Не голубь, но и не дракон из Курии
С избрания немецкого кардинала Йозефа Ратцингера папой Римским прошел год. Можно подводить некоторые итоги. Начнем со статистики.
Американский католический журналист, римский обозреватель National Catholic Reporter Джон Эллен (John Allen) подсчитал, что за первый год своего понтификата Иоанн Павел II произнес 569 речей и провел 68 крупных публичных мероприятий. Бенедикт XVI за свой первый папский год «наговорил» почти вдвое меньше: 291 речь и 31 мероприятие. В отличие от Иоанна Павла II, Бенедикт XVI, несомненно, «камерный» Папа, и массовые действа в духе прежнего понтификата для него серьезное испытание. Может быть, поэтому первый год Бенедикта XVI практически не был отмечен яркими внешними событиями.
В то же время каждое его выступление становится для Церкви событием, насыщенным глубоким смыслом. Свою серьезную озабоченность положением дел в современной Католической церкви кардинал Ратцингер высказал еще в 1985 году. Тогда будущий Папа дал весьма пессимистическую оценку прошедших после II Ватиканского собора 20-ти лет, заявив, что это время стало «решительно неблагоприятным для Католической церкви», результаты Собора – «резко противоположны» ожиданиям его инициаторов – пап Иоанна XXIII и Павла VI, а христиане снова оказались в меньшинстве, еще более незначительном, чем на исходе античности. Однако эта критика подвигла Церковь вовсе не к перечеркиванию курса II Ватиканского собора, а к более сбалансированному подходу к процессу реформ, а, в конечном счете, и к необходимости заявить о неотложности «новой евангелизации» стран и народов, традиционно считающихся христианскими.
Именно с начала 80-х годов прошлого века католический мир приступает к новому этапу в осуществлении реформ II Ватиканского собора, стараясь избегать скороспелых действий, вызвавших конфликты 1970-х годов. К этому времени дальнейшие попытки «открыть Церковь миру» обернулись острым кризисом во многих областях: все меньше людей шли в священники и монахи, некоторые церковные круги выражали недовольство поспешной литургической реформой и, в целом, общим падением авторитета Католической церкви. В то же время со стороны либерально-радикальных кругов все чаще стала звучать критика «недемократичности Церкви», ее всячески призывали превратиться в наследницу «структур свободы» и даже требовали скорейшего созыва III Ватиканского собора, чтобы закрепить «демократические преобразования». В конце концов Церковь встала перед необходимостью ответить напористым либералам по существу самого понятия «реформ».
Кардинал Ратцингер, возглавивший к тому времени Конгрегацию вероучения, заявил, выступая в 1990 году на международной встрече в Римини: «Мы нуждаемся сегодня не столько в более человечной Церкви, сколько в более божественной, которая и будет истинно человеческой. Поэтому все, что делает человек внутри Церкви, должно осознаваться им как чисто служебное и отступать перед «единым на потребу». Свобода, которую мы по праву ждем от Церкви, осуществляется не введением в нее принципа демократического большинства, а убеждением, что никто не может здесь противопоставить свою волю другой, потому что все связаны через слово и волю Единого, Который есть наш Господь и наша Свобода». «Вот парадокс, — подчеркнул кардинал Ратцингер, — чем больше в Церкви решается и устанавливается нами самими, тем больше она утесняет нас. Величие и освободительное начало в ней исходят как раз из того, что даровано нам и нам предшествует».
Этому пониманию природы Церкви и сути ее реформирования Ратцингер остается верным, и став преемником апостола Петра. Новый понтификат делает ставку на возвращение к первоначальным ценностям христианства через преодоление опасного смешения языка Церкви и языка мира сего. В лице Папы Ратцингера мы видим тихо и вдумчиво учащую Церковь, говорящую просто и богословски мудро о «последних вещах» в Божественной и человеческой жизни. Именно таким предстал новый Папа в своей первой энциклике «Deus caritas est» («Бог есть любовь»), обнародованной на Рождество 2005 года.
Тема любви как высшей христианской ценности стала лейтмотивом папского послания Церкви и миру в первый год понтифика. Уже упоминавшийся католический журналист Джон Эллен провел анализ языка шести папских проповедей на Страстной неделе. Абсолютный приоритет по частоте употребления получило слово «любовь» (повторенное 29 раз), а также различные формы глагола «любить» (10 повторов). Практически каждый пассаж папских проповедей, по наблюдению Эллена, сопровождался отсылкой к основополагающему понятию христианской любви. В этом смысле Бенедикта XVI можно назвать самым настоящим традиционалистом: он верит в неизменную силу и способность Церкви донести до людей смысл своего послания и не является сторонником эффектных нововведений.
Теперь уже ясно, что многочисленные прогнозы, предвещавшие с избранием Ратцингера некий сдвиг «вправо» в церковной политике, не оправдались. Да и сами ориентиры «лево» и «право» (кстати, крайне смутные и в современной светской политике) могут быть чисто условно приложены к жизни Церкви. Очевидно, что Бенедикт XVI прежде всего озабочен вопросом об «идентичности» Церкви — ее христианской и католической (т.е. вселенской) идентичности. Дело Папы Ратцингера — возвращение Церкви к ее истокам, к ее евангельским корням. Церковно-политическая линия нового понтификата выражается прежде всего в тонкой и неторопливой балансировке: за этот год мы видели и новые шаги навстречу традиционалистскому течению «лефевристов», и достаточно позитивные контакты с крайне либеральным аутсайдером современного католического богословия, старинным оппонентом Ратцингера-богослова и главы Конгрегации вероучения, священником Хансом Кюнгом.
В августе 2005 Бенедикт XVI встретился с епископом Бернаром Фелле, нынешним лидером «лефевристов», не принявших многие реформы II Ватиканского собора и в результате серии конфликтов порвавших общение с Католической церковью в 1988 году. В частности, лефевристы не приемлют литургическую реформу и перевод богослужения на национальные языки как "уступку духу протестантизма", осуждают экуменизм и отвергают принцип свободы совести. Встреча, хотя и не решила существующих разногласий, все же ознаменовала потепление отношений с ультраконсервативными католиками-диссидентами.
Что же касается либеральной оппозиции, то Ханс Кюнг после встречи с Бенедиктом XVI в сентябре 2005 года заявил, что содержание его беседы с папой «предвещает более открытое обсуждение проблем Церкви в будущем». Собственно, Кюнг одним из первых и отметил отличие образа Ратцингера-Папы от Ратцингера — главы идеологического ведомства. Интеллектуальный лидер либеральной оппозиции с удовлетворением констатировал, что Бенедикт XVI не стал воплощением «драконовского публичного образа» Конгрегации вероучения.
Показательно, что даже с реформой Римской курии Бенедикт XVI не торопится. Происшедшие до сего времени аппаратные передвижки крайне незначительны. Пожалуй, самый серьезный шаг — назначение новых кардиналов на последней консистории. Однако конкретные плоды этих назначений мы увидим лишь в будущем.
История свидетельствует о том, что поведение и образ любого иерарха меняется с того момента, когда он становится главой Церкви. Однако в случае Бенедикта XVI эти перемены пока не столь явны. Вместе с тем за первый год его правления стал достаточно чувствителен контраст с общим стилем прежнего понтификата.
В бытность главой Конгрегации вероучения кардинал Ратцингер не был «медийной» и публичной фигурой. Самым серьезным его выступлением на публике стала знаменитая речь об исторических и актуальных проблемах Европы, прозвучавшая в итальянском Сенате 13 мая 2004 года. Тогда как раз дискуссия об упоминании христианских корней Европы в конституции Евросоюза была в самом разгаре, и речь понтифика стала по сути декларацией позиции Святого Престола, жестко настаивавшего на необходимости обозначить религиозный аспект «европейской идентичности».
Не было у кардинала Ратцингера и весомого личного пастырского опыта (в сравнении с Иоанном Павлом II): он сформировался прежде всего как ученый-богослов и крупный сановник Римской курии. Блистательные интеллектуальные способности, подлинно богословский настрой мышления сочетаются в Папе Ратцингере с известной осторожностью к открытому публичному пространству. Мне кажется очень значимой ставшая расхожей фраза о том, что Иоанн Павел II собирал тысячи людей на площадях и стадионах, в свой черед Бенедикт XVI должен вернуть их в церковь. Вопрос только в том, что может значить Церковь для современного человека, насколько она верна своему изначальному евангельскому предназначению. Это, как представляется, больше всего и заботит нового Папу.
Обсудить "Не голубь, но и не дракон из Курии" на форуме
Американский католический журналист, римский обозреватель National Catholic Reporter Джон Эллен (John Allen) подсчитал, что за первый год своего понтификата Иоанн Павел II произнес 569 речей и провел 68 крупных публичных мероприятий. Бенедикт XVI за свой первый папский год «наговорил» почти вдвое меньше: 291 речь и 31 мероприятие. В отличие от Иоанна Павла II, Бенедикт XVI, несомненно, «камерный» Папа, и массовые действа в духе прежнего понтификата для него серьезное испытание. Может быть, поэтому первый год Бенедикта XVI практически не был отмечен яркими внешними событиями.
В то же время каждое его выступление становится для Церкви событием, насыщенным глубоким смыслом. Свою серьезную озабоченность положением дел в современной Католической церкви кардинал Ратцингер высказал еще в 1985 году. Тогда будущий Папа дал весьма пессимистическую оценку прошедших после II Ватиканского собора 20-ти лет, заявив, что это время стало «решительно неблагоприятным для Католической церкви», результаты Собора – «резко противоположны» ожиданиям его инициаторов – пап Иоанна XXIII и Павла VI, а христиане снова оказались в меньшинстве, еще более незначительном, чем на исходе античности. Однако эта критика подвигла Церковь вовсе не к перечеркиванию курса II Ватиканского собора, а к более сбалансированному подходу к процессу реформ, а, в конечном счете, и к необходимости заявить о неотложности «новой евангелизации» стран и народов, традиционно считающихся христианскими.
Именно с начала 80-х годов прошлого века католический мир приступает к новому этапу в осуществлении реформ II Ватиканского собора, стараясь избегать скороспелых действий, вызвавших конфликты 1970-х годов. К этому времени дальнейшие попытки «открыть Церковь миру» обернулись острым кризисом во многих областях: все меньше людей шли в священники и монахи, некоторые церковные круги выражали недовольство поспешной литургической реформой и, в целом, общим падением авторитета Католической церкви. В то же время со стороны либерально-радикальных кругов все чаще стала звучать критика «недемократичности Церкви», ее всячески призывали превратиться в наследницу «структур свободы» и даже требовали скорейшего созыва III Ватиканского собора, чтобы закрепить «демократические преобразования». В конце концов Церковь встала перед необходимостью ответить напористым либералам по существу самого понятия «реформ».
Кардинал Ратцингер, возглавивший к тому времени Конгрегацию вероучения, заявил, выступая в 1990 году на международной встрече в Римини: «Мы нуждаемся сегодня не столько в более человечной Церкви, сколько в более божественной, которая и будет истинно человеческой. Поэтому все, что делает человек внутри Церкви, должно осознаваться им как чисто служебное и отступать перед «единым на потребу». Свобода, которую мы по праву ждем от Церкви, осуществляется не введением в нее принципа демократического большинства, а убеждением, что никто не может здесь противопоставить свою волю другой, потому что все связаны через слово и волю Единого, Который есть наш Господь и наша Свобода». «Вот парадокс, — подчеркнул кардинал Ратцингер, — чем больше в Церкви решается и устанавливается нами самими, тем больше она утесняет нас. Величие и освободительное начало в ней исходят как раз из того, что даровано нам и нам предшествует».
Этому пониманию природы Церкви и сути ее реформирования Ратцингер остается верным, и став преемником апостола Петра. Новый понтификат делает ставку на возвращение к первоначальным ценностям христианства через преодоление опасного смешения языка Церкви и языка мира сего. В лице Папы Ратцингера мы видим тихо и вдумчиво учащую Церковь, говорящую просто и богословски мудро о «последних вещах» в Божественной и человеческой жизни. Именно таким предстал новый Папа в своей первой энциклике «Deus caritas est» («Бог есть любовь»), обнародованной на Рождество 2005 года.
Тема любви как высшей христианской ценности стала лейтмотивом папского послания Церкви и миру в первый год понтифика. Уже упоминавшийся католический журналист Джон Эллен провел анализ языка шести папских проповедей на Страстной неделе. Абсолютный приоритет по частоте употребления получило слово «любовь» (повторенное 29 раз), а также различные формы глагола «любить» (10 повторов). Практически каждый пассаж папских проповедей, по наблюдению Эллена, сопровождался отсылкой к основополагающему понятию христианской любви. В этом смысле Бенедикта XVI можно назвать самым настоящим традиционалистом: он верит в неизменную силу и способность Церкви донести до людей смысл своего послания и не является сторонником эффектных нововведений.
Теперь уже ясно, что многочисленные прогнозы, предвещавшие с избранием Ратцингера некий сдвиг «вправо» в церковной политике, не оправдались. Да и сами ориентиры «лево» и «право» (кстати, крайне смутные и в современной светской политике) могут быть чисто условно приложены к жизни Церкви. Очевидно, что Бенедикт XVI прежде всего озабочен вопросом об «идентичности» Церкви — ее христианской и католической (т.е. вселенской) идентичности. Дело Папы Ратцингера — возвращение Церкви к ее истокам, к ее евангельским корням. Церковно-политическая линия нового понтификата выражается прежде всего в тонкой и неторопливой балансировке: за этот год мы видели и новые шаги навстречу традиционалистскому течению «лефевристов», и достаточно позитивные контакты с крайне либеральным аутсайдером современного католического богословия, старинным оппонентом Ратцингера-богослова и главы Конгрегации вероучения, священником Хансом Кюнгом.
В августе 2005 Бенедикт XVI встретился с епископом Бернаром Фелле, нынешним лидером «лефевристов», не принявших многие реформы II Ватиканского собора и в результате серии конфликтов порвавших общение с Католической церковью в 1988 году. В частности, лефевристы не приемлют литургическую реформу и перевод богослужения на национальные языки как "уступку духу протестантизма", осуждают экуменизм и отвергают принцип свободы совести. Встреча, хотя и не решила существующих разногласий, все же ознаменовала потепление отношений с ультраконсервативными католиками-диссидентами.
Что же касается либеральной оппозиции, то Ханс Кюнг после встречи с Бенедиктом XVI в сентябре 2005 года заявил, что содержание его беседы с папой «предвещает более открытое обсуждение проблем Церкви в будущем». Собственно, Кюнг одним из первых и отметил отличие образа Ратцингера-Папы от Ратцингера — главы идеологического ведомства. Интеллектуальный лидер либеральной оппозиции с удовлетворением констатировал, что Бенедикт XVI не стал воплощением «драконовского публичного образа» Конгрегации вероучения.
Показательно, что даже с реформой Римской курии Бенедикт XVI не торопится. Происшедшие до сего времени аппаратные передвижки крайне незначительны. Пожалуй, самый серьезный шаг — назначение новых кардиналов на последней консистории. Однако конкретные плоды этих назначений мы увидим лишь в будущем.
История свидетельствует о том, что поведение и образ любого иерарха меняется с того момента, когда он становится главой Церкви. Однако в случае Бенедикта XVI эти перемены пока не столь явны. Вместе с тем за первый год его правления стал достаточно чувствителен контраст с общим стилем прежнего понтификата.
В бытность главой Конгрегации вероучения кардинал Ратцингер не был «медийной» и публичной фигурой. Самым серьезным его выступлением на публике стала знаменитая речь об исторических и актуальных проблемах Европы, прозвучавшая в итальянском Сенате 13 мая 2004 года. Тогда как раз дискуссия об упоминании христианских корней Европы в конституции Евросоюза была в самом разгаре, и речь понтифика стала по сути декларацией позиции Святого Престола, жестко настаивавшего на необходимости обозначить религиозный аспект «европейской идентичности».
Не было у кардинала Ратцингера и весомого личного пастырского опыта (в сравнении с Иоанном Павлом II): он сформировался прежде всего как ученый-богослов и крупный сановник Римской курии. Блистательные интеллектуальные способности, подлинно богословский настрой мышления сочетаются в Папе Ратцингере с известной осторожностью к открытому публичному пространству. Мне кажется очень значимой ставшая расхожей фраза о том, что Иоанн Павел II собирал тысячи людей на площадях и стадионах, в свой черед Бенедикт XVI должен вернуть их в церковь. Вопрос только в том, что может значить Церковь для современного человека, насколько она верна своему изначальному евангельскому предназначению. Это, как представляется, больше всего и заботит нового Папу.
