Адвокат Борис Кузнецов, вынужденный уехать из России в связи с тем, что его преследует ФСБ, написал мне большое открытое письмо, вывешенное на сайте «Эха Москвы». Я не люблю вступать в полемику по типу «кто что обо мне сказал» и никогда не комментировала отзывов на себя. Я всегда предпочитаю комментировать события, а не чьи-то высказывания о моих высказываниях на тему событий.

Однако большое количество вопросов, пришедшее мне на почту «Эха Москвы», вынуждает меня изменить обычную позицию.

Напомню суть дела: адвокат Кузнецов, защищая своего подзащитного сенатора Левона Чахмахчяна, нашел в деле бумагу о незаконной его прослушке ФСБ и обратился с жалобой на это в Верховный суд. Фактически он уличил ФСБ в совершении преступления. В ответ на это уличенные им преступники завели дело на него самого — за разглашение тайны. Изобличение преступления они назвали разглашением тайны.

Поднялся шум. Либеральная общественность встала грудью на защиту адвоката Кузнецова. При этом почему-то адвокат Кузнецов вышел не профессиональным адвокатом, защищающим клиента, а жертвой режима, последним оплотом демократии и светлым лучом в темном царстве.

Смысл моей статьи я сформулирую так: не надо путать защиту клиента с борьбой против режима.

Если отбросить лирические отступления адвоката Кузнецова («Простите, Юлечка, но в вашей очаровательной головке твориться такой же бардак в борделе, когда в местечко входила крестьянская армия Нестора Махно» — авторские орфография и синтаксис сохранены – Ю.Л.) — так вот, если отбросить лирические отступления, то два главных тезиса в письме Кузнецова сводятся к следующему:

— Латынина обвиняет Кузнецова в том, что он защищает клиентов;

— Латынина, раз она это делает, является агентом ФСБ.

Это передергивание. Я не обвиняю Кузнецова в том, что он защищает клиентов. А о том, являюсь ли я агентом ФСБ, лучше судить по моему отношению к ФСБ (или хотя бы к такой мелочи, как дело Литвиненко), чем по моему отношению к Кузнецову.

Адвокат Кузнецов в своем письме называет меня «Юлечка» и подписывает его «с любовью и грустью». Я не понимаю, как человек, обвиняющий другого человека в сотрудничестве с ФСБ, в «продажности», в «участии в пиар-кампании» и в том, что он «кормится из корыта», может называть его уменьшительно-ласкательным именем и относиться к нему с любовью.

Мне это кажется неискренним.

Я не буду играть в искренность и скажу, что я лично не люблю адвоката Кузнецова. Я считаю его омерзительным человеком. Мое отношение к адвокату Кузнецову связано с тем, что, на мой взгляд, существует очень большой зазор между профессиональной защитой клиентов, которой адвокат Кузнецов зарабатывает деньги, и репутацией защитника свободы и демократии, которую он старательно культивирует. Вот об этом зазоре я и хочу поговорить.

Есть множество способов описать некую череду событий, так же, как есть множество способов описать слона. У нас развелось изрядное число мастеров описывать не слона, а, допустим, хобот слона — со всеми подробностями, удивительно тонкими наблюдениями и далеко идущими выводами, которые приводят к заключению, что слон – змея.

Я – журналист. Я – не адвокат. Поэтому постараюсь описать «слона», как я его вижу.

 
Дело Чахмахчяна

 Адвокат Кузнецов ведет дело сенатора Левона Чахмахчяна. «Слон» в деле сенатора Чахмахчяна, на мой взгляд, таков. Компания г-на Плешакова «Трансаэро» незаконно получила льготы на ввоз в Россию «Боингов». Счетная палата заинтересовалась этим. Сенатор Чахмахчян и группа его сообщников предложили Плешакову «уладить» вопрос и были пойманы с поличным.

Сенатор от Калмыкии Чахмачян, безусловно, нуждается в адвокате. Но защита сенатора Чахмахчяна не делает адвоката Кузнецова борцом против гнилого режима.

Дело Хуцишвили

 Адвокат Кузнецов защищает бизнесмена Владимира Хуцишвили, обвиняемого в убийстве Ивана Кивелиди. Я не была знакома с Кивелиди, но у нас с ним – и с Хуцишвили – масса общих знакомых. С главой «Росбизнесбанка» и Круглого стола бизнеса России Иваном Кивелиди были знакомы практически все бизнесмены, начинавшие в 90-х годах. Кивелиди был один из самых щедрых и широких людей в российском бизнесе. Хуцишвили был его правой рукой, но перед смертью Кивелиди у них наметились разногласия. У Кивелиди была серьезная болезнь почек, раз в месяц его увозили на «скорой» в больницу, в случае смерти от почечной болезни никто никогда бы не заподозрил убийства. Один из бизнесов г-на Хуцишвили, профессионального химика, был получение, очистка и продажа за рубеж редких химических веществ.

В один прекрасный день Кивелиди зашел в свой кабинет, поговорил по телефону — и «скорая» помчала его в больницу. Все бы сошло отравителю с рук, если бы в больнице с аналогичными симптомами не оказалась секретарша Кивелиди Зара Исмаилова.

Проверяя телефон в кабинете Кивелиди, оперативники обнаружили нанесенную на мембрану аппарата крошечную капельку боевого отравляющего вещества.

Оперативники стали выяснять, кто в тот злополучный день был в кабинете у Кивелиди кроме самой Исмаиловой, которая незадолго до приезда босса зашла в его кабинет и подняла трубку зазвонившего телефона. Оказалось, что в кабинет заходил и оставался там один Владимир Хуцишвили.

Г-н Хуцишвили, несомненно, нуждается в защите. Но не следует называть защиту г-на Хуцишвили борьбой против режима.

Дело Каитова

«Слон» в деле Алия Каитова, на мой взгляд, таков. Был президент кавказской республики, и у него был зять, которому было позволено все. В один прекрасный день этот зять, в пьяном виде, позвал к себе на дачу местного авторитета Богатырева с друзьями и убил его. Богатырева расстреляли, когда он сидел один с Каитовым и его другом Бостановым, а потом вышли к машинам охраны и изрешетили их несколькими сотнями пуль. Двух оставшихся в живых охранников, вывалившихся из машин, добили выстрелами в затылок. Трупы расчленили, сбросили в шахту и сожгли. Пока трупы горели, палачи сидели рядом, пили и закусывали.

Адвокат Кузнецов утверждает, что всесильный зять президента действовал в порядке самозащиты. Я не адвокат и поэтому не понимаю, как в порядке самозащиты можно добивать людей выстрелами в затылок и закусывать над их расчлененными телами. Думаю, что если в ваш дом забираются убийцы и вы одолеваете убийц, то вы зовете милицию и составляете протокол, а не расстреливаете свидетелей и не сжигаете трупы.

Я не сомневаюсь в том, что между Каитовым и покойным не было особой разницы в роде занятий. Но сейчас эта разница заключается в том, что Каитов – жив, а Богатырев – убит, а дело о его смерти было возбуждено только тогда, когда разъяренная толпа дважды заняла Дом правительства КЧР.

Каитов несомненно нуждается в адвокате. Но защита Каитова есть защита клиента, а не спасение демократии.

К тому же во всей этой истории с Каитовым есть еще одна мелкая запятая. Когда толпа громила Дом правительства, когда родственники, ворвавшиеся на дачу Каитовых, собирали стреляные гильзы и видели незатертые лужи крови, когда Каитов, сбежав, прятался в Москве – именно тогда должен был найтись какой-то умный, ушлый, московский адвокат, который и объяснил убийцам линию защиты: «Послушайте, все мертвы? Так в чем же дело? Скажите, что это они хотели убить!»

Этот хитрый искушенный адвокат должен был найтись именно позже и именно в Москве. Потому что если бы это пришло в голову самому Каитову, то так сразу бы и поступили: вызвали бы на дачу верного прокурора Ганночку и преданного главу МВД и запротоколировали бы напавших убийц.

На мой взгляд, роль адвоката Кузнецова в деле Каитова выходит за рамки адвокатской этики.

Дело Народицкого

И, наконец, очень важное для меня дело. Дело случайное, мелкое, дошедшее до меня через общих знакомых, дело, мнения о котором второй стороны до публикации письма Кузнецова я не могла спросить, потому что в тот момент, когда я стала о нем писать, Кузнецов уже был далеко. Это неприятно – не иметь возможности выслушать вторую сторону.

Итак, напомню, в чем дело.

В особняке на улице Щусева (мастерская и квартира) в течение двух поколений жила семья скульпторов Народицких, сначала отец, потом сын. Народицкие плодились, работали, женились, принимали гостей (дом был открыт всем, гостей была куча, в числе прочих часто приезжал и останавливался в доме друг прежних владельцев, питерский скрипач Жислин), и с 1958 года у них имелась куча советских кондовых бумаг на домовладение. Несколько месяцев назад Народицкого-сына выкинули из особняка вооруженные люди, не дав собрать вещи, деньги, одежду, пропало все; вооруженные люди сообщили Народицкому, что они представляют интересы адвоката Кузнецова, а юридически владельцем квартиры (речь шла о квартире, но выкидывали из всего особняка) теперь является близкий Кузнецову юрист Хапешис.

Я испытывала большие моральные проблемы с делом Народицкого, потому что в отличие, например, от дела Каитова я не могла узнать мнение Кузнецова об этом деле, то есть не знала, что думает вторая сторона. И я очень благодарна адвокату Кузнецову за то, что он это свое мнение высказал. Вот оно:

«Вы правы, документов, подтверждающих право Жислина на собственность этой квартиры, не осталось… Удалось в архиве Краснопресненского райисполкома г. Москвы найти документы, которые прямо свидетельствовали, что квартира была продана Жислину, а еще свидетели: Игорь Косталевский, Николай Петров, Михаил Швыдкой подтвердили право собственности на квартиру Жислина. Что же касается «интеллигентного» юноши Миши Народицкого, то загляните в ближайшее отделение милиции, найдете с десяток приводов за противодействие исполнению решения Пресненского суда».

Итак, доказательством принадлежности дома Жислину является то, что, когда скрипач Жислин приезжал в Москву и останавливался у гостеприимных знакомых, к нему в гости приходил Швыдкой.

В гости к Народицким приходило пол-Академии наук. Будучи юридически неграмотным журналистом, я, в отличие от юриста Кузнецова, не считаю, что пребывание в гостях является юридическим доказательством собственности. Я считаю, что таким доказательством являются документы, которых у Жислина нет, а у людей, живших в доме десятилетия, есть.

Будучи юридически неграмотным журналистом, я, в отличие от адвоката Кузнецова, не считаю, что если менты не только вышвырнули человека из дома, где он рос и работал, но и забрали в милицию, это является доказательством того, что дом вышвырнутому не принадлежит. Как юридически неграмотный журналист я скорее вижу в этом свидетельство того, что менты были куплены.

Я обращаю внимание публики, что это не захват завода, когда у одного владельца 70% акций, а у другого – все 90%, и пойди разбери, кто кого надул.

Это – дом. В нем живут. Пока был совок, никто Народицких из особняка не выселял. Пока был совок, скрипач Жислин не пытался восстановить копии утраченных документов сразу после их утраты. К тому же скрипач Жислин так и не стал владельцем особняка. Ими стали юристы, защищавшие права Жислина.

«Слон» в деле Народицкого, на мой взгляд, таков: в течение двух поколений в особняке в центре Москвы жили Народицкие, а потом пришли вооруженные люди, выкинули Народицких и объявили, что все принадлежит человеку из окружения адвоката Кузнецова.

Я надеялась, что адвокат Кузнецов в своем письме приведет аргументы, противоречащие версии о том, что Жислин – всего лишь инструмент в руках рейдеров, выставивших из особняка в центре Москвы беззащитного интеллигента. Читателю судить, убедительны ли эти аргументы.

Я не жалею о том, что взялась за историю с адвокатом Кузнецовым. Это вопрос не об адвокате Кузнецове. Это вопрос о качестве оппозиции и качестве правозащиты.

Я с тревогой смотрю, как люди, отнюдь не являющиеся моральными авторитетами сами по себе, люди вполне приспособленные, циничные, входя по тем или иным причинам в конфликт с властью, немедленно приобретают статус мучеников за свободу.

Каждый раз, когда Патрушев сообщает нам, что предотвратил 300 терактов или раскрыл теракты аж на трех саммитах в Петербурге, Сочи и Самаре, я думаю, как может так быть, что Россией правят такие глупые, такие мелкие люди? Один из ответов на этот вопрос очень жесток. Он заключается в том, что оппозиция ведет себя не менее глупо. ФСБ рассказывает нам про триста терактов, а либеральная общественность рассказывает нам про то, что адвокат Алия Каитова – светоч свободы.

Того, кто восторгается тремястами терактами, – грубо и нагло используют. Того, кто называет адвоката Кузнецова оплотом демократии, используют тоже.

Я не хочу быть используемой ни так, ни эдак.

О деле Сутягина отдельно. Завтра.