Здравствуй, туркменская эволюция!

Туркменский режим не может не эволюционировать по нескольким причинам. Во-первых, режим Ниязова был вождистским и не был подготовлен к трансформации путем преемственной передачи власти наследнику — ни по семейной, ни по политической линии. Кроме того, туркменскому узурпатору в последние 6-8 лет пытались придать сакральные черты, особенно заметно это стало после выхода в свет первой книги «Рухнама», автором которой принято считать Ниязова, в преддверии 2002 года, когда Ниязову исполнилось 62 года. Этот возраст в «Рухнама» квалифицируется как возраст пророка. Понятно, что ни один из возможных официальных преемников Ниязова не может претендовать на столь претенциозный титул.

Даже, если им будет – а в этом не приходится сомневаться — врио президента Курбангулы Бердымухаммедов. Притом, что этот достойный человек, дипломированный стоматолог, давший клятву Гиппократа, очень похож на Ниязова, каким он был в те годы, когда Михаил Горбачев послал его в 1985 году в Ашхабад, чтобы влить свежую кровь в руководство советской Туркмении. Кстати, совсем не случайным кажется то обстоятельство, что Бердымухаммедова, назначенного временным президентом, туркменское телевидение с первого же дня после смерти диктатора показывало сидящим под перевязанным траурной лентой портретом Ниязова тех лет, когда он еще молод и очень похож на преемника.
В условиях Туркмении, кажется, что это должно служить лишним доказательством права вице-премьера на доставшееся ему политическое наследство

Кстати, можно с большой долей вероятности предположить, что слухи о том, что Бердымухаммедов является внебрачным сыном Ниязова, распространившиеся в первые дни после его смерти, были запущены из кругов туркменского руководства. Там, где не существует четко прописанного Конституцией и самой структурой власти правового порядка функционирования этой власти — в условиях Средней Азии особенно — такие «фамильные» детали, аргументирующие преемственность власти, дорогого стоят. В туркменском же случае просто в буквальном смысле.
Помнится, во времена позднего Брежнева был популярен анекдот. Леонид Ильич спрашивает Суслова: «Михал Андреич, отгадай загадку, кто это — сын моего отца, но не я?»
Вот и для нас загадка: похож на Туркменбаши, но не сын, а наследником назначен, кто это?
26 декабря прошлого года, на Халк Маслахаты (Народном совете Туркмении) представляя Бердымухаммедова в качестве кандидата в президенты, председатель единственной в Туркмении партии, демократической, Онджик Мусаев, сообщил, что, «в последнее время Ниязов считал его своим первым замом, он показал себя проверенным замом, опытным политиком, и наиболее сложные дела глава государства поручал именно ему». Лидер туркменских «демократов» напомнил о «решительности» кандидата, которую он проявил уже после кончины Туркменбаши, заявив, что «необходимо вовремя выдавать зарплату, обеспечивать население всеми необходимыми товарами», а, самое главное, «призвал народ сохранять правопорядок в стране». No comments, как говориться…

Очевидно, что проверить, кого «считал в последнее время своим первым замом Ниязов», нет никакой возможности. Единственно, что стоит заметить, так это то, что те люди, к которым раньше могли относиться такие характеристики — «первый зам. Ниязова» — получили от 20 до 23 лет тюрьмы, к примеру, вице-премьеры Реджеп Сапаров или Еллы Курбанмурадов. Так что те в ближайшем окружении Ниязова, кого весть о его смерти застала при нынешних должностях, могут считать себя баловнями судьбы. Как говорится, им удалось простудиться на его похоронах, а не наоборот…
Так кто же все-таки такой, who is who mister Бердымухаммедов? И что станет при нем с туркменским режимом?

Ответ кажется на сегодняшний день следующим. В первую очередь, преемник, представитель племени теке, к которому принадлежал Ниязов. Здесь можно сослаться на известного туркменского историка Шохрата Кадырова, проживающего ныне в Норвегии, утверждающего в своей книге «Нация племен», что в Ахалском ареале Туркмении, где расположена столица Ашхабад, властвовать при согласии других туркменских племен могут только текинцы. Это правило нарушалось несколько раз в советские времена, и подспудная борьба за власть в Туркмении определялась, как правило, стремлением восстановить этот племенной порядок.

Рискну предположить, что ставшая известной сразу после смерти Ниязова интрига с отстранением со своего поста спикера меджлиса Овезгельды Атаева и возбуждение против него уголовного дела, также имеет отношение к межклановой борьбе. Ссылки же на незаконные попытки Атаева помешать какой-то свадьбе родственников выглядят смехотворными. Причина в другом — Атаев, претендовавший по Конституции на пост временного главы государства, мог не отвечать претензиям на власть представителей ахалтекинской группировки. Кстати, сегодня судьба экс-спикера остается неизвестной.

Также кажется очевидным, что Бердымухаммедов оказался обязан своим выдвижением в преемники близостью к руководителю службы охраны президента Акмурату Реджепову. Высокий профессионализм этого генерала — разумеется, по туркменским меркам — сказывается не только в том, что он уцелел в ходе многочисленных чисток своих спецслужб, которые проводил Ниязов за многие годы, но и в том, что Реджепов, что называется, «не светится» ныне на официальном уровне. Люди из свиты премьера Михаила Фрадкова, сопровождавшие его на похоронах Ниязова, утверждают, что Реджепова в лицо они там так и не увидели…

Думаю, есть все основания говорить о том, что к власти в Туркмении пришла группировка, во главе которой стоят Реджепов и Бердымухаммедов.
Но ни тот, ни другой не смогут повторить «подвиг» Ниязова, сумевшего превратить себя в памятник под именем Туркменбаши Великий, или «алмазный венец туркменского народа» и т.д. и т.п.

Кстати, про памятники Ниязову. Я уже как-то рассказывал, как в 1998 году, будучи обозревателем Радио Свобода, «обозревал» его визит в США. В Нью-Йорке Ниязову была устроена встреча с лидерами еврейских организаций Америки. Встреча была закрытой для прессы, и меня туда провел бывший тогда министром иностранных дел Туркмении Борис Шихмурадов. Ниязов интересовал еврейских лидеров с точки зрения отношений Туркмении с Ираном. В какой-то момент беседы, когда, видимо, Ниязов почувствовал, что сейчас ему могут задать неудобный для него вопрос, он упредил эту возможность.
— Вы, наверное, хотите спросить меня про культ какой-то там личности в моей стране, что этой личности ставят памятники, а портреты печатают на деньгах. А вы помните, был такой Ильич, и 70 лет был его культ? И где теперь этот Ильич с его культом, — спрашивает Ниязов и продолжает.
— А я всего 7 лет у власти и я знаю, что будет после моей смерти — памятники разрушат, портреты порвут… Но сейчас все это нужно людям, народу, которому нужно гордиться своей историей. Ему нужны символы, которыми можно гордиться.

Лидеры еврейских организаций, не ожидавшие такой откровенности, встретили слова Ниязова аплодисментами. Неудобных вопросов после этого ему не задавали. Это я к тому, что политическое чутье Ниязова, особенно в те годы, не стоит недооценивать.

Нет пока оснований утверждать, что вместе с властью такие же качества унаследовал и будущий туркменский лидер. Но что можно утверждать точно, так это наличие достаточно реального представления Бердымухамедова или его советников о той ситуации, что сложилась ныне в Туркмении. Катастрофические провалы в сельском хозяйстве, приведшие чуть ли не к голодным очередям за хлебом два года подряд, в образовании, в медицине, проблемы с молодежью, безработица, наркомания.

Поэтому, достаточно того, что Бердымухаммедов об этом заговорил, обещая решение проблем, что было немыслимо при Ниязове, чтобы у людей, особенно в провинции, появилось ощущение, надежда на возможные перемены к лучшему. Хотя бы потому, что хуже, кажется, быть уже не может. Подобную психологию масс ашхабадская группировка не может не эксплуатировать, да, впрочем, как и любая другая в подобной ситуации. И если это настроение искусно поддерживать мелкими полумерами социального характера — в Туркмении это может обойтись власти не так уж и дорого, — то этого может оказаться достаточно для того, чтобы завоевать популярность в стране. И тогда она сможет не прибегать к такому излюбленному способу влюбить в себя народ, как объявление об всеобщей амнистии, в том числе, и для политических заключенных.

Тем более что такая мера — как и в Советском Союзе в конце 80-х годов решение Горбачева вернуть из ссылок и лагерей диссидентов и главного из них, академика Сахарова, что, в конце концов, привело к падению коммунистического режима – в Туркмении может привести к крушению основ ниязовского режима быстрее, чем готовы его под себя видоизменить нынешние наследники Туркменбаши. Сегодня ниязовские наследники делают реверансы в сторону молодежи, обещая ей открытие границ и допуск к интернету, что может еще сильнее, чем политическая амнистия свидетельствовать о стремлении к переменам. Но все это – морковка перед носом, которую повесили людям перед выборами 11 февраля, и где гарантии, что ее дадут съесть после выборов?

Так что реформаторов в Ашхабаде, среди тех, кто пришел к власти, мы не обнаружим. Спустя месяц после начала постниязовской эры это можно сказать почти с абсолютной уверенностью.

Что ожидает туркменскую оппозицию?
С точки зрения перспектив участия оппозиции в дележке властного пирога в Туркмении, то пусть это звучит цинично, но эти перспективы выглядят нулевыми, во всяком случае, в краткосрочной перспективе. Я очень скептически отношусь к некоторым заявлениям некоторых лидеров туркменской оппозиции, сделанным недавно. В частности, к словам лидера движения «Ватан», экс-вице-премьера и главы Центробанка Худайберды Оразова, что в случае его участия в президентских выборах в Туркмении, его победа не вызывает сомнений. К сожалению, это невозможно проверить (по-моему, лидер движения «Ватан» в этом тоже не сомневается), как нельзя проверить и то, считал ли Ниязов Бердымухаммедова «своим первым замом»… Поэтому, при всем моем уважении к г-ну Оразову, вряд ли возможна массовая поддержка внутри страны лидеров оппозиции, которые уже многие годы живут вне страны и которых широкие массы туркменских трудящихся и безработных в лучшем случае уже забыли, а в худшем — не знают, а в самом худшем — и знать не хотят (извините еще раз за цинизм). Замечу следующее: туркменским оппозиционерам предстоит очень долгая, кропотливая, изнурительная работа по завоеванию политического рейтинга в стране.

Эту работу придется делать даже, если внешним игрокам, таким как Вашингтон, Брюссель или даже Москва, и удастся убедить новых туркменских начальников начать диалог с заграничной оппозицией. Потому что о внутренней политической оппозиции в Туркмении мы сегодня ничего не знаем. Двадцать лет ниязовщины выжгли способность людей не бояться собственной тени. Рассчитывать, что одной только ненависти к усопшему тирану достаточно для восстановления этой способности, может только очень наивный или глупый человек.

Внешняя политика
Главным приоритетом внешней политики Туркмении в ближайшее время, думаю, станет стремление добиться как можно более широкой легитимации постниязовского режима в мировом сообществе. Первые, осторожные шаги на этом направлении сделаны на днях: министр иностранных дел Туркмении Рашид Мередов сообщил о достигнутой с ОБСЕ договоренности о делегировании наблюдателей на президентские выборы 11 февраля. Это можно считать знаковой подвижкой в политике нынешнего руководства в Ашхабаде, ведь сразу после объявления о выборах, сделанном после смерти Ниязова, сообщалось, что международных наблюдателей приглашать не будут.

Вторым приоритетом станет сохранение нейтрального статуса Туркмении, идеи самой по себе весьма благотворной для этой богатой ресурсами, но зажатой в геополитический угол страны, но идеи во многом извращенной Ниязовым. Между прочим, автором этой идеи, реализованной в 1994 году, был глава МИД Туркмении Борис Шихмурадов, приговоренный к пожизненному заключению за организацию так называемой попытки покушения на Ниязова 25 ноября 2002 года.

Третьим приоритетом станет стремление снизить риски быть вовлеченными в конфликт между США и Ираном. Здесь потребуется высокая степень умения балансировать между желанием американцев получить доступ, а по некоторым сведениям – уже и сохранить его — к таким военным инфраструктурам, как, к примеру, военный аэродром в Мары — с одной стороны; и угрозой иранцев осуществить свои возможности по дестабилизации внутренней обстановки в Туркмении — с другой.

Далее, Ашхабаду предстоит выработать свободный от личных ниязовских фобий курс по отношению к урегулированию статуса Каспия. Известно, что с середины 90-х годов одним из препятствий к решению этой проблемы была взаимная глубокая личная неприязнь между лидерами Азербайджана и Туркмении, бывшими партийными коммунистическими бонзами, Гейдаром Алиевым и Сапармуратом Ниязовым. Теперь оба они ушли и у их наследников остается технико-дипломатическая задача – найти компромисс по спорным нефтяным месторождениям в центре Каспия Азери-Чираг- Гюнешли. Существуют такого же роды споры и между Ашхабадом и Тегераном, которые, кстати говоря, не позволяли до сих пор начать деятельность созданных несколько лет назад российско-туркменских СП по освоению туркменского шельфа Каспия вблизи морской туркмено-иранской линии секторального разграничения.

Главным же содержанием внешней политики Туркмении, видимо, останется, как и при Ниязове, обслуживание интересов Ашхабада как экспортера газа на внешних рынках.
Именно это, по-прежнему, окажется и контрапунктом в отношениях Ашхабада и Москвы. Не исключаю, впрочем, что в Москве будут сделаны попытки втянуть Ашхабад в орбиту более тесного экономического сотрудничества с Россией или организацией, на нее ориентирующейся — ЕврАзЭС. Думаю, что в краткосрочном периоде туркменское руководство постарается продемонстрировать лояльность по отношению к российским интересам. Хотя бы потому, что основные поступления в туркменскую казну пока зависят главным образом от основного, российского покупателя туркменского газа. Однако по мере укрепления позиций постниязовского руководства, его ориентация на Москву будет неизбежно ослабевать. В первую очередь, из-за необходимости диверсификации маршрутов экспорта туркменского газа.

(текст подготовлен на основе выступления в московском Центре Карнеги 23 января 2007 года)