Голландская болезнь и ваххабиты

На прошлой неделе в Сочи прошел инвестиционный форум. На нем президент Путин повелел российским олигархам вкладываться в Кавказ.

Всем даже раздали специальную брошюру. В брошюре республики перечислили проекты, которые хотели бы осуществить. Особо отличились Ингушетия, которая хочет НПЗ на 300 тыс. тонн нефти в год, и Кабарда, у которой среди самых насущных проектов образовался дендропарк «Земля нартов».
Полпред Дмитрий Козак так и сказал: «Выберите себе по душе и вкладывайте».

А один, из числа напрягаемых, спросил: «А меня, если я приеду в Махачкалу, не убьют?» Я даже изумилась такой глубине невежества. «Но у вас же там кровников нет», — объяснила я.
Между тем внимательное изучение проектов приводит к несколько парадоксальному выводу: ничего такого особо убогого в этих проектах по сравнению с проектами в какой-нибудь Курганской области нет. Строительство цемзаводов, мини-ГЭС или завода по производству стеклотары – это вполне приличные в нормальной экономике бизнес-идеи. Не то что бы эти проекты нельзя было осуществить на Кавказе, а в Кургане – можно. С ними и в Кургане не заладится.

Разумеется, есть своя кавказская специфика. Дагестан, например, является одним из немногих известных мне мест в мире, где такое природное ископаемое, как нефть, добывают прямо из трубы. 300 тыс. тонн добычи, и еще 300 тыс. тонн из трубы. Двенадцать подпольных нефтезаводов стоят ровно вдоль трубы; технология врезки поднята на хирургическую высоту, режут искусней, чем в Институте микрохирургии глаза.

Бывший начальник ГИБДД Ногайского района (через который проходят основные транспортные потоки нефти) так разжирел на этом, что даже приобрел себе место главы района; недавно выручать две арестованные цистерны примчался племянник главы МВД. Происшествие, разумеется, даже не попало в сводки. В общем, по рентабельности для органов этот бизнес, кажется, даже обгоняет постановку на учет краденых иномарок.

Совершенно та же ситуация в Ингушетии: размах пропаж из трубы, видимо, даже больше, чем в Дагестане, а майор милиции, уличенный еще три года назад в постановке машин на учет без проверок данных владельцев и номеров, поднялся до замминистра МВД. Единственным отличием от Дагестана тут является то, что у ингушей автомобилями занимаются баталхаджинцы – последователи одного из шейхов. Так сказать, религиозное течение, специализирующееся на угоне иномарок.

В заводских районах Грозного, напоминающих качественные развалины Трои (сначала все разбомбили, потом – в первую войну – федералы оптом вывозили и продавали станки, потом пришли чеченцы и вытащили то, что осталось), – пахнет нефтью и проложены самостийные дорожки. Где-то глубоко в недрах руин стоят «самовары» для выгонки бензина. В Дагестане имеют место незарегистрированные гравийные карьеры и коньячные заводы, работающие без лицензии. Принадлежат они, как можете догадаться, не самым последним в республике людям. Недавно новый президент Дагестана, который посреди всего этого великолепия продолжает жить в старой квартире, сильно бранил первого вице-премьера по поводу этого карьера.

Среди прочих чудес упомяну кабардинский Тырнауз – самый высокогорный ГОК в мире. То, что умудрились вытащить из шахт все, вплоть до последнего болтика, это еще ладно. Но вот как по узким горным дорогам можно было угнать 12 БелАЗов, у которых одно колесо, почитай, шире той тропы, по которой только абрек прокрадется – это уже из области нетривиальной геометрии.
Тем не менее, все эти чудеса ничуть не чудесатей тех, что происходили в России в 93-94-м годах, а некоторые даже обнадеживают. В конце концов, какая разница, есть у карьера лицензия или нет. Важно, что гравий добывают. В Кабарде десятки миллионов государственных долларов были вложены в холдинг по производству минеральной воды – и деньги пропали. Во главе всего дела стоял, разумеется, кто-то из родичей президента Кокова. А в соседней Карачаево-Черкесии покойный Станислав Дерев куда за меньшие деньги создал «Меркурий», который занимает 10% рынка российской минералки.

А местные обычаи – это не только минус, но и плюс. Что в Дагестане время от времени кто-нибудь из шести автоматов начинает выяснять отношения с главой района прямо на центральной улице Махачкалы – это, конечно, показывают по телевизору. А вот то, что в Дагестане и Ингушетии самый низкий уровень преступности во всей России – этого не услышишь, а это на самом деле так. Бытовухи-то нет. В горных селах годами не совершается краж, не говоря уже о резне на почве совместного распития спиртных напитков. Зато, конечно, могут зарезать женщину, изменившую мужу.
Поэтому проблема этих проектов – не в специфике региона под названием Кавказ, а в специфике региона под названием Россия. Ничего не выживает в России, кроме нефти, газа и ресторана, где обслуживаются эти самые нефть и газ и получающие с них взятки чиновники. Ну и еще незарегистрированного гравийного карьера.

Специфика же Кавказа проявляется не в том, что инвестиционные проекты нельзя реализовать, а в последствиях от их нереализации. Потому что если экономики нет, а есть только чиновники и нефтегазовые деньги, то в большинстве депрессивных регионов это ни к каким катастрофическим социальным последствиям не приводит.

Есть губернатор, который эти – прошедшие через бюджет деньги – ворует, есть небольшая кучка чиновников около него, и есть народ, который мертвецки пьет в своих селах. В случае же Кавказа другой эффект. Возникает элита, которая сидит на этих деньгах и делит их с помощью автоматных очередей; возникает вооруженная челядь элиты, необходимая для защиты нажитого и дальнейшего его умножения; и возникает простой народ, который не пьет, не курит, занимается спортом, не имеет ни гроша и охотно слушает ваххабитских проповедников, которые объясняют ему, что весь этот бардак происходит оттого, что мусульманами правят неверные.
Согласитесь, трудно представить себе ваххабитского имама, который на пятничной молитве объясняет верующим про голландскую болезнь.

Словом, на Кавказе, так же как и по всей России, перспективу имеет только нефть, водка, да металлургия. Вон во Владикавказе «Электроцинк» есть – и производит больше, чем при советской власти. Вся промышленность Северной Осетии – 29 водочных заводов и один «Электроцинк». Вон в Дагестане шельф есть – нефть и газ, и они будут освоены – сейчас, когда в республике нормальное руководство.

А что до всего остального, так на вопрос – «можно ли вкладывать в Кавказ» — лучше всего ответить так: нет смысла вкладывать в Россию. В условиях закрытого общества, отвязанной бюрократии и высоких нефтяных цен.