тем более что там речь идёт не только о прекращении доступа, но и о закрытии сайта. Понятное дело, что если закрыли сайт, то потом открыть его гораздо труднее, чем просто уладить вопрос об удалении какой-то конкретной информации.

Конечно, это будут точечные запреты, распространение интернета у нас довольно глубокое, и разнообразных несогласованных акций довольно много, начиная с «пойдёмте выпьем пива». Или «давайте встретимся с жильцами дома и поговорим с администрацией застройщика». Все отследить невозможно. Акций происходит невероятное количество, большинство, разумеется, несогласованные, потом что согласовывать их по идее вообще не надо, заявка в органы власти носит уведомительный характер. Но когда известно, что акция будет на сто тысяч человек, конечно, тут же будут перекрыты все средства коммуникации. Точно также как по время самого митинга ОМОН рассекает толпу, так и тут будет рассечение каналов связи. Вообще, надо сказать, я удивлён, что этого не было сделано раньше. Каким бы это ни было неправомочным, странно, что с этой инициативой не выступили ещё пару лет назад, когда началось конкретное закручивание гаек.

Николай Сванидзе, журналист, член Совета по правам человека при президенте РФ:

Вообще, я должен сказать, что страну накрывает и уже в значительной степени накрыла такая мелкоячеистая сеть запретов, касающихся практически любого вида политической и общественной деятельности. Можно сказать, что уже не разрешено всё, что не запрещено, а запрещено всё, что не разрешено. Потому что запрещено гораздо больше, запрещено почти всё. При этом формально всё выглядит вполне себе респектабельно. Ну действительно, кто же за экстремизм? Мы все против экстремизма! Ну значит, надо запрещать. Дальше начинается правоприменение, как правило, произвольное, очень гибкая, непрописанная формулировка запрета, которую можно направить против кого угодно, а направляется она понятно против кого.

Я не исключаю, что вот эта инициатива обладающего известной репутацией депутата Лугового направлена не только против нынешних «белоленточников» и прочих гражданских активистов. Она предусматривает возможные в будущем волнения на социально-экономическую тему. По поводу пенсий, по поводу ЖКХ, вообще, экономическая ситуация в стране ни в коей мере не улучшается. Я думаю, что эти предложения имеют такой перспективный, долгоиграющий характер. Естественно, что толковаться это всё будет таким образом, что в результате под запретом окажется вообще любая общественная уличная активность и любые призывы к ней, под любым соусом.

В принципе, депутаты от ЛДПР, как и некоторые депутаты от «Справедливой России», в том, что касается законодательных инициатив, часто идут вполне себе в ногу с партией власти и даже используются ею для того, чтобы проверять какие-то вещи, реакцию общества на те или иные предложения. Они вбрасывают инициативы, которые «Единая Россия» позволить себе не может, потому что они слишком резкие, слишком радикальные. А ЛДПР может. Поэтому посмотрим, какая этот законопроект будет ждать судьба, но, я думаю, что его появление неслучайно, в отличие от, скажем, предложения депутата Мизулиной о запрете суррогатного материнства, что, я думаю, является собственной инициативой депутата Мизулиной. В данном случае это носит не исключительно личный характер.

Артем Козлюк, член Штаба "Пиратской партии России", эксперт Пиратской партии по противодействию цензуре, руководитель проекта "Роскомсвобода":

"Пиратская партия России" не только не поддерживает законопроект депутата Лугового, который вводит новую категорию информации, подлежащей внесудебной блокировке, но и считает данную инициативу крайне вредной для развития гражданского общества в России. Генпрокурор и его замы в результате принятия этого законодательного акта смогут единолично определять, что тот или иной интернет-ресурс несет в себе экстремистскую составляющую или призывает людей прийти в неположенное время в неположенное место. Не будет требоваться никакого решения суда или его предписаний и определений — прокуратура будет напрямую давать указания о блокировке сайтов Роскомнадзору, а тот в свою очередь — операторам связи.

Одновременно с этим не стоит забывать, что метод блокирования, который предлагается применять по сетевому адресу, так же как и в случае с предыдущими законами о блокировке, 139-ФЗ и 187-ФЗ, предполагает возможность ограничения доступа и к добропорядочным ресурсам только из-за того, что они находятся на одном и том же IP-адресе, что и запрещенный сайт. Сегодня днем в Госдуме состоялось обсуждение этого законопроекта в первом чтении, и против него в явном виде высказались только 2 депутата — Дмитрий Гудков ("СР") и Сергей Иванов (ЛДПР), а само голосование пройдет после 17:00. На нем мы все и увидим, кто готов отстаивать конституционные права граждан, а кто готов приносить Основной документ в жертву своим личным и политическим амбициям. Данный закон в стратегическом плане, естественно, не сможет предотвратить распространение информации, которая волнует пользователей интернета, как, впрочем, и любой другой закон по блокировке. Вместе с тем он несет в себе угрозу абсолютной непредсказуемости — любой интернет-ресурс в любой момент может попасть под запрет, какой бы темы он ни придерживался. А перекрыть возможность донести до граждан информацию в наш цифровой век никакой законопроект не в силах, для этого надо вообще закрыть Интернет в России. В силах ли это сделать наши законотворцы?

Илья Пономарёв, депутат «Справедливой России», председатель попечительского совета Института инновационного развития:

Цель этой инициативы — борьба с мобилизацией людей на митинги, это совершенно очевидно. Закон ужасный, совершенно антидемократический, я, естественно, против, Дима Гудков против, наша информационная депутатская группа на 100% против. Инициатива эта внесена, как и все подобные инициативы, ЛДПР, и конечно, она направлена на максимальное затруднение митинговый активности.

На данный момент в законодательстве Российской Федерации есть достаточно мер, которые позволяют в случае нужды обрушить весь Интернет в любой момент. В законах о связи есть нормы, которые говорят о том, что возможно предписание о закрытии всех коммуникаций. Поэтому в принципе говорить о том, что этот закон создаёт какую-то принципиально новую сущность, нельзя. Это просто, скажем так, дополнительная острастка, что ли, декларация силы. Во всех арабских странах происходило всё то же самое. Если бы люди хотели отрубить Интернет, его бы отрубали, кстати, в ряде случаев они так и сделали. Но это, во-первых не всегда помогает, во-вторых, есть разные телекоммуникационные ухищрения, которые позволяют эти ограничения обходить, и в-третьих, провайдеры — тоже не монолит, и в случае настоящего обострения, как «арабская весна», далеко не очевидно, что они будут выполнять такие требования правительства.

Дамир Гайнутдинов, правовой аналитик ассоциации «АГОРА», соучредитель Ассоциации пользователей интернета:

То, что этот закон никак не уменьшит количество реального экстремизма в Интернете, — это однозначно. Точно так же, как после принятия поправок к закону о защите детей от вредной информации в Интернете не стало меньше детской порнографии, объявлений о продаже наркотиков и так далее. Декларирование цели никакой пользы в данном случае не приносит. А проблем, безусловно, прибавится.

Этот законопроект в принципе является продолжением, расширением уже существующего перечня оснований для внесудебной блокировки сайтов. Сначала были приняты поправки к закону о защите детей от вредной информации и к закону об информации, которые этот механизм блокировки закрепили. Тогда и Роскомнадзор, и авторы законопроекта божились, что делается это исключительно для защиты детей, и никаких других оснований для внесудебной блокировки не будет: как вы не понимаете, что нам нужно спасти наших детей, которые получают из Интернета информацию о наркотиках и смотрят ролики о самоубийстве! Тогда же был закреплён и механизм блокирования сайтов по системным адресам, в результате в случае блокировки одной конкретной страницы оказывается закрыт доступ к десяткам и сотням ресурсов. Этот механизм продолжил своё существование в «антипиратском» законе, а теперь в этом перечне новый пункт — экстремизм.

Как именно закон будет применяться, полностью зависит от позиции, времени и желания Генеральной прокуратуры. Решение о признании материала экстремистским будет принимать именно она, при участии Роскомнадзора. Никаких формальных процедур, которые позволяли бы оценивать законность такого рода решений, не существует. Соответственно Роскомнадзор будет пересылать анонимные обращения, которые можно оставлять на специальном сайте, в Генпрокуратуру, и она будет оценивать эти страницы. Затем, по результатам оценки, Роскомнадзор будет вносить в единый реестр соответствующую запись и провайдеры будут обязаны сайт заблокировать. Эксперты говорят, что существующие ограничения уже привели к тому, что порядка 35 тысяч интернет-страниц, к которым никаких претензий никогда не предъявлялось, оказались недоступны по причине того, что в реестр вносятся сетевые адреса. Будет больше оснований — будет больше внесудебных блокировок.

При этом вся эта практика абсолютно незаконна, что уже признал Европейский суд по правам человека, когда вынес решение по жалобе на Турцию, где применялись подобные методы. Заявитель, владелец сайта, который оказался заблокирован, получил компенсацию, поскольку было признано, что эта практика нарушает закон. Это же ждёт и нас. Пока что поступила одна жалоба, со стороны владельца сайта «Новости электронного книгоиздания» Владимира Харитонова. Мы помогали ему её готовить, и сейчас она подана в Европейский суд. О других таких случаях мне неизвестно, думаю, что их нет.

В разных странах практика регулирования Сети очень сильно отличается. В целом в государствах, которые принято называть «демократическими», речь, как правило, идёт о точечной фильтрации, когда блокировке подвергается конкретно запрещённая информация, чтобы не страдали «невиновные» сайты. В чём еще преимущество ситуации, допустим, в той же Европе — наличие независимого суда, который может оценить решение о блокировке и отменить его. При этом международные эксперты уже давным-давно говорят о том, что наиболее эффективный способ фильтрации — тот, который находится ближе всего к конечному пользователю. Условно говоря, если мы говорим о защите детей от экстремистской информации, то самым эффективным фильтром будет тот, который родители установят на домашний компьютер. С точки зрения блокирования доступа к незаконной информации это эффективнее всего. Установка фильтров на узлах связи, как правило, не приводят ни к чему, кроме того что нарушается целостность Интернета.

Вообще, насколько я понимаю, сейчас в мире в принципе идёт дискуссия на тему регулирования Сети, происходит борьба двух лагерей. Первый, который возглавляет Россия, выступает за право на «цифровой суверенитет» и пропагандирует идею, что у национальных правительств должно быть как можно больше возможностей для регулирования Интернета внутри страны. Второй подход предполагает более либеральное регулирование, исходя из того, что Интернет — единая сеть, которая не может быть разделена национальными границами. И европейская конвенция по правам человека говорит, что информация должна распространяться свободно, вне зависимости от государств. Насколько можно понять, европейские суды исходят скорее из второго принципа.

Сергей Пархоменко, журналист, политический обозреватель:

Поведение, решения и поступки руководителей и журналистов «Дождя» после того как началась эта кампания по уничтожению телеканала вообще не имели большого значения. Совершенно очевидно, что кампания развивалась вне всякой связи с тем, что происходило внутри «Дождя», что говорили его журналисты, владельцы, что говорил и писал его главный редактор. Всё это не имело уже никакого значения. Процесс был запущен, и он развивался в соответствии с тем, какое направление ему задавали начавшие это люди. Для меня совершенно очевидно, что вопрос, заданный на «Дожде», степень тактичности, уместности, деликатности и ума которого можно обсуждать, кому-то может нравиться, а кому-то нет. Кому-то это может быть противно, кому-то неприятно, кому-то отвратительно, а кому-то, напротив, это может быть интересно. Ситуации могут быть самые разные. Но сам вопрос послужил просто некоторым спусковым крючком для демагогической кампании, где слово демагогия — ключевое. Смысл этой кампании состоит в том, чтобы, воспользовавшись таким поводом, поставить под удар одно из очень немногих относительно свободных средств массовой информации в России. Повод сработал один раз, а дальше всё развивалось уже самостоятельно, в соответствии с собственными внутренними законами.

Я вижу в этой кампании явные признаки того, что она является управляемой, и что люди, которые согласны в неё включиться — журналисты проправительственных и манипулируемых правительством изданий и так называемые активисты проправительственных движений, — работают на одну общую цель по одной общей команде. Если вдруг удастся прямо закрыть — хорошо. Если смогут унизить, потрепать нервы — тоже неплохо. Если получится добиться каких-то финансовых санкций или ограничений в эфире — ещё лучше. А если удастся вытолкнуть канал из каких-нибудь кабельных сетей, хотя бы из одной-двух — это уж совсем хорошо. В этой кампании любой результат будет благоприятен для тех, кто её организовывал и ею командовал.

Николай Сванидзе, журналист:

Я вообще не считаю, что «Дождь» допустил этическую ошибку. Прошло много времени, был задан вполне конкретный вопрос исторического плана. Ленинградская блокада — это страшная трагедия, по разным оценкам там погибло от миллиона до полутора миллионов людей. И никто не ставил под сомнение роль и страшную ответственность фашистского режима, которая не было оспорена никем и на всемирном трибунале. Она совершенно ясна. Никто также не сомневался в мученической, жертвенной роли ленинградцев. Но зачем же выводить за скобки ответственность руководителей советского режима того времени? Сталина как руководителя страны, Жданова как руководителя Ленинграда — сделали ли они всё, чтобы спасти невинных людей? Почему ставится вопрос о том, что оскорбляется память ленинградцев? Она не оскорбляется, но ею прикрываются, защищаются те, кто во многом виновны в их смерти, потому что не спасли их от смертельных объятий гитлеровского режима. А, вероятно, могли и точно должны были попытаться, но не попытались. Бросили людей в топку.

И ставится вопрос: что же, ленинградцы напрасно умерли? Может быть, и напрасно. Воины, которые погибают на поле боя, погибают не напрасно. Человек, который закрывает грудью амбразуру, погибает не напрасно. А люди, которые погибают от голода, хотя могли бы жить, из-за преступных действий собственных властей, может быть, погибли напрасно. Так давайте винить в этом руководство страны того времени. Не надо его обелять. И любые вопросы такого плана сейчас имеют право на существование. Никто же не ставит под сомнение патриотизм Михаила Илларионовича Кутузова, который отдал Москву, благодаря чему была выиграна война с Наполеоном. Почему же в данном случае «Дождь» просто гонят за флажки? На мой взгляд, даже не найден, а искусственно выловлен повод для того, чтобы преследовать, гнобить телеканал. Не было бы этого опроса — повод был бы другой, по-моему, это — атака на свободу слова. Я не готов давать советы, но полагаю, что извинились на «Дожде» напрасно. Извинение в данном случае тождественно признанию вины, а я её не вижу. 

Татьяна Малкина, журналист:

Это лицемерная подлость, совершенно бессмысленная, как её ни обосновывай соображениями государственной или общественной целесообразности. Я не знаю, каково будущее «Дождя» теперь, потому что непонятно, какая у них бизнес-модель и каково состояние дел, но подозреваю, что будущее это печально, если уж собственные сотрудники говорят в социальных сетях что-то вроде «это конец». Отдельная претензия к беззастенчивым идиотам, которые приняли такое решение, потому что они лишили нас возможности сколько-нибудь критически высказываться о канале, который в былые времена можно было обсуждать содержательно. А теперь это можно делать только партийно, и я принудительно принята в «партию''Дождя''», хотя заявление не писала и парткома не проходила. Теперь это немногочисленная, но гордая организация.

Удачность подобных идиотских решений — из области квазирелигиозных фантазий. Что-то пошло совсем не так в головах у людей, полная потеря здравомыслия, достоинства, а в целом это — демонстративный самострел. Если бы была какая-то цель, это было бы даже утешительно. Цель — значит есть объект, субъект, какая-то осмысленная стратегия и тактика, а так — просто жопа. «Дождю», конечно, медаль и звание Героя России, кто же знал, что ему будет такой почёт со стороны больших людей. Жаль, что он может оказаться посмертным. Куда пойдут зрители «Дождя» — непонятно. На улицы, в Сеть. Медиарынок совершенно очевидно сжимается, прогнозировать скорость этого процесса и финальный антураж очень сложно. Соболезнования, солидарность и негодование.

Владимир Рыжков, РПР-ПАРНАС:

Это проявление политического давления и цензуры, которая запрещена Конституцией. В данном случае это расправа в чистом виде над независимым средством массовой информации, которых у нас и так осталось мало в стране. Естественно, я отношусь к этому крайне отрицательно. Если кому-то не нравится какая-то передача или какой-то вопрос, то граждане могут обратиться в суд, но это не повод закрывать весь канал. Меня в данном случае удивляет молчание правительства, потому что оно должно защищать, гарантировать свободу слова в стране. Медведев приезжал на «Дождь» и говорил, что это хороший канал и что он его поддерживает. Мне кажется, правительство легко могло бы решить эту проблему, если бы захотело. Посмотрим, это как раз тот момент, когда можно показать, что реальные дела не расходятся с декларациями. А вообще завтра будет пресс-конференция Натальи Синдеевой, и она могла бы обратиться в суд с иском о попрании конституционного права на свободу слова. Кроме возмущения, это история ничего не вызывает.

Лев Рубинштейн, поэт, публицист:

Это не отдельный порыв, он вполне вписывается в рамки поступательного наступления мракобесия на нашу частную жизнь. В этих рамках это вполне логичное решение, и на нём они не остановятся, потому что им всё время нужно выдумывать что-то новое и ставить такого рода задачи по дальнейшей фундаментализации нашей жизни. Эти люди невежественны, они совершенно не знают разницы между понятиями «голый» и «обнажённый», им кажется, что такого рода решения будут подростков от чего-то оберегать. Я помню себя в детском возрасте, когда мы без всяких музеев и всяких обнажённых натур за сараями выясняли, у кого что есть. И я не думаю, что это было лучше, чем если бы мы смотрели Ренуара или статую Давида. Сомневаюсь в том, что будут реально не пускать детей, потому что это очевидный идиотизм, и его всегда можно будет обходить, хотя несколько, конечно, это жизнь затруднит. Дело даже не в том, какой именно закон введут, а в том, что вся совокупность этих нелепых решений производит такую нездоровую, агрессивную и туповатую эманацию, а идиоты, которые захотят воспользоваться таким законом, конечно, всегда могут найтись. В моём детстве Пушкинский музей вообще был закрыт, открыли его где-то в середине 50-х годов, и для многих это было большим событием.

Анатолий Голубовский, искусствовед, журналист:

Закон «о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» вводит эту самую маркировку не как запретительную меру, а как информационную. Я не то, чтобы хочу его как-то поддержать, мне кажется, что это очень неправильная история, но, тем не менее, факт в том, что люди, которые транслируют и производят контент по телевизору или по радио, или занимаются рекламой, не вполне правильно понимают ту извращённую логику, которая лежит в его основе. Раньше была маркировка «дети до 16 на фильм не допускаются», и это означало, что детей просто не пускали в зал. Здесь же, когда в телевизоре появляется надпись 12+, 16+ — это просто некоторый индикатор того, что в этой программе или фильме есть что-то, что может каким-то образом пагубно сказаться на состоянии ребёнка. Это информация для родителей, которые затем могут на свой страх и риск оставить ребёнка перед телевизором. Запретительного элемента тут нет.

Помню, когда этот закон был только принят, я увидел на улице рекламу программы московского правительства «всей семьёй в кино». А тогда все очень боялись из-за этих маркировок и прочего. И на рекламе были изображены отец, мать и ребёнок, очевидно, маленький, до десяти лет, которого они держали за руки. При этом на картинке стояла маркировка 16+. Такой маразм откровенный. Понятно, что Роскомнадзор, когда было принято это положение, должен был отслеживать, чтобы не было контента в медиа, связанного с наркотиками, порнухой и прочими ужасными вещами. И вдруг возникает история с музеями. А с самого начала в законе была оговорка, что это всё не распространяется на произведения искусства и памятники культуры, имеющие художественную ценность. И сейчас можно, конечно, развесить эти маркировки. Они, конечно, никоим образом не ограничат присутствие в музеях детей. Но если это случится — а я практически, на 85% уверен, что ничего не будет — это будет выглядеть странно, смешно и даже чудовищно. Потому что когда речь шла о телевизионном и кино-контенте, эксперты, которые этому способствовали, ссылались на мировую практику маркировки американских и европейских фильмов и телепередач. И, конечно же, без всякого сомнения, ни при каких условиях нигде в мире в крупных музеях никаких маркировок нет и быть не может. Например, в музее Орсэ висит известная картина Курбе «Начало мира», изображающая женский половой орган. Долгое время она была скрыта от глаз людских, а примерно в начале 70-х её повесили, и ничего страшного не происходит. Ходят дети, мусульмане, никто не чувствует себя оскорблённым, жизнь продолжается, и никакой маркировки на этом нет, хотя это явно 18+. Так что, я думаю, это такая истерическая суматоха, которая ни к чему не приведёт в силу своей абсурдности, а если и приведёт, то это будет курам на смех. И родители будут относиться к этому так же, как и раньше. Неприятие это может вызвать только у тех из них, кто и так никогда в жизни в музей не ходил и не водил туда детей. В любом обществе, конечно, есть какое-то количество психопатов.

Антон Орехъ, журналист «Эхо Москвы»:

Самое интересное в этом рейтинге — это посмотреть на страны, которые находятся ниже России, особенно на те, которые находятся вообще ниже 180 места. Может быть, там вообще отсутствует пресса? А в остальном — вполне ожидаемые результаты. После того, что произошло с «Дождём», которого у нас вообще практически уже нет, и глядя на то, что происходит у нас на федеральных каналах, от чего человеку со здоровой головой уже минут через пять станет плохо. Ничего удивительного, ничего нового, ничего неожиданного. Я знаю много молодых ребят, которые телевизор не смотрят вообще, а всю информацию получают в социальных сетях и из общения друг с другом. Слава Богу, что хотя бы на Олимпийских играх у нас ситуация лучше, мы не на 148 месте, и в условиях отсутствия свободы прессы хотя бы можем поболеть за нашу сборную, порадоваться, что где-то у нас ещё что-то хорошо, что мы хоть в каких-то списках не оказались в середине второй сотни. Потому что этот рейтинг ведь у нас не отличается от рейтинга коррупции, от рейтинга делового климата, у нас всё примерно на этом уровне. Так что может себя в очередной раз себя поздравить.

Сергей Пархоменко, журналист, политический обозреватель:

В этой истории мне кажется неожиданным и интересным не то, что Россия на 148 месте. Причины этого как раз совершенно очевидны, всё происходит у нас на глазах. Последовательное прямое давление на прессу, запугивание и откровенные угрозы для жизни, создание совершенно невыносимого для информационной индустрии экономического климата, когда рекламодатели боятся давать свою рекламу  в качественных изданиях, опасаясь, что так они навлекут на себя подозрения в поддержке оппозиционной или хотя бы просто недостаточно лояльной прессы. Последовательно разрушается система распространения печатных изданий, доставки электронной информации и, что очень важно, происходит систематическая скупка изданий контролируемыми государством бизнесменами. То есть осуществляется и прямой контроль, и косвенный, и всё это не способствует свободе прессы.

Интересно другое — почему Россия не опустилась ещё ниже? Мне кажется, что я понимаю причину. Она состоит в том, что в России всё-таки развивается и набирает силу «гражданская журналистика». Часть из неё называется data-журналистика, то есть журналистика в интернете, построенная на добыче и открытых, и общедоступных источников общественно-важных сведений и создание на их основе журналистских расследований и аналитических материалов. В этом смысле то, чем занимается Фонд борьбы с коррупцией Алексей Навального, — это тоже журналистика. Как и то, чем занимается, например, «Диссернет», к которому я имею некое отношение. К сожалению, оказывается, что это — журналистика без журналов, журналистика, не имеющая изданий, на которые она могла бы работать. Но это всё-таки журналистика:  продвижение информации, ставящей вопрос о свободе информации и о доступе к нему общества. И мне кажется, что такие усилия общества, граждан, активистов, разного рода новых сетевых групп, построенных на взаимодействии множества людей, иногда — связанных с интернетом, иногда — нет, всё-таки поддерживают какую-то жизнь в информационной сфере в России. Сегодня именно они играют в циркуляции свободной информации в стране ключевую роль, и, может быть, именно за счёт них Россия всего-навсего на 148 месте, а не на 170, где она окажется, когда власть сможет взять под контроль и эту информационную сферу.

То, что мы находимся ниже целого ряда бедных и откровенно авторитарных стран связано с тем, что у нас есть много разных видов давления. Я, собственно, перечислил это множество форм воздействия и контроля информационной среды. Используется и бизнес, и давление на рекламодателей, и прямые репрессии, и изменение законодательства, и разного рода технические формы, что касается, в частности, электронной прессы, ограничение вещания, распределения частот и так далее. Можно предположить, что в какой-нибудь развивающейся стране нет, например, проблемы распределения частот для вещания, просто потому что нет никаких частот, никто не делит диапазоны и передатчики,  потому что нечего делить. Или там нет проблемы с давлением на рекламный рынок, потому что в какой-нибудь африканской или латиноамериканской стране нет никакого рекламного рынка, и там не на что давить. А Россия, всё-таки, большая и достаточно развитая страна, так что различных возможных форм контроля очень много. И этот индекс показывает — мы последовательно проигрываем по большому количеству параметров, а в каких-то других странах их просто нет, значит, не существует и их нарушений.

Николай Сванидзе, тележурналист:

В настоящий момент на «Эхо Москвы» идёт несомненная атака. Откуда именно она исходит, сказать сложно, но ясно, что из очень высоких властных кабинетов. Это совершенно очевидно сочетается с похожей атакой на «Дождь» и с очень значительной, агрессивной, ярко выражающейся государственной активностью в отношении независимых средств массовой информации и независимых журналистов, которых власть считает оппозиционными. Результат этой атаки пока непонятен, и я думаю, что потребуется весь опыт, связи и дипломатическое искусство Алексея Венедиктова, чтобы спасти радиостанцию в её нынешнем, столь необходимым для общества виде. Какие-то шансы, несомненно, есть всегда. И если рассуждать рационально, как власть делала до сих пор, нужно иметь какие-то клапаны для выхода пара. Затыкая эти клапаны, власть, несомненно, сужает собственное пространство для манёвра и, в общем, стратегически сокращает свою властную, политическую жизнь. Там есть люди, которые оценивают ситуацию именно рационально, которые способны её анализировать и понять, когда надо «вычищать поляну» полностью. Но нельзя исключать и того, что возобладают эмоции. Очень многое зависит от эмоционального состояния первого лица, от того, кто именно представляет ему положение дел, поэтому более-менее точно спрогнозировать результат здесь невозможно. Если говорить о противниках «Эха», то речь идёт, во-первых, о корпоративных интересах идеологического свойства, типа: «не нужна нам эта либеральная площадка, на которой собираются люди, копающие под нас». Но также здесь могут иметь место и какие-то личные, персональные мотивы, присутствующие у людей в высокой властный группировке. Скорее всего, речь идёт о сочетании этих мотивов.

Евгений Ясин, научный руководитель университета «Высшая школа экономики»:

Это — усиленное давление на прессу с целью ограничить свободу слова, и касается это не только «Эха Москвы». Непонятно ещё, во что выльется то, что там началось сейчас, когда был заменён генеральный директор, а это не тот человек, который определяет политику. Но есть много других фактов. Это и ситуация с «Дождем», и в каком-то смысле изменения в агентстве РИА «Новости», и ряд других признаков, которые говорят о том, что определённая группа, видимо, обрела дополнительное влияние, и на наши структуры, действующие в этой области, оказывается давление. Лично я, конечно, возражал, хотя у меня не больно много ресурсов для этого, но моё мнение — отрицательное. Ничего хорошего для нас во всех этих переменах я не вижу. Мне кажется, что это наступление началось после тех изменений, которые последовали за выборами 4 декабря. До сих пор власти ещё не считают ликвидированными последствия протестов, а, может быть, ещё и хотят усилить свои позиции, чтобы гарантировать, что в дальнейшем ситуация будет развиваться в том же направлении, в котором она развивалась до конца 2011 года. 

Дмитрий Орешкин, политолог:

Вообще-то отношения прессы и государства — это какой-то анахронизм. Есть одно, есть другое, только в советской или постсоветской среде государство имеет какую-то «свою» прессу. Кто оно такое, это государство? Это структура, которая призвана обеспечивать интересы налогоплательщиков, а оно выступает как некий медиа-менеджер. С какой радости? Мне трудно представить себе, чтобы государство пыталось подмять под себя прессу в Соединённых Штатах. Она может быть частная, она может быть какая угодно ещё, её можно регулировать судебными решениями, но не правительственными указами. А у нас это вроде как нормально, и более того — идёт борьба за то, чтобы пресса стала ещё более государственной.

Это абсолютно закономерно в рамках той советской культуры, которая сформирована за последние несколько поколений. Когда большевики пришли к власти, то к весне 1918 года, за полгода своего правления, они закрыли 470 с чем-то средств массовой информации за «злонамеренную клевету и распространение заведомо ложных измышлений». Это логично, потому что пресса формирует общественное мнение, и если прессы нет, то и общественного мнения тоже нет. Соответственно, воздействовать на неё нужно, если у тебя всё хуже идут дела в достижении заявленной тобой цели. В случае с большевиками, например, это вопрос улучшения качества жизни трудящихся. При массовом бардаке, развале и прочем, что происходило в 1918, 1919 и последующих годах, было понятно, что у партии не получается следовать своим собственным идеалам: равенства, братства, справедливости, повышения производительности труда. Всё было ровно наоборот — война, разброд, шатание, ухудшение производительности, резкое падение качества жизни населения. В таких условиях единственным выходом был контроль над прессой, над теми, кто может сказать: «вы обманываете». Отсюда и «философский пароход», отсюда преследование попов и церкви и, конечно, уничтожение свободной прессы и формирование своей, партийной.

Второй цикл состоялся в 1930 году, когда Сталин писал Молотову с Кавказа: «Уйми, наконец, мышиный визг печати», — о прессе, которая писала о постоянных провалах, неудачах, оттоке рабочих из города на село. Когда началась коллективизация, начался голод, партийная пресса стала это освещать. «Правда», «Экономическая жизнь», «Известия» — все эти органы он велел унять. Никакой независимой прессы уже не осталось после 18 года, а теперь стали закрывать уже свои, партийные издания. Были разогнаны редколлегии, через несколько лет кое-кого уже расстреляли, кто слишком много о себе стал понимать, например, Кольцова. Потому что, опять же, объективный провал в экономике, люди помирают, идёт коллективизация, Голодомор, города сидят на карточках и люди едят хлеб с опилками. Но чтобы это не стало общенациональным пониманием, прессу надо было убрать, и её убрали.

Аналогичный случай у нас. Постепенно ситуация ухудшается. Все говорят о том, что экономика шаркает килем по дну, рубли дешевеют, доллары убегают, инвестиции не приходят. На этом фоне единственное, что остаётся делать, это уходить от консолидации политической поддержки «коллективного Путина» вокруг позитивных факторов, как то: экономический рост, улучшение благосостояния, повышение самоуважения граждан, создание у них ощущения собственной значимости, появления у них возможности путешествовать по миру. В условиях, когда всё хорошо, есть позитивные механизмы, чтобы власть любили. Но эти позитивные механизмы предсказуемо и безнадёжно перестают работать, так как инвестиций нет и не будет, а монополизация экономики, как и было предсказано, подсадила нас на сырьевую иглу, и теперь, так или иначе, начинается ухудшение, потому что роста цен на энергоносители не ожидается, а альтернативы нет. При этом люди привыкли жить неплохо. Соответственно, наступает экономическое разочарование, разочарование безумной коррупцией, разочарование из-за низких стандартов всего, что должно делать государство со средой, начиная от экологии, строительства дорог, медицинского обслуживания, образования и заканчивая безопасностью. Власть делает это год от года всё хуже и хуже, и всё больше и больше накапливается раздражения разного рода вещами, типа, пробок, цен, ЖКХ, ментовского беспредела, взяточничества, плохого образования и медицины и так далее. На этом фоне государство может делать только одно — переходить от попыток консолидировать свою поддержку на позитивных стимулах к попытке консолидировать поддержку на негативных. То есть «если не мы — то вас сожрут», «если не мы — то придёт внешний враг и нас уничтожит», «если не мы — то Пятая Колонна изнутри развалит наше замечательное государство», а такое можно сделать, только если ты контролируешь информационные потоки. Чем хуже развивается ситуация, тем жёстче нужно контролировать информацию, чтобы создать в обществе иллюзию консолидации и того, что всё неплохо, но нужно ещё теснее сплотиться.

Антон Носик, журналист, популярный блогер:

Ни в одной стране мира не существует похожего закона. Вообще нигде в цивилизованных странах не существует такой процедуры, как «регистрация СМИ». Публичное выражение своего мнение не является лицензируемым видом деятельности. Если вы хотите издавать СМИ и быть хозяйствующим субъектом в своей области, то вы можете пойти и в добровольном порядке получить соответствующую регистрацию. Если вы не хотите этого делать, то на вашем конституционном праве публично высказывать своё мнение это никак не отражается, вы по-прежнему имеете эту возможность. В законе о СМИ, куда либеральный демократ Деньгин хочет внести поправки, сказано, что процедура эта уведомительная: кто хочет — тот регистрируется, никакой логики делать эту процедуру принудительной именно для блогеров нет.

Безусловно, блогеры действительно выступают как важные источники информации. Если что-то появляется у ведущих блогеров, чего нет ещё ни в каком СМИ или ленте агентств, то новость разнесут со ссылкой на оригинальный блог. Это нормально, так делается во всём мире, источник информации — это не человек с корочкой, а тот, кто первым о чем-то сообщает. Безусловно, если какой-то блогер захочет зарегистрировать свою деятельность как СМИ, то на него с этого момента распространяются как обязанности, так и защита, прописанные в федеральном законе о средствах массовой информации. Если кому-то надо, можно пойти и сделать это, Сергей Мухамедов так поступил несколько лет назад. Пошёл и оформил свой ЖЖ как средство массовой информации, ему было интересно, на что это станет похоже.

Так что поправки — бред собачий, чушь, человек явно не читал закон, который он пытается дополнить. Не думаю, что они будут приняты.

Единственное условие, при котором это изменение может быть нужно — если в законе о СМИ регистрация блогов будет принудительной. Но этого пока нет, предполагается добровольная регистрация, а в Конституции к тому же говорится, что любой может высказывать свое мнение публично. Инициатива Деньгина эти два пункта грубо нарушает. Это как если бы человеку нужно было зарегистрироваться в ДОСААФ или в Фонде мира для участия в выборах. Любому, кто такое придумает, немедленно скажут, что право избирать и быть избранным никак не может быть связано с членством в ДОСААФ. И любые ограничения избирательного права есть нарушение Конституции, как и ограничения в высказывании своих мыслей посредством блога.

Это пиар-акция совершенно конкретного клоуна из ЛДПР, который хочет обратить на себя внимание. Много ли он предложил законопроектов, которые в итоге стали законами? Не найти ни одного. А ему надо быть на слуху, он законодатель, который не принял ни одного закона. И чтобы, несмотря на явную бесполезность и несоответствие занимаемой должности, оставаться в поле зрения, он что-то постоянно придумывает и вбрасывает через дружественные СМИ. В частности сейчас с пиаром для господина Деньгина подсуетилась газета «Известия».

Дмитрий Шульгин, бывший редактор журнала ComputerBild ЗАО "Издательский дом "Бурда":

Вся моя история подробно рассказана в «Фейсбуке», и то, что я там изложил, я могу только подтвердить. У меня есть гипотеза, что немцев могли подставить наши, российские сотрудники, которые представили им эту ситуацию в негативном свете. Возможно, они как-то смогли их убедить, что я — действительно экстремист и пятнаю репутацию «Бурды», скорее всего, ситуация была представлена таким образом. Всего в редакции работает примерно человек 12, и из моих коллег один человек в редакции меня открыто поддержал, но все остальные были настроены резко против. У меня в заметке написано, что 99,9% людей настроены, как фашисты по отношению к ситуации в Украине, но после моего увольнения ко мне в «Фейсбук» постучался сотрудник «Бурды», который сказал: «Вы не правы, далеко не все так считают, и я тоже полностью поддерживаю Майдан, я на вашей стороне и этого не скрываю», после чего попросился ко мне в друзья.

В целом тут понятная ситуация: наши сотрудники уже настолько запуганы властью и боятся каждого чиха, что им могло показаться, что сейчас в офис придёт ФСБ и начнёт разбирательство. Поскольку в сети сразу появились комментарии от «патриотов», что мы, мол, пойдём, подадим жалобу в Следственный комитет и будем Шульгина сажать, я думаю, они решили, что сейчас действительно будет история, похожая на ту, что произошла с доцентом философии в МГУ Вячеславом Дмитриевым. К нему приходили фээсбэшники и допрашивали по поводу перепоста в «Фейсбуке». Позже он, насколько я понимаю, был уволен из МГУ, по крайней мере, такую информацию давал декан философского факультета. Я сам с той же кафедры, онтологии и теории познания, и мы были с ним там в одно и то же время: я в качестве аспиранта, а он ко времени моей защиты был уже преподавателем. То есть это общее гонение на людей, который пытаются высказать свое мнение в интернете. И начальство просто перестраховывается. Возможно, сотрудники «Бурды» сопоставили моё образование с этой первой историей и решили проявить осторожность и первыми меня выкинуть.