Умный человек – совсем не жертва современного ущербного понимания науки, знающая чересчур много о чересчур малом.
 Умный человек – прежде всего тот, кто умно поступает. В частности, кто способен задавать загадки, которые интересно разгадывать.
 Интересную загадку задал нам, например, Путин, возглавив список «Единой России». Только не надо технологических деталей: ход туда, ход сюда, перенос власти от президента к премьеру и обратно, «технический президент» при вечно живом государе…
 Вопрос ведь как раз не в технологиях.
 Кто не понял еще, что власть – не фольклорный кейс с «бабками», ко-торый можно безнаказанно таскать из кабинета в кабинет, – скоро поймет это. Может быть, на собственном горьком опыте.
 Интересно другое: как Путин мог так унизиться?
 Путин, не менее Саркози болезненно чувствительный к малейшему посягательству на собственное величие; Путин, прекрасно понимающий, что в отсутствие традиций, закона и институтов основа его самодержавия – это его имидж, Путин, знающий истинную цену «Единой России» даже лучше ее не-посредственного командира Суркова, – и поставить себя на одну доску с ЭТИМИ?
 Да, конечно, он не допустил политических пигмеев совсем близко к себе, став, как христианский бог, единым в первой политической тройке партии «голубых медведей». Но это слабое утешение: он все же встал в шеренгу собранных им самим андроидов – и даже пропагандистская обслуга его подчиненных не преминула глумливо отметить это.
 А ведь Путин не просто встал в список партии люто ненавидимой народом бюрократии, не просто пополнил собой шеренгу персонажей, которые по той самой простоте, которая хуже воровства, считают, что «парламент не место для дискуссий», и не имеют личного мнения, пока Сам им его не сообщит, не просто сделал себя частью прогорклой идеологии былых секретарей сельских райкомов.
 Приняв участие в выборах, Путин поставил себя на одну доску со всеми полуразложившимися политическими трупами – так называемыми участниками «политического процесса».
 С умудрившимся, будучи другом Путина, не натворить подлостей Мироновым, одним своим внешним видом обогатившим политическую науку термином «социализм с нечеловеческим лицом».
 С выжившим из политики, как иные выживают из ума, Жириновским.
 С Явлинским, давно уже просыпающимся лишь к очередной избирательной кампании – чтобы обиженно промямлить что-нибудь неразборчиво благоразумное и изобразить из себя нетленные мощи российских либеральных ценностей.
 С политическим филиалом РАО «ЕЭС России», спекулирующим на трагедиях то пенсионеров, то искалеченного солдата.
 С Зюгановым, более всего на свете боящимся победы и получения власти. (Если какой-нибудь кремлевский юморист предложит ему на выбор Кремль или тюрьму, он, визжа от страха, будет ломиться в ворота Бутырки. Ему есть что терять: немалыми трудами с сентября 1993 года он добился почетной доли главного поставщика народного протеста ко двору Его Величества – приди он к власти, с кем ему торговать людским отчаянием? Он уже получил все, о чем способен мечтать, – статус и деньги; ответственность ему совсем ни к чему.)
 Конечно, благодаря своему неожиданному шагу президенту России удалось вырвать стратегическую информационную инициативу из рук, пожалуй, единственного уцелевшего к тому момента соперника – Виктора Пиписькина, но, даже несмотря на это по-путински убедительное достижение, так надругаться над Путиным не могло прийти в голову никакому Шендеровичу. «Крошка Цахес» отдыхает, теперь не понять, за что придирались к той заметке – на этом-то фоне.
 Неужели Путин не сознает всего этого?
 До конца, возможно, не сознает – замкнув на себя принятие всех сколько-нибудь значимых решений и фактически попытавшись заменить собой всю российскую государственность, он вряд ли имеет время для нормальной проработки даже самых значимых для него вопросов.
 Но наверняка подсознательно ощущает правду.
 Так в чем же причина такого самоуничижения?
 У российских царей в явной форме оно проявлялось, пожалуй, только у Ивана Грозного – первого, добившегося абсолютной власти и, как можно понять, сошедшего от этого с ума. Однако в меньшей степени, в более умеренных формах, самоуничижение проявлялось и у Петра Первого, и у Сталина – у тех, кто добивался положения вождей.
 Оно вызвано сложным сочетанием ощущения избытка силы (отнюдь не обязательно наличия избытка, но именно его ощущения), порождающего жажду поиграть с бесправным и бессловесным, доведенным до состояния оловянных солдатиков окружением. И глубоко загнанной тревоги перед высшими силами, на роль которых властитель посягает своим собственным всевластием и перед которыми на всякий случай надо полебезить – примерно так же, как лебезят перед ним самим приходящие к нему на доклад сановники.
 Но, помимо этих психологических причин, самоуничижение вождя имеет и жестко прагматический смысл. Оно четко разделяет всех толпящихся у трона людей не преданных престолу и преданных лично лицу, в данный момент его занимающему.
 Вторые будут играть вместе с ним в любые игры. Для них весь мир заключается исключительно и всецело в монаршей воле, как для влюбленного он весь сводится к мимолетному жесту его возлюбленной. На критическое восприятие они просто не способны: «Если партия скажет «Есть контакт!», комсомол будет есть контакт». И, что бы ни сотворил с собой лидер – ушел в монастырь, отдал власть Симеону Бекбулатовичу, заявил на съезде о намерении уйти в отставку или – на «тоже съезде» – о намерении возглавить список «Единой России», – эти люди могут ответить ему лишь визгом восторга и радостным повиливанием всего тела. (Были бы хвосты – виляли бы хвостами, но подлая эволюция, исчадие английского шпиона Дарвина, безвременно лишила нас хвостов.)
 Преданные же престолу ощутят, что самоуничижение лидера – это еще и унижение их святыни – престола. Они, может, и не промолчат – в определенных политических обстоятельствах это равносильно самоубийственному мятежу, – но в их одобрении не будет энтузиазма и щенячьего восторга.
 Самое интересное в том, что они отнюдь не приговорены.
 В разных обстоятельствах разным лидерам для решения разных задач требуются разные люди, в том числе и внутренне независимые от них лично.
 Да, логика выстраивания самодержавия предполагает, что самодержцу таковые не нужны и даже представляются угрозой, подлежащей устранению.
 Однако исключения все же возможны.
 Будет ли Путин стандартным случаем или, хотя бы отчасти, исключением – покажет время.
 На данном этапе интересно то, что президентский кульбит вызван не только сугубо технологическими, но и психологическими причинами, а также является инструментом быстрой, эффективной и незаметной сортировки пестрой толпы «друзей», столпившихся у монаршего стола.
 И, судя по началу «зачистки» некоторых из них, это заметили не только мы в нашей далекой китайской провинции.
 

г. Лицзян (Юннань)