В стиле ретро

"Я солдат... приказы Верховного не обсуждаются!", — рубанул Семён Михайлович. Рубанул, правда, не шашкой — шашки и знаменитых усов в отличие от маршала Будённого главе «Транснефти» Вайнштоку не положено. "Верховный" — вам это слово ничего не напоминает в смысле обстоятельств времени?

Вообще поводов поговорить о не распавшейся связи времён в эту среду было предостаточно. С датой ведь особенно хорошо получилось — аккурат в двадцатую годовщину чернобыльской катастрофы мановением высочайшей руки отведена угроза от Байкала!

Совпадение дат, конечно, случайность. А вот с технической стороны у этих двух проектов — нефтепровода и "чернобыльского" реактора РБМК (реактор большой мощности канальный) — есть кое-что общее.

Считалось, что деление активной зоны РБМК на каналы, каждый из которых охлаждается отдельным замкнутым контуром, обеспечивает его безопасность. В случае аварийной ситуации в одном из каналов наружу выйдет только малая часть общей активности — так называемая максимальная проектная авария.

Участок трубопровода, идущий вдоль Байкала, предполагалось через каждые четыре километра оснастить автоматическими задвижками — тогда-де при разрыве трубы вытечет лишь малая часть нефти. Ни здесь, ни там, похоже, не было заложено представление об аварии бОльшего масштаба — о "максимальной гипотетической аварии". То есть мысль, а что случится, если все активные системы безопасности не сработают, не возникала.

Реактор РБМК перед аварией — после трёх лет эксплуатации — имел положительный паровой (пустотный) коэффициент реактивности: другими словами, при разгоне и разогреве реактора с вытеснением охлаждающей воды цепная реакция деления не "гасилась", а наоборот. Сама "физика" реактора толкала его к аварии.

При разрыве нефтепровода, проложенного у берега Байкала, тоже физика, но более элементарная, в виде закона тяготения, — двинет поток нефти вниз, в озеро.

В 1986-м, после аварии, все блоки РБМК в течение нескольких месяцев переделали так, чтобы паровой коэффициент был отрицательным при любой ситуации — чтобы сама физика процесса отталкивала реактор от аварийного разгона. Сейчас заранее предлагают перенести нефтепровод за горный хребет, чтобы вытекшая (на дай Бог!) нефть потекла тоже вниз, но от озера.

Казалось бы, элементарно? Но почему тогда потребовалось высочайшее повеление? Может, ответ стоит искать в пьесе Цагарели "Ханума"? "Чтоб князь Понтиашвили продал свою честь за четыре тысячи? Нет, нет и нет! Только за пять..." Вряд ли кто-то поверил, что решение Путина было спонтанным. Однако большинство присутствовавших на совещании в Томске не были посвящены в планы Верховного — прежде всего докладчик, вице-президент РАН Николай Лаверов, и солдат Семён Вайншток. Иначе не было бы драматического эффекта. Аргументы Лаверова наверняка не раз доводились до сведения Кремля и Старой площади. Но гораздо большая неожиданность подстерегала Семёна Михайловича, который не захотел превращать зал заседаний в "могилу неизвестного солдата".

Но всё-таки — "почему"?
Не зная ничего о подковёрной и интрижной стороне дела — я в этом не специалист, обращусь к истории.

На Байкале ведь уже была стройка, с которой общественность боролась. И стройку эту тоже затеяли, чтобы сделать нас великой державой. Не энергетической, а просто великой. Про Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат помнят, наверное, все. Только вот зачем затеяли в конце пятидесятых годов прошлого века эту стройку на озере? Неужели не могли найти воду погрязнее? Но в том-то все и дело, что строились на берегу именно из-за чистой байкальской воды. Об этом написана книга Бориса Комарова "Уничтожение природы в СССР", ходившая в Самиздате в конце семидесятых.

Для великой энергетической державы нужны средства доставки нефти и газа, а просто великая держава доставляла все больше термоядерное оружие. И пока не встали на боевое дежурство межконтинентальные баллистические ракеты, едва ли не единственным средством его доставки были стратегические бомбардировщики. А такой бомбардировщик — штука тяжёлая, для взлёта ему нужна четырёхкилометровая полоса, и отрывается он от земли, как шутят лётчики, только потому, что Земля круглая, а он летит прямо... А для взлёта-посадки такого монстра нужны специальные шины-шасси, а в шинах — особо прочный корд. И вот для изготовления такого особо прочного корда и потребовалась целлюлоза с особо длинными волокнами, для изготовления которой нужна была особо чистая вода. Байкал, например. И стали ставить комбинат на Байкале. Общественность протестовала все шестидесятые. За это время научились делать шины с металлическим кордом. За это время основным средством доставки боеголовок стали ракеты. Но завод таки построили, и никакая общественность с инерцией этого кафкиански-бессмысленного действа справиться не могла.
А теперь вот получилось... Почему?

Ясно, что связано это не только с глубинным пониманием нашим Верховным проблем экологии. Скорее, с нежеланием прослыть таким вот "уничтожителем природы". Прослыть — в чьих глазах? Томский спектакль — работа на публику, но на какую?
Ну отчасти на Запад: ведь в случае чего нехорошего "зелёные" там прохода не дадут, а под давлением "зелёных" и политики пару слов скажут. А оно надо?

Однако я рискну предположить, что реакция отечественной общественности была тут куда более важна. Казалось бы, чисто конкретный сюжет, показанный в субботу 23 апреля по НТВ в программе Михаила Тукмачева "Чистосердечное признание", "закрыл тему": против трубы — значит, гад, родину не любишь! Но массовые, действительно массовые по нынешним временам протесты, похоже, сделали своё дело.

Ведь после того как там, "наверху", взяли под контроль политику и СМИ — и тем самым утратили источники объективного знания о народных настроениях и чаяниях, — "они" панически боятся любой независимой активности. А в борьбе с этой активностью есть два пути: либо задушить, либо возглавить.

Так было с осуждённым водителем Щербинским: когда стало ясно, что протест вполне артикулирован, раздававшийся в защиту водителя голос Юлии Латыниной заглушили сначала Сергей Соловьёв, а потом и «Единая Россия».

Так получилось и в Кабардино-Балкарии, где в итоге сняли одиозного министра внутренних дел Шогенова и, кажется, всерьёз пересматривают практику "борьбы с экстремизмом" — практику, этот экстремизм воспроизводящую. Новый глава республики, конечно, прежде всего назвал в числе виновников нальчикского нестроения журналистов — Политковскую и Латынину. Но это, скорее, для ритуала. Чтобы было ясно: перестройку начала сама партия.

То есть, получается, в отдельных важных, но частных вопросах — будь то Нальчик, Щербинский или Байкал — удаётся порою достичь результата. Не совсем такого, как хотелось бы: президент "милостиво повелеть соизволил" и очков себе заработал, — но ведь нам важен прежде всего Байкал, правда?

Конечно, любая политическая оппозиция будет встречена иначе — равно как и протест по тем вопросам, по которым Верховный уже имел высказаться публично. Не любит он брать свои слова назад...

Однако, выходит, есть некоторое политическое пространство, в котором вполне можно двигаться — если только не подходить к изгороди под током. Неприятно? Да. Но серьёзное общественное движение не может сложиться, иначе как в результате отдельных кампаний по конкретным важным темам. И такие кампании, как выясняется, возможны. А границы допустимого — они порою оказываются весьма подвижны. Главное, чтобы были те, кто готов их двигать...

...Но согласитесь, "солдат" Семён Михайлович, который приказы Верховного не обсуждает, — это стильно! Владимир Владимирович вообще меблировался на любимый классический манер. И Михалковых у него целых три, и свой Бондарчук имеется. Теперь ещё и почти Будённый...

Только не надо поддаваться магии имён и с ходу заводить речь о "кровавой заре тоталитаризма". И власть, и народ — они ведь сильно изменились по сравнению с временами, когда были живы "тот" Бондарчук и "тот ещё" Семён Михайлович.