Заметки о радио. Часть II

Никогда не говорите про радио с соседями. Результаты непредсказуемы!..
Зашла соседка, плачет. Она ехала на электричке на Александров. Народу много, жарко. Везла на дачу продукты и два красивых пакета из «Детского мира». Там несложные подарки для внуков: какая-то очередная кукла для девочки и вертолет для мальчика. Стояла в тамбуре. Там же, в тамбуре, как она их называет, стояли «три бугая». Они развлекались – ржали, толкались, засовывали пивные бутылки в дверь вагона, чтобы при движении шел воздух. Потом прицепились к соседке: «Ты армянка? Или грузинка?» Та молчит, даже боится отвечать. Один спрашивает: «А что у вас, тетенька, в пакетах?» А другой: «Наверное, их вонючее вино». Заржали. Потом стали говорить: «А может нам над вами надругаться и совершить мелкое хулиганство?» Пооскорбляли еще, но не били, а потом на станции «Мамонтовская» выхватили пакеты и выскочили.


— Я стояла и думала, что умру! – плачет соседка. — И знаете, никто им и слова не сказал, не остановил. А потом, когда они выскочили, никто меня даже не поддержал. Хоть бы сказали: «Женщина, успокойтесь, они не правы, нам вас жалко». Нет! Я даже поняла, что им сочувствовали.
И опять плачет.

Нужны были слова утешения.
— Ужасно, — сказал я. – Поверьте, мне вас очень жалко.
— Вы бы сказали об этом в эфире, — попросила соседка. – Я ведь так люблю вашу радиостанцию. У меня приемник на кухне только на вас и настроен.
— Мы говорим, — ответил я. – И о таких случаях, как ваш, рассказывали.
— Значит, как-то не так рассказывали, – соседка явно знала, как делать радио. — Вам надо позвать людей, пострадавших, как и я, позвать власть. И чтоб в прямом эфире! Со звонками! Знаете, что люди скажут!..
— Звали. У нас каждую неделю есть про это передача. Потому что каждую неделю кого-то бьют или жгут. Убивают даже. Вот мы сразу об этом говорим.
— Нет, — горячо сказала соседка, — вы не так говорите! Нужно у них потребовать ответа. Нужно потребовать, чтобы они все сделали. Чтобы милиции было больше. Может, они просто этого не знают?..
— Знают, — правдиво ответил я. — Они говорят, что это очень плохо, что они делают все, что могут.

Мы помолчали. Я понял, что соседка, может впервые, задумалась о роли власти в ее жизни.
— Как «все, что могут»? — вновь начала она. – А что они конкретно делают?
— Точно не знаю, — сказал я честно. – Ну говорят по телевизору, что ксенофобия – это плохо. Когда кого-то ловят, то сажают, если докажут.

Мы опять помолчали.
Я понимал, что мои слова соседку не устраивают. В моих словах и паузах было мало решительного осуждения действий власти, которую она, в этот момент, не любила.
— Но ведь эти бугаи были совсем молодые, — дальше вела соседка. — Надо что-то делать с этой молодежью.
Я утром отводил дочку в школу, и поэтому был не совсем в курсе последних планов Суркова относительно молодежной политики.
— Они делают, — миролюбиво сказал я. – У них есть молодежное объединение «Наши». Они устраивают митинги всякие антифашистские. У них есть даже летние лагеря. Они там собираются и говорят, что фашизм не пройдет.
— При чем тут лагеря! — возмутилась соседка. — Зачем им там собираться, если со мной это было в электричке на Александров. И при чем тут фашизм?! Какой у нас может быть фашизм?! Это обычное хулиганье!

Я хотел ей сказать, что тоже не понимаю, что «Наши» делают в летних лагерях, но промолчал, потому что, по правде сказать, вполне это понимал. А что, скажите, должны делать на природе молодые, полные соков, люди. Мы снова застыли в тягостном молчании.

Но я знал, что сейчас будет.
Это бывает неизбежно.
Когда обо всех уже сказано, и в разговоре возникает тупик – пора поговорить о главном.
— Вот если бы Путин об этом знал! — снова начала соседка.
— Он знает, — прервал я ее, — и часто об этом говорит.
— Я что-то не слышала, — язвительно сказала соседка.
— Он за границей это говорит.
— А почему не дома? Почему он этим бугаям не скажет.

Я попытался представить выступление Путина в электричке: потные депутаты в тамбуре, элитный вагон, «бугаи» со свежими синяками массово вступают в «Единую Россию» прямо в поезде.
— Я не знаю, — сказал я правду. — Я же не Путин. Это надо у него спросить.
— Так вы бы пригласили, спросили.
— Мы приглашали. Но он к нам не ходит.

Разговор стал тяжелым. Сатисфакции и компенсации, кроме моих абстрактных сочувствий, соседка так и не получила. «Бугаи» не пойманы, пакеты украдены. «Наши» в летних лагерях. Перспектив никаких!
Поэтому наступил момент, когда соседке нужно было выбрать на кого обидеться окончательно. Обычно для этих целей существует три объекта: судьба, Путин или журналист.
Выбор был очевиден…
— Неудивительно, что Путин к вам не ходит, — со злобой сказала соседка. – Я вас иногда слушаю — вы там такое себе позволяете. И про Путина тоже!..

Я чувствовал, что сейчас ей станет легче, ведь у нее появилась определенность: она уже точно знала, кто виноват. Тем более что в чем-то она была права. Мы действительно многое себе позволяем.

Соседка встала и двинулась в темный квартирный коридор. Она встала у двери. Я понимал, что разговор еще не окончен.
— Вы так и не поняли, что мне особенно обидно, — сухо сказала она. — Если бы я была действительно армянка какая-то или грузинка. Если б я на рынке торговала или, как эти таджики у дороги стояла и работу просила – это я еще понимаю… Но вы же меня знаете, я русская!

Мне во что бы-то ни стало нужно было не поссориться. Соседка была хорошая женщина, и мы ей часто оставляли дочь, когда дома никого не было.
— Лариса, я вас понимаю, — почти ласково сказал я — Вы просто от природы смуглая. И нос немного с горбинкой. Поэтому, чуть-чуть, похожи на армянку…

Это была моя фатальная ошибка.
— Я?! – взорвалась Лариса. – Я хотела бы вам напомнить, если вы не знаете, что я коренная москвичка, наверное, в пятом поколении. У меня два высших образования!.. Это вы понаехали со своего Львова!..

Прозвучало слово «понаехали». Оно всегда произносится после слова «Путин» и означает конец разговора. На радио после «понаехали» либо кидаем трубку мы, либо звонящий.

Соседка рванула ручку двери. Я помог открыть замок.
Она вышла на лестницу. Ее квартира была напротив. Она стала открывать свою дверь. Я стоял на пороге, понимая, что просто закрыть свою дверь было бы неудобно. Я не хотел ссоры. Дочь с грохотом ездила по квартире на пластмассовом велосипедике, напоминая о своих проблемах.
Вдруг соседка повернулась ко мне. Глаза ее были снова полны слез от обиды и презрения ко мне.
— Вы должны там, на своем радио, перестать ненавидеть Россию, — твердо сказала она. – Тогда к вам будут приходить достойные люди, а не та шантрапа, которую вы водите!..
— Понимаю… — вкрадчиво начал я. Однако сказал это уже в пустоту. Лариса, не дожидаясь ответа, скрылась за дверью.
Я стоял в дверном проеме и тоскливо думал: ну кому мне теперь оставить дочку, если мы, наконец, выберемся в кино.