Полгода тому назад речь шла о предчувствии катастрофы. Полтора месяца назад – о прологе катастрофы. Сегодня – о ее начале. Полгода назад слово «катастрофа» применительно к ближайшему будущему страны еще могло показаться преувеличением. Однако события, происходящие в настоящее время, к сожалению, подтверждают, что термин используется верно.

Одним из ключевых событий, запускающих катастрофу, является то, что иногда называется «выборами 2 декабря». Завершающаяся ныне так называемая «предвыборная кампания» по своей стилистике напоминает две другие предвыборные кампании – ту, что проходила в СССР перед выборами в Верховный Совет 12 декабря 1937 года, и ту, что проходила в Германии перед выборами в Рейхстаг 5 марта 1933 г. Все три кампании – две прошлые и нынешняя – объединяют общие черты поведения власти: массовые нарушения законодательства, в том числе законов, принятых самой властью; театрализованные шоу с элементами психоза; недопущение политических оппонентов к участию в выборах, запугивание, насилие, террор – вплоть до заключения оппонентов в тюрьмы и лагеря. Пока степень жесткости и масштабы незаконных действий власти уступают событиям в СССР и Германии семидесятилетней давности, однако направление эволюции режима не оставляет сомнений.

Исходя из того, что происходит в последние месяцы, событие 2 декабря – это не парламентские выборы в классическом понимании этого слова. Это не выявление волеизъявления граждан. И это даже не референдум о доверии Владимиру Путину. 2 декабря – это спецоперация.

Это спецоперация, в которой основные участники этого действа со стороны власти – «ЕдРо», «запутинцы», «нашисты» — не являются самостоятельными участниками процесса. Все они являются статистами, причем статистами низкого уровня, не знающими и плохо понимающими, для каких целей их используют сегодня, и как их будут использовать завтра.

Степень неинформированности и непонимания происходящего, продемонстрированная не только приближенными к власти пропагандистами, но и высокопоставленными представителями самого режима, включая руководителей обеих палат парламента, обоих премьеров – недавно отставленного и недавно назначенного, обоих «преемников», показывает, что статистами в проводимой спецоперации являются и они.

Для граждан же России важно понять, каковы главные цели, неизбежные результаты и вероятные последствия проводимой в настоящее время спецоперации.

Главная задача спецоперации 2 декабря – легитимация режима. Не только и не столько того, который уже сформировался к настоящему времени, но и того, который будет формироваться в ближайшие месяцы. Динамика происходящих событий не исключает того, что действующий политический режим находится в состоянии перехода от эволюционных к революционным изменениям. Следует со всей серьезностью отнестись к словам В. Путина о грядущем «радикальном обновлении власти».

Легитимация режима и «радикальное обновление власти» создают условия для завершения процесса деинституализации российского государства. Процесс разрушения институтов современного государства и общества – относительно самостоятельного парламента, независимой судебной власти, большей части свободных СМИ, автономных губернаторов, профессионального правительства и даже Администрации президента, однажды начавшись, не может быть немедленно остановлен. Более того, он неизбежно будет продолжен.

На очереди – силовые структуры государства, процесс разложения которых необычайно ускорился в последнее время. Их превращение из крайне неэффективных, но бывших пока еще государственных структур в структуры уголовного характера идет полным ходом. Государственные и уголовные структуры силового характера роднит друг с другом применение насилия по отношению к гражданам. Отличает их друг от друга характер применения насилия – в соответствии с законом или безотносительно к нему. Несоблюдение законов, их игнорирование и нарушение превращает государственные силовые структуры в организованные преступные группировки. 

Следствием разрушения институтов современного государства и общества становится концентрация власти в руках очень узкого круга людей, вплоть до одного человека, абсолютизация власти; релятивизация институтов неприкосновенности личности, жилища, собственности, превращение собственности во владение, обусловленное определенными, причем постоянно меняющимися и постоянно множащимися условиями; деформализация действующих в государстве и обществе правил; разрушение даже неформальных, но устоявшихся и известных процедур.

Неизбежным результатом деинституализации становится сокращение горизонта планирования, ликвидация самостоятельности, ответственности уполномоченных лиц, распространение подозрительности, неустойчивости, неуправляемости и непредсказуемости принимаемых решений и к отказу от их принятия. Непредсказуемость решений, действий и поступков относится не только к массовым представителям государственной бюрократии, не говоря уже о широкой публике, но и к самим членам властной группировки.

Не только поведение, не только комментарии, но и выражения лиц министров российского правительства, так называемых «наследников», после снятия второго лица в российской властной иерархии – премьер-министра – и назначения нового премьера, свидетельствуют о переходе процесса деинституализации в следующую фазу – к сужению круга лиц, принимающих решения, до абсолютного минимума и ликвидации даже неформальных процедур принятия решений, к переходу от институтов (как формальных, так и неформальных) к их полному отсутствию. Предсказать последующие действия власти теперь не могут не только миллионы российских граждан, не только полупрофессиональные политконсультанты, подвизающиеся на сакральном бизнесе по расшифровке «знаков неба», но и даже очень узкий круг людей, еще недавно относившийся к числу тех, кто принимает решения. Радикальное сокращение числа участников политического процесса, обладающих хотя бы минимальной самостоятельностью, неимоверно повышает риски для страны.

Одним из примеров деинституализации является происходящая на наших глазах ликвидация института передачи власти. Весьма несовершенная, но в основе своей демократическая процедура, существовавшая в стране в 1990-е годы, фактически упразднена. Однако ее место не заняла какая-либо новая процедура передачи власти – ни партийного, ни группового, ни династического характера. Не возникло процедуры, характерной даже для авторитарных режимов.

Например, в СССР, который ни в коей мере не был демократической страной, все же за годы, прошедшие после смерти Сталина, выработалась определенная процедура наследования власти, которая последовательно и фактически без сбоев применялась в 1982, 1983 и 1985 годах. Процесс избрания включал в себя как образование среди членов ЦК и Политбюро группировок и альянсов, так и реальный процесс выбора Генерального секретаря, обладавшего весьма значительной, хотя и не абсолютной властью. Члены Политбюро обладали большой самостоятельностью, на заседаниях случались дискуссии. Причем несовпадение позиций члена Политбюро и Генсека не приводило к репрессиям.

Ликвидация института передачи власти, происходящая в течение последних месяцев, существенно увеличивает риски силового решения вопроса наследования, риски насильственных переворотов, а также риски репрессий против их реальных и/или потенциальных участников.

Ликвидация традиционных институтов организации государства и общества вызывает спрос на их заменители, роль которых исполняют угрозы террора, серьезность которой может быть подтверждена лишь реальными репрессиями – массовыми или избирательными. Логика эволюции деинституализирующегося режима неизбежно требует поиска и нахождения врагов – народа, партии, правителя. Разворачивающаяся в стране кампания против «врагов» действующего президента, следуя логике политического процесса, неизбежно потребует перехода от иррегулярного применения насилия против лиц, «наносящих режиму ущерб», к систематическому применению репрессий.

Кандидаты во «враги» и, следовательно, в жертвы такого рода репрессий уже определены: т.н. «Запад», политические и идеологические оппоненты, часть государственной бюрократии. Что касается Запада, то ему вряд ли следует ожидать чего-либо принципиально нового, кроме агрессивной пропагандистской кампании, дипломатического противостояния, очередных вспышек энергетических и кибер войн. В отличие от «Запада» две другие группы «врагов» оказываются непосредственно «под рукой» режима и имеют право претендовать на скорое получение ударов.

Что касается оппозиции, то кампания репрессий против ее представителей быстро набирает обороты, как по широте охвата, так и по масштабам и жесткости применяемых мер. Что касается бюрократии, то ей тоже, судя по всему, не придется долго ждать своей очереди. В силу доступа к рычагам власти именно бюрократия, включая и ее силовую часть, представляет собой реальную угрозу нынешнему политическому режиму. Логика процесса потребует ее ликвидации. Вслед за предвыборной кампанией 1933 года в Германии пришла «Ночь длинных ножей» 1934 г. против руководителей СА во главе с Эрнстом Рэмом, а после предвыборной кампании 1937 года в СССР – репрессии 1938 года против организаторов и исполнителей «Большого террора» во главе с главой НКВД Николаем Ежовым.

То, что режим уже готов к систематическому применению репрессивных мер как против оппозиции, так и против бюрократии, продемонстрировано не только тем, что за решеткой оказались Гарри Каспаров и сотни участников политических акций, но и замминистра финансов Сергей Сторчак и замруководителя наркослужбы Александр Бульбов.

Главное, что несет наступающая катастрофа, это ее последствия не для членов господствующего режима, не для представителей действующей бюрократии, ни даже для участников политической оппозиции. Главное, что она несет для рядовых граждан.

Причем эти возможные последствия в меньшей степени касаются их благосостояния. Исторически репрессии не обязательно сопровождаются немедленно наступающими экономическими кризисами, а иногда проводятся во время и на фоне заметного экономического роста. За 2000-2007 гг., в течение которых произошла ликвидация институтов современного государства в России, прирост российского ВВП составил 69,5%. В период формирования и легитимации сталинского государства в СССР и нацистского государства в Германии с 1932 по 1939 год ВВП в СССР вырос на 69,1%, в Германии – на 69,6%. Темпы экономического роста в Германии и СССР в 1930-е годы превышали темпы роста мировой экономики в 2,4 раза. Темпы прироста российского ВВП в 2000-е годы превышают темпы роста мировой экономики в 2,38 раза.

Главное, что несет наступающая катастрофа — это последствия для безопасности и жизни обычных граждан. О цене, которую платят люди и платит страна, за разворачивающуюся институциональную катастрофу, могут свидетельствовать даже такие, казалось бы, далекие от политики события, как последствия стихийных бедствий, например, шторма 11 ноября в Керченском проливе. Хотя шторм в равной степени ударил как по российскому, так и по украинскому берегу, по российскому порту Кавказ и украинскому порту Керчь, ущерб, нанесенный российской стороне, оказался много тяжелее, чем украинской. Все моряки, погибшие во время шторма, были на судах, находившихся в российском порту Кавказ, все 5 судов, потерпевших кораблекрушение, все 8 судов, выброшенных на мель, не получили разрешения покинуть опасную зону со стороны именно российского портового руководства. В иных случаях стихийных бедствий разницу в числе погибших (например, от наводнений летом 2003 г. в Европе и на Северном Кавказе: Германия – 1, Чехия – 7, Россия – 132) и в масштабах нанесенного ущерба еще можно было объяснить разницей в уровнях экономического развития затронутых стран. В случае керченского шторма это объяснение уже не работает – сегодняшняя Украина пока еще беднее сегодняшней России. Но то, что в разных ситуациях называется разгильдяйством, безответственностью, человеческим фактором, представляет собой институты защиты жизни людей и сохранения имущества. А они в более бедной, но демократической Украине уже сегодня работают лучше, чем в более богатой, но авторитарной России. Жертвоприношения человеческими жизнями в сегодняшней России вызываются не стихией – а уничтожением режимом институтов современной цивилизации.

Перспективы нового политического режима, легитимация которого ожидается 2 декабря, сомнений не вызывают – он архаичен и исторически обречен. Политические режимы с вертикальной организацией общества, с господством насилия и террора проигрывают политическим режимам с его горизонтальной организацией, терпимостью, конкуренцией в экономической и политической сферах. Величайшие цивилизации Востока, мощнейшие государства с вертикальной организацией общества – от Египта до Ассирии, от Месопотамии до Парфии, превосходившие по уровню богатства, экономического, научного и культурного развития тогдашние государства Запада, были сметены историей. Потомкам от них остались лишь развалины их столиц – Фив, Вавилона, Ниневии, Петры, Пальмиры, Мерва. Более бедные, но по-другому – горизонтально – организованные общества Запада не только выжили, но и одержали историческую победу – не над Востоком – над неэффективной системой организацией общества, государственной власти и экономики. Послевоенный подъем восточных стран – Японии, Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга, а в последние десятилетия – Индии и материкового Китая – происходит на во многом импортированном с Запада институциональном фундаменте горизонтальной конкуренции.

В отличие от ясности конечных перспектив нынешнего российского режима на три важнейших вопроса пока ответов нет:

1) как долго продержится этот режим;

2) какую цену Россия заплатит за его существование;

3) скольких жертв российских граждан будет стоить его ликвидация.

Анализ природы нынешнего режима наталкивается на трудности, связанные как с его достаточно быстрой эволюцией, так и с отсутствием очевидных исторических аналогов и ограниченностью применения стандартного аналитического аппарата. При том что многие похожие черты можно встретить в различных авторитарных диктатурах прошлого, у нынешнего российского режима есть и свои исключительные особенности. Наличие странной организации под названием «партия «Единая Россия» не делает ни ее правящей партией, ни режим – партийной диктатурой, как это было в коммунистическом СССР и нацистской Германии. Исключительное положение квази-государственных корпораций, предназначенных для перераспределения в пользу своих хозяев и потребления ими национальных экономических ресурсов, не делает этот режим корпоративным, как это было в Италии, Испании, Португалии середины прошлого века. Господствующее положение представителей ордена крюконосцев и крюкопочитателей во власти не делает это государство орденским – как это было с орденом тамплиеров, Тевтонским орденом, с орденским государством Пруссия.

Поиск подходящей для описания нынешнего российского политического режима социальной модели неизбежно приводит исследователя на берега Сицилии и Аппенинского полуострова. Социальные организации, профессионально специализирующиеся на применении насилия, не ограничиваются лишь государствами, армиями, секретными службами и частными охранными предприятиями. Среди них есть и организованные преступные группировки. Речь идет, естественно, не о желании кого-либо оскорбить или унизить, а об использовании этих терминов исключительно в аналитическом плане – как описание определенных, четко фиксируемых моделей социального поведения. Отличие последних от первых заключается лишь в том, что использование насилия последними не ограничивается законом, пусть даже и крайне несовершенным. В свое время блаженный Августин точно подметил родство таких силовых структур: «Государство, лишенное правосудия, есть не что иное, как шайка разбойников».

Однако определенное разочарование подстерегает исследователя и здесь. При наличии еще больших количественных и качественных аналогий нынешнего российского режима с самыми известными преступными сообществами – итальянскими «Коза Нострой», «Каморрой», «Ндрагеттой», китайскими «Триадами», российскими «ворами в законе» — все же следует признать, что сохраняются и существенные различия. Мафия имеет свои принципы, правила, кодексы поведения, жестокие, чудовищные, неприемлемые для цивилизованных граждан. Но эти правила существуют, и руководство, и члены преступных сообществ в большинстве случаев все же им следуют. То, что происходит в сегодняшней России, плохо походит на следование правилам и кодексам поведения, какими бы отвратительными они ни были. Нынешняя российская ситуация кажется более похожей на нестабильные группировки городской шпаны, отличающиеся неустойчивостью настроений и непредсказуемостью поведения – от отношений, кажущихся весьма доброжелательными, до внезапного удара финкой.

Независимо от уровня понимания природы нынешнего режима на повестке дня стоит вопрос о том, что делать в этой ситуации гражданам России.

Следует вспомнить правила поведения, которых приходится придерживаться при вынужденном общении нормальных людей со шпаной. Одно из них заключается в том, чтобы минимизировать риски встреч, контактов, общения с ее представителями. Другое сводится к неучастию в делах шпаны. Третье сводится к базовым правилам выживания в новых, мягко говоря, не самых приятных условиях. По словам Варлама Шаламова, их суть наилучшим образом была сформулирована зэками ГУЛАГа более полувека назад: «Не верь. Не бойся. Не проси».