Беслан и его защитники
В ночь на 2-ое сентября, совсем поздно, часа в два или три, в бесланскую школу зашел парень. Тощий, белобрысый, сильный. Долго и тихо ходил вдоль стен, смотрел на фотографии убитых детей и расставленные под ними свечи. Наконец, только минут через сорок, он решился подойти к немногим уже сидевшим в зале женщинам. «Простите, пожалуйста, а где, — шепотом спросил он, — памятник «альфовцам»? «На кладбище», — ответили ему, и парень пошел на кладбище.
Почему-то подумалось: это — защитник.
А утром, на кладбище, когда открывали тот самый памятник, была торжественная церемония: то динамик орал что-то первомайское, то ходили в рясах с кадилом, и целая толпа здоровенных мужиков в черном и в камуфляже с огромными венками. Я смотрела на этих, с венками, и почему-то не казалось, что они защитники.
Может быть, потому, что даже Козак и Мамсуров, открывая памятник, громко не говорили. Динамик был громкий, священники были громкие, а эти двое – президент республики и полпред РФ — громкими не были. Так, пробормотали без микрофона что-то вроде «Простите нас», и ушли.
Никогда не видела такого тихого официального мероприятия.
Если бы это были не Козак с Мамсуровым, а, скажем, зампрокурора Колесников – этот бы, конечно, сказал. Уж он бы вышел к журналистам и говорил бы долго и образно.
Оппозиция, описывая эти дни в Беслане, все больше напирала на гаишников на дорогах, стянутые войска; где-то я даже прочла, что журналистов к школе не пускали без аккредитации. Это удивило чрезвычайно, поскольку меня лично к школе пустили безо всяких проблем, а аккредитации у меня не было.
Не пускали, точно, без аккредитации журналистов с камерами. Но никак не могу отнести данную меру безопасности на счет злобного полицейского режима. В конце концов, совсем недавно на блокпосте у въезда во Владикавказ поймали троих: ребятки ехали на рынок с помидорами и двадцатью килограммами начиненной болтами взрывчатки.
Так что должна сказать: порядочная власть (те же Козак с Мамсуровым) — в эти дни молчали. Бегали, суетились, запрещали доклад Савельева и пр. совсем другие.
В отличие от «Норд-Оста», Беслан не удалось замять. «Норд-Ост» случился в Москве, в огромном разрозненном городе, где каждый человек – это атом, и лишь несколько атомов, побывавших в «Норд-Осте», бегают, спрашивают, плачут, и не могут ничего установить. До сих пор в официальных СМИ звучит цифра – 129 погибших, хотя адвокат Карина Москаленко, просто подсчитав количество трупов, привезенных в некоторые больницы, получила 179 убитых – а она еще не всех посчитала.
Беслан случился на Кавказе, где человек не атом, а часть целого. Не то что в Беслане, а во всей Осетии не найдется семьи, у которой дальние родичи, или друзья, или родичи друзей не пострадали бы в Беслане. Попробовали бы в Беслане не сосчитать треть трупов!
Беслан не получилось спрятать.
Дело тут даже не в суде над Нурпаши Кулаевым, позволившем десяткам свидетелей дать показания, не оставляющие камня на камне от официальной версии причин штурма. Даже не в докладе Юрия Савельева, доказывающего, что первые взрывы в спортзале были связаны – в 13.03 – с влетевшим на чердак спортзала огнеметным зарядом («глыба огня, шар огня, серебряный пепел на нас садился» — так описывают его почти все свидетели). А спустя 22 секунды – с ударившей под переплет окна осколочно-фугасной гранатой.
Дело в том, что Москва есть Москва, а Кавказ есть Кавказ.
Каждый, кто хочет узнать правду о Беслане, может узнать ее и сегодня. От осетин. От «Матерей Беслана». От «Голоса Беслана». Савельеву за доклад спасибо большое. Его доклад – это то, после чего сторонникам догмата о непогрешимости президента Путина придется спорить не с плачущими женщинами, а с формулами. Это качественно иной уровень расследования. Но еще до формул были свидетели, показания и истории.
История первая. Беслан, ночь на 4-ое сентября. Школу оцепляют три кордона солдат. Стоят плотно, плечом к плечу (напомню, что пока были террористы, оцепления не было). Женщинам, рвущимся в школу, объясняют: туда нельзя. Там заминировано. Но женщины видят, что из школы вывозят то, что осталось после штурма. КАМАЗами.
Если я правильно помню, место преступления всегда тщательно оберегают. Обводят трупы мелом, фотографируют, сличают оружие. Вокруг натягивают желтую ленту, так хорошо нам известную по голливудским фильмам. Как можно расследовать такое страшное преступление, как Беслан, если вывозить улики КАМАЗами? Кто, кроме соучастников преступления, заинтересован в уничтожении улик?
История вторая. Есть такая заложница – Инга Басаева-Чеджемова. Когда она шла с ребенком в школу, ее обогнал ГАЗ-66, а перед ним ехала машина, в которой, по ее показаниям, впереди сидел милиционер. Инга очень встревожилась, увидав бородачей в машине, но успокоилась, разглядев милиционера. Это был милиционер Гуражев из Хурикау, захваченный, по версии следствия, боевиками. Но по версии следствия Гуражев ехал на заднем сиденье, а Инга утверждает, что он-то и вел конвой. Ее просили изменить показания, она ни в какую. В конце концов, зампрокурора Колесников сказал ей: «А у вас фамилия очень известная – Басаева. Сами-то не боитесь?»
Инга могла ошибиться. Перепутать. Милиционер Гуражев сейчас где-то в бегах, потому что к нему очень много вопросов. Из этой истории вовсе не следует, что Гуражев тоже террорист. Из нее, однако, следует, что прокуратура почему-то угрожает бывшим заложникам.
История третья. В рамках так называемого «основного дела» — о котором никто не может толком сказать, о чем оно, но на которое все время ссылались власти, когда во время процесса над Кулаевым речь заходила о неприятных для властей вещах, — так вот, в рамках «основного дела» проводится следственный эксперимент: следователь Соболь с машиной ГАЗ-66, груженной железом по весу 32-х террористов, пытается проехать по их маршруту. Машину сопровождают 12 спецназовцев, понятые и потерпевшие. Спецназовцы очень нервничают, оказавшись на территории Ингушетии, так, как будто они едут не по территории мирной республики, а по вражеской земле, мимо блокпостов, больше похожих на дзоты. Следователь, который по его словам, уже проехал однажды этот путь, путается и едет 10 часов, утыкаясь, то в один овраг, то в другой.
Хотели поставить один эксперимент: можно ли на тяжелогруженом ГАЗ-66 проехать данный путь, а получился другой: нельзя такой путь проехать тем, кто не знает его, как свои пять пальцев.
История четвертая. Заложники хорошо запомнили среди боевиков некоего Али, который, по их словам, был «заместителем Полковника». После 3-го сентября прокуратура заявила, что одним из участников захвата школы был известный боевик Магас, он же – Магомед Евлоев, он же – Али Тазиев. Труп Тазиева-Магаса тогда опознали. А через год уже ингушское МВД обвинило живого и здорового Али Тазиева в организации убийства Джабраила Костоева, замглавы ингушского МВД. На все ходатайства заложников предъявить им – для опознания – фотографии живого Тазиева, следствие ответило отказом. А показания о том, что Али был «замом Полковника» таинственным образом исчезли из протоколов суда над Кулаевым.
Эти протоколы вообще – особая история. Составлены они так. Спрашивает, например, потерпевшая Маргиева С.П.: «В столовую кто стрелял?» Подсудимый Кулаев отвечает: «В столовую танк и стрелял». А в протоколе записан такой ответ: «В столовую танки не стреляли».
Знаете, что мне запомнилось больше всего?
Отсутствие мусора.
Так уж получилось, что сразу по прилете из Беслана мне пришлось еще днем идти через Красную площадь. Там в день города сознательная молодежь, пропущенная по спискам, благодарила партию и правительство за счастливое детство. Васильевский спуск был буквально устлан обертками, бумажками и использованными стаканами. Впечатление было такое, что митинговали не молодые единороссы, а водители мусоросборников со всем скарбом.
И тут я вспомнила, что, несмотря на толпы людей, возле бесланской школы в эти дни не было ни бумажки, ни обертки.
