Знаменитый Джон Гришем, автор юридических триллеров, написал очередную – на этот раз документальную — книгу. Книга называется The Innocent man – «Невиновный».

Жил-был в богом забытом городке Ада, что в Оклахоме, простой американский парень Рон Вильямсон. Он вышел из бедной протестантской семьи, мечтал стать великим игроком в бейсбол, но к двадцати годам выдохся, от бейсбола перешел к спиртному, наркотикам и барам, в которых клеил девиц и рассказывал, какой он великий игрок.

Однажды в городке Ада случилось убийство: зверски изнасиловали и задушили девушку по имени Дебби Картер. Последним человеком, который видел Дебби Картер в живых, был некто Глен Гор, местный мелкий бандит, которого потом закатали на сорок лет за что-то соответствующее. Все видели, как Глен Гор клеился к девушке сначала в баре, где она его оттолкнула, а потом на остановке, когда она садилась в машину.

Убийство было зверским. Убийца напоследок воткнул девушке в промежность бутылку из-под кетчупа, а в рот засунул полотенце и так и задушил. Борясь, он оставил кровавый отпечаток своей ладони. И, разумеется, до черта «пальчиков», крови, спермы и волос.

Убийство в крошечном городке вызвало, разумеется, шок. Расследовала его местная полиция во главе с неким Биллом Петерсоном. Билл Петерсон вызвал на допрос Глена Гора, и Гор сказал, что видел, как к девушке приставал Рон Вильямсон. Больше никто Вильямсона в баре не видел.

По какой-то причине полицейский Петерсон сразу решил, что убийца – Вильямсон. Но так как убийство было таким жестоким, то он счел, что убийц было, по крайней мере, двое. И записал в сообщники приятеля Вильямсона Денниса Фритца.

Абсолютно ничего не связывало Вильямсона и Фритца с преступлением. Они не знали Дебби Картер. Их отпечатков пальцев не было на месте преступления. Кровавый отпечаток ладони не принадлежал ни им, ни жертве. Судмедэксперт заключил, что волоски, оставленные на месте преступления, не могут быть волосками Вильямсона и Фритца. У Вильямсона имелось алиби — его старая мать, упертая протестантка, твердила, что он в тот вечер был дома.

Полицейский Петерсон знал, что показания матери Вильямсона будут очень весомы на суде, потому что городок маленький и все ее знали. Поэтому он подождал, пока мать умерла от рака, и арестовал Вильямсона и Фритца. Правда, мать записала в полицейском участке показания на видеокамеру, но об этой пленке полицейские даже не обмолвились.

Затем полицейские наняли нового судмедэксперта, который заключил, что волосы, взятые с места преступления «могут принадлежать» Вильямсону и Фритцу. Затем, через четыре года (!), они выкопали Дебби Картер из могилы, и новый эксперт заключил, что кровавый отпечаток ладони «может принадлежать» Дебби Картер. (Ладонь страшно мешала, ясно было, что ее оставил либо убийца, либо жертва.)

Доказательств все равно не было, но к этому времени Вильямсон и Фритц год сидели в тюрьме, и полицейские представили в качестве свидетелей целую кучу осведомителей, которые слышали, как Вильямсон и Фритц признавались в преступлении. Правда, все эти свидетели совершили тяжелые преступления, от которых, после дачи показаний, отделались условными сроками. Правда, свидетели путались в деталях, уверяли, например, что Вильямсон рассказывал, как засунул жертве в задницу бутылку из-под кока-колы, а в горло – трусики. Одна из осведомительниц даже ухитрилась подслушать, как Вильямсон орал по телефону матери, что он «убьет ее, как Дебби Картер», хотя женщин не пускали в мужской блок, а все телефонные разговоры параллельно слушал охранник.

К этому времени Вильямсон окончательно свихнулся. Охранники накачивали его по уши химией, чтобы в камере он вел себя спокойно, а в дни суда, напротив, с химии снимали, и он орал в зале, как животное. Его собственный адвокат панически его боялся.

Единственным доказательством, представленным на процессе, было признание самого Вильямсона. Оно не было записано на видео, оно не было написано подозреваемым от руки. Оно было записано полицейскими и не подписано Вильямсоном. Несмотря на это, присяжные Ады на двух разных процессах приговорили Вильямсона – к смерти, а Фритца – к пожизненному заключению. Все апелляции остались без ответа. Все кассации остались без ответа.

Одиннадцать лет Рон Вильямсон провел в камере смертников.

В конце концов одна из его апелляций попала к судье Сиэ. Судья Сиэ прочитал материалы дела и был поражен. Его помощники провели расследование, и, так как к этому времени был изобретен тест на ДНК, Фритц и Вильямсон прошли тест на ДНК.

Их ДНК не совпало с ДНК убийцы. ДНК Глена Гора, который в это время отбывал свой сорокалетний (!) срок, совпало с ДНК убийцы. Глен Гор, работавший вне тюрьмы, сбежал. Еще до анализа ДНК Глен Гор признался адвокатам Вильямсона, что он был полицейским осведомителем и торговал для полицейских Ады наркотиками.

После освобождения Вильямсона и Фритца полицейский Петерсон заявил, что у Глена Гора были сообщники-убийцы. (То есть что подозрение с Вильямсона и Фритца не снято.) В течение нескольких месяцев после оглашения на суде результатов анализа ДНК полицейский Петерсон не озаботился завести уголовное дело на Глена Гора. Полицейский Петерсон и К. до сих пор работают в полиции Ады.

Вот такую историю рассказал американцам Джон Гришем. Думаю, что это очень интересная история для американцев. Но еще более – и совсем по-другому — она интересна для России.

Потому что эта история – о корнях произвола. Это история о том, что даже в отлаженной судебной системе достаточно появиться маленькой колонии мерзавцев, чтобы система непоправимо сошла с рельс. Ведь, в конце концов, мы доверяем профессионалу — врачу ли, полицейскому ли. Когда оклахомский обыватель слышит, что за убийство Дебби Картер арестован местный умалишенный алкоголик, что он признался в убийстве и что многочисленные свидетели слышали его признание в тюрьме, он не будет предполагать, что полицейские вместо поисков преступника систематически занимались фальсификацией доказательств. Если он слышал, что Рон Вильямсон признался, он не будет вникать в такие сложности, что это признание не написано и не подписано обвиняемым.

Точно так же как российский обыватель, когда он слышит по телевизору, что в Ингушетии при операции в Чемульге ликвидирован боевик, отстреливавшийся до последнего, не обязан проверять, что боевику было шесть лет и что после того, как его убили, рядом с ним положили автомат.

Эта книга о том, что корни тоталитаризма – в нас самих. В любом человеке, который вместо того чтобы выполнять свою работу, ищет способ работу не выполнить. И о том, что на самом деле абсолютное большинство людей равнодушны к любым проявления произвола, даже таким, протест против которых не отнимет у них ни жизни, ни свободы, ни здоровья — вообще ничего, кроме малой толики душевной сосредоточенности.

Когда меня спрашивают, а почему российский оболваненный обыватель не протестует против Путина, я вправе спросить: а почему обыватели в Оклахоме, которым ничего не угрожало, не протестовали против полицейского Петерсона и даже после того, как его жертвы были оправданы, половина жителей Ады все равно верила в виновность Вильямсона, потому что мало ли что там эти яйцеголовые выдумавают с ДНК, а полиция есть полиция. Не мог же человек 11 лет просто так просидеть в тюрьме! Раз сидел, было за что.

Разница между США и Россией, конечно, в том, что в США система не встала на защиту полицейского Петерсона. Что когда судья Сиэ прочел протоколы суда, он начал действовать — и никто не звонил ему сверху. Петерсоны, как раковые клетки, возникают везде, но российская система правосудия отличается тем, что именно раковые клетки делают карьеру и погоду.

The Innoncent Man для российского читателя — это история о том, что тоталитаризм не приходит сверху. Он приходит снизу, и люди не протестуют против него, и демократическое государство – это вовсе не естественная форма общежития людей.

Тоталитаризм – естественен, как естественно сорнякам расти в огороде. Демократия – неестественна, как неестественна красивая, душистая, специально выведенная капризная роза. Демократические институты – это садовник, который выпалывает сорняки и обихаживает розы. Даже в развитом обществе садовники часто спиваются или ленятся выполнять свою работу. В России же сейчас еще проще. В России сейчас садовники растят сорняки. Розы им даже не надо выпалывать. Они загнутся сами.