Должен ли осужденный, подающий ходатайство о помиловании президенту России, признавать свою вину? Обязательное ли это условие для того, чтобы президент, облеченный верховной властью, воспользовался своим исключительным правом на милосердие? Эти вопросы возникли у читателей газеты «Новые известия», опубликовавшей 22 мая прошение о помиловании, которое направил Владимиру Путину Игорь Сутягин. Военный аналитик и ученый, отбывающий 15-летний срок в колонии строгого режима в Архангельской области, свою вину не признал. Обращаясь к Путину, он в очередной раз отстаивает свою невиновность. На этот раз перед президентом России:

Уважаемый Владимир Владимирович!

В 2004 году, после пяти лет следствия, за время которого объем выдвигаемых против меня обвинений уменьшился в 21 раз, со 106 до 5 эпизодов, Московский городской суд вынес приговор, по которому я признан виновным в государственной измене в связи с предоставлением представителям британской консалтинговой фирмы сведений, почерпнутых мной из открытых публикаций в российских, американских и английских газетах, журналах и книгах…

Московский городской суд признал достоверным мое утверждение о том, что все свои сведения я почерпнул из открытых публикаций и Верховный суд РФ подтвердил справедливость этого вывода, оставив приговор без изменения. Вообще-то коллегия присяжных заседателей Мосгорсуда не признала доказанным и утверждение о том, что мои сведения составляют гостайну. Присяжные прочитали все это на суде в предоставленных мной газетах и книгах - и председательствовавшая на суде Марина Комарова внесла соответствующее утверждение в приговор, не основываясь на вердикте присяжных...

Еще за два года до приговора, в 2002 году следствие ФСБ по моему делу определило, что передача кому-либо сведений, пусть даже и составляющих гостайну, если до этого эти сведения открыто  публиковались и доступны общественности, по законам России не образуют состава преступления.

Тем не менее, я наказан лишением свободы на 15 лет, более 7 из которых я уже отбыл в Калуге, Москве, Удмуртии и Архангельске. Вместе со мной беду принудительной разлуки вынужденно переносят моя не слишком крепкая здоровьем супруга, пожилые и совсем уже не здоровые родители, брат и две дочери, которым в лучшем для них «государстве» («семья - лучшее государство для ребенка», по образному выражению Вашей супруги) было позволен прожить лишь до 8 и 9 лет, дальше - без папы...

Мне известно, что более 150 известных и уважаемых людей со всего мира (включая даже наших и зарубежных Нобелевских лауреатов) обратились к Вам с просьбой помиловать меня. Я присоединяю свой голос к их голосам и прошу Вас, Владимир Владимирович - пожалуйста, проявите милосердие, помилуйте меня, освободив от дальнейшего отбывания наказания, позвольте мне растить дочерей, поддерживать супругу и родителей, быть полезным Родине».

Если бы Сутягин, говоря по-прокурорски, «раскаялся в содеянном»,  его бы уже наверняка освободили. И показали бы по телевизору, как в 1980 году показали священника отца Дмитрия Дудко, обвиненного в «антисоветской агитации и пропаганде». Дудко дал интервью Первому каналу телевидения, сидя в «Лефортово». Он признал свою вину и вскоре вышел на свободу.
О помиловании написано в российской Конституции и в Уголовном кодексе. В 89 статье Конституции о помиловании сказано чрезвычайно кратко: «президент РФ осуществляет помилование». А в 85 статье российского Уголовного кодекса — более развернуто: «Указ президента РФ о помиловании является актом прямого действия, не требует какого-либо дополнительного нормативного подкрепления и не отменяя или не изменяя вынесенного судом приговора, подлежит немедленному исполнению органом, ведающим исполнением наказания». Ни о каком раскаянии или о признании вины ничего не сказано.

В декабре 2001 года, с подачи замглавы своей администрации Виктора Иванова, президент Путин упразднил комиссию по помилованию Анатолия Приставкина, созданную во времена Бориса Ельцина. И в тот же день издал указ о новых комиссиях, ведающих вопросами помилования в России. В «Положении о порядке рассмотрения ходатайств о помиловании», утвержденным вместе с президентским указом, тоже ничего не сказано о раскаянии осужденного. Зато там особо подчеркивается: при рассмотрении ходатайства о помиловании принимаются во внимание а) характер и степень общественной опасности совершенного преступления; б) поведение осужденного во время отбывания или исполнения наказания и др.

То есть если у осужденного во время его пребывания в колонии были зафиксированы нарушения, значит, он помилованию не подлежит.

Кураторы «шпионских дел» Игоря Сутягина и Валентина Данилова воспользовались как раз пунктом б. Перед администрацией Архангельской и Красноярской колоний, по всей видимости, была поставлена задача: этих осужденных к помилованию не рекомендовать. Оба они были признаны злостными нарушителями режима содержания, администрации колоний не рекомендовали их к помилованию, региональные комиссии отказали им в прошениях.

У оперативников на зоне много способов, позволяющих выявлять «злостных нарушителей режима». И.о. начальника Архангельской колонии Саак Симонян доверительно рассказал мне, как трудно им бороться с мобильными телефонами, вот даже и Игорь Сутягин соблазнился, позвонил жене. Мне, впрочем, показалось странным, что, как только он набрал номер телефона, его тут же с поличным и поймали. Непонятно, почему не поймали раньше, когда Сутягин этот телефон раздобыл. Значит, тогда глаза закрыли на нарушение, а когда понадобилось заметить, заметили? А может, мобильник Сутягину кто-то из осужденных специально дал и уговорил позвонить?

Симонян все подозрения отмел и настаивал на своем: провокации в отношении Сутягина не было, хранение мобильного телефона — нарушение закона, и при всем желании рекомендовать осужденного ученого к помилованию он никак не мог. Ведь в уже процитированном «Положении о рассмотрении ходатайств о помиловании» черным по белому сказано: «принимается во внимание поведение осужденного».

Мне ужасно хотелось спросить этого Симоняна, занявшего должность начальника колонии вместо прежнего, отстраненного в связи с возбуждением против него уголовного дела: «Что бы произошло, если бы вы не обратили внимания на «поведение» Сутягина, а учитывая то, что он уже отсидел половину срока, и вообще руководствуясь «принципами гуманности», порекомендовали бы его на помилование?». Вопроса я не задала. Ответ мне был и так понятен. Симоняну очень хочется стать не и.о., а полноценным начальником Архангельской колонии.

Что же касается Игоря Сутягина и Валентина Данилова, то последнее слово за президентом. И пока Владимир Путин не примет решения, интрига сохраняется: помилует-не помилует?

Меня же во всей истории больше всего задели слова председателя архангельской комиссии по вопросам помилования судьи в отставке Николая Портянко. Отвечая на мой вопрос, почему возглавляемая им комиссия отказала российскому ученому, он ответил: «Как можно миловать человека, который не признает своей вины? Сутягин  по-прежнему считает себя жертвой правосудия. Пусть бы тогда подавал жалобу на пересмотр дела в порядке надзора. Почему просит о помиловании?»

Кому-кому, а уж российскому судье должно быть хорошо известно, что добиться пересмотра уголовного дела практически невозможно. Человек, не один год проработавший служителем отечественной Фемиды, прекрасно знает, насколько крепка связь суда с прокуратурой, поддерживающей обвинение. Он мог бы рассказать множество историй о том, как сопротивляется прокуратура оправдательным приговорам, даже если речь идет о простых, не «заказных» и не политических делах. А что говорить о «шпионском» деле...

Тот, кто хоть раз сталкивался с российской правоохранительной и судебной системой, прекрасно знает: только единицам и только чудом удается вырваться из ее «шестеренок». Если  вдруг прокуратура в порядке надзора попытается отменить обвинительный приговор, на ее пути неминуемо встанет Верховный суд. Эксперты фиксируют практику последних лет: высшая судебная инстанция России очень редко отменяет обвинительные приговоры, в лучшем случае снижая их на год, на два, а то и вовсе на полгода.

Несколько раз я писала о «деле Марины Кольяковой», молодой женщины из города Мценска, которую местный суд дважды оправдывал в убийстве. Оправдывал не за взятку, а просто потому, что ни на следствии, ни на суде ее вина не была доказана. Вышестоящий суд, Орловский областной, дважды эти оправдательные приговоры отменял. В конце концов третий судья, не выдержав прессинга со стороны прокуратуры, приговорил Кольякову к 12 с половиной годам лишения свободы. Генеральная прокуратура вышла с протестом в Верховный суд, предлагала снизить срок, адвокат же требовал пересмотра дела и оправдания. В результате Верховный суд снизил приговор на полгода. Как потом выяснилось, бывший глава Орловского областного суда, отменявший оправдательные приговоры в отношении Кольяковой, недавно был назначен зампредседателя Верховного суда РФ.

А вот другая история. Ульяновский областной суд осудил некоего Рамиля Калимулина за убийство. Тот своей вины не признал. А через некоторое время сын убитого признался в убийстве отца и написал заявление в прокуратуру. Прокуратура должна была немедленно провести проверку и возбудить дело по вновь открывшимся обстоятельствам. Но ульяновские прокуроры и не подумали этого делать. Адвокат осужденного приехал в Москву, подал жалобу в президиум Верховного суда. И тут произошло чудо. Дело отправили на новое рассмотрение  — обратно в Ульяновский суд. Появилась надежда, что справедливость восторжествует. Но не тут-то было. Вчера звонит мне в панике адвокат: «Что делать? Прокуратура мешает суду. Свидетели на суд не являются. Кому жаловаться?» Значит ли это, что, несмотря на решение Верховного суда, Калимулин во второй раз будет осужден? Вполне вероятно.

Что делать ему и Кольяковой? У них нет больших денег, чтобы постоянно нанимать адвокатов, которые будут до посинения жаловаться в Генпрокуратуру и в Верховный суд. Просить о помиловании? Но ни он, ни она себя виновными не считают.

Если они «не раскаются в содеянном», то их, осужденных за убийство, областная комиссия никогда не помилует. Вряд ли их выпустят и по УДО (условно-досрочное освобождение). По неписаному закону, вернее, по понятиям, тем, кто просит о помиловании, и тем, кто ходатайствует об УДО, следует признавать свою вину.

Таково наше российское правосудие.

         На что же тогда надеется Игорь Сутягин?  

Думаю, он просто хватается за соломинку.