Форма переписки с читателями-радиослушателями становится, похоже, традиционной. Опять мне письмо, и опять жесткое. И снова – к счастью, достаточно внятное, чтобы быть достойным полемики.
Итак:

 «Уважаемый Виктор Шендерович!
Хотя нет, неправильно: просто Виктор Шендерович. Я уважаю передачу, которую Вы ведете, но — увы!— уже не уважаю вас. А причиной тому — передача от 16 июня. Вернее, не сама передача, а Ваши высказывания в ней об А.И. Солженицыне.
 
(…) Скажите: у Вас никогда не возникало мысли, что Вы в немалой степени обязаны Александру Исаевичу (ну, разумеется, не только ему одному, но и ему тоже) за Ваше хихиканье над глупыми политиками в эфире? Вы не задумывались о том, что в годы, предшествующие тем, когда Вы с гордостью (или ненавистью, или равнодушием) стали носить свой пионерский галстук, комсомольский значок и, может быть, даже партийный билет, — уже в те годы он сделал достаточно много (сравнений приводить не стану) и для России и, в частности, для Вашей личной, ныне безобидной жизни? Достаточно много для того, что если и не разделять его взгляды полностью, то по крайней мере не относиться к ним с насмешками. Вы попрекнули его в том, что он не поговорил с Путиным о Беслане и о нынешних политзаключенных — мол, не показались они ему важными вопросами. Есть фраза (цитирую дальше по памяти), которую высказала Ф. Раневская в ответ на чье-то "Ну что в ней такого, в Моне Лизе? Не нравится она мне!". Ф. Г. ответила так: "Этой даме столько лет, что она уже вправе сама выбирать, кому ей нравиться, а кому — нет". Так и в случае с Бесланом Я не думаю, что А.И. безразличны вопросы, которые не вошли в тему его разговора с Путиным. И я не думаю, что Вы вправе утверждать, что именно ему кажется важным вопросом, а что — нет...
Уж не обладаете ли Вы возможностью распознавать — у кого какие приоритеты? А. И. столько в свое время сказал и о политзаключенных и о советской власти (в том числе и о событиях в ЧИ АССР), что вправе уже сам выбирать, с кем и о чем ему говорить. Вам не кажется это очевидным?
Борис»

«Просто Борис!
Начну с частностей.
Первое. Я в эфире не «хихикаю» над политиками – я вою белугой, озирая мерзостные горизонты российской политики; просто как человек, не чуждый литературе, стараюсь выть поизящнее... Второе. Иронию, столь раздражившую Вас в отношении к Солженицыну, не надо путать с хамством; ирония — надежный способ укрупнить смысл, только и всего. И на этот способ не стоит накладывать табу, даже если предметом рассмотрения является классик.

Теперь по сути вопроса.
На Ваши первые риторические вопросы (не возникало ли у меня мысли… не задумывался ли я…) есть простые утвердительные ответы: возникало, задумывался. И не только задумывался, но много раз, публично, выражал личную признательность автору «Ивана Денисовича», «Матренина двора», «Архипелага ГУЛАГ»… — книг, изменивших мое (как, подозреваю, и Ваше) представление о новейшей истории Родины; изменивших нас самих.

Выражу эту признательность и еще раз – она никуда не делась и деться не может, как никуда не денется и роль, сыгранная Солженицыным в развале преступного и лживого коммунистического режима.

Подсказанная им технология общественного прогресса — «неучастие во лжи» — работает замечательно и после краха коммунизма; надеюсь, и в моем случае тоже.

Но это уважение и эта благодарность – не повод для того, чтобы навсегда застыть в молитвенной позе. Солженицын не Мона Лиза, Беслан — тем более; здесь не вопрос эстетического вкуса и выбора, и Раневская тут не причем.

В отличие от Моны Лизы, Солженицын – крупный общественный деятель, по самоощущению же вообще пророк (способ его возвращения в Россию вполне подтвердил точность портрета, написанного Войновичем в романе «Москва-2042»). А общественный деятель — на то и общественный, что общество обсуждает его слова. Или его молчание, которое бывает выразительнее всяких слов.

Ибо молчание Солженицына на восьмом году чекистского всевластия в России – вопиет!

«Уж не обладаете ли Вы возможностью распознавать — у кого какие приоритеты?» — ехидно спрашиваете Вы, и этот вопрос тоже кажется Вам риторическим. Обладаю, Борис, разумеется, обладаю! Чтобы «распознавать приоритеты» общественных деятелей, не надо быть экстрасенсом – общественный человек весь как на ладошке, в словах и делах. Мы ведь прекрасно распознавали приоритеты Сахарова, приоритеты Андропова — не правда ли?

Вы считаете, что Солженицына, хотя он и не говорил об этом с президентом, возмущает федеральное вранье и кровь детей Беслана, заботит появление политзаключенных? На чем основано Ваше предположение? Он что-нибудь говорил приватно? Вам, соседям по даче? Смешной разговор. Он Солженицын или бабушка у подъезда? 

Александр Исаевич – человек внятных общественно-политических воззрений, формулировать умеет — дай бог каждому, и случайного в его текстах и речах нет ничего! Он сказал Путину все, что хотел ему сказать, он промолчал обо всем, о чем хотел промолчать, и они остались довольны друг другом.

Откуда такое единение душ – другой вопрос, и я попытался на него ответить в той программе на «Эхе Москвы», заметив, что и Солженицын, и Путин – люди очевидно антилиберальных ценностей, вот и все.

Замечу, что по этому главному пункту у Вас не нашлось возражений: весь пафос Вашего письма, в сущности, состоит в призыве меня к ответу за нарушение иерархии: как смел? на кого лапу поднял?..
Странно.

Солженицын, безусловно, вправе выбирать, с кем и о чем ему говорить, но мы, безусловно, имеем право обсуждать содержание его бесед — по крайней мере, когда он беседует не с женой, а с президентом государства по случаю получения Государственной премии!

Масштаб фигуры не только не должен становиться тормозом для такого обсуждения – он должен это обсуждение катализировать! Ибо когда про тот же Беслан молчит Оксана Робски, то пропади оно пропадом, но когда молчит Солженицын – дело худо.

Что же до общественных заслуг как индульгенции — не думаю, что общественная роль в России поэта Некрасова была ниже нынешней роли Александра Исаевича, но, когда поэт поддержал подавление польского восстания, он столкнулся с общественным презрением, вполне заслуженным. К чести Некрасова, заслуженность этого презрения он осознал. Помните хрестоматийное – про неверный звук лиры?

Николай Алексеевич оказался способен на рефлексию и самоанализ, но и общество ему в этом помогло, поставив перед великим поэтом зеркало общественного мнения.

Мы великому Солженицыну – не помогли.
Сам он – своей публичной благосклонностью помог Путину углубить нынешний общественный обморок.