За гранью закона
Победа, правда, ещё не окончательная — в самом Дагестане продолжаются и взрывы, и убийства милиционеров. Террор не побеждён, и контртеррористическая операция продолжается. По пути мы потеряли возможность парламентской дискуссии и парламентского контроля, прямые выборы губернаторов, независимое общенациональное телевидение. Но тут, объясняют нам, неизбежны издержки: ради победы приходится поступиться частью прав и свобод — разумеется, для защиты тех прав и свобод, поступиться которыми нельзя.
Ведь, во-первых, «все мужчины делают это» — посмотрите, как ограничивают права на Западе, в Штатах, в Англии…
А во-вторых, напоминают нам, дело ведь даже не в законодательстве, не в формальных ограничениях писаных кодексов и деклараций — у всех есть практика, вспомните Афганистан, Ирак, Абу-Грейб, Гуантанамо… Для нас главное то, что Чечня и Кавказ вернулись в единое российское правовое пространство.
Только вот в чём загвоздка – пространство это на поверку оказывается сильно искривлённым. Как вблизи чёрной дыры, которая безжалостно рвёт на части всё, что к ней приближается, а потом безвозвратно проглатывает.
Обратимся, однако, к нашей практике — к Дагестану, с которого начинался победный путь России.
24-летний Ильяс Дибиров был задержан сотрудниками МВД Дагестана в городе Избербаш 15 ноября 2007 года. Дибиров пытался бежать, в него стреляли — два огнестрельных ранения в ногу. Сам Дибиров потом объяснял, что бежал, потому что испугался, увидев бегущих к нему людей в масках — подумал, что его хотят похитить. У Ильяса были основания так думать: в апреле 2007 года его брат Рамаз Дибиров был похищен «неизвестными», а затем пропал без вести.
Что ж, хотя война, «контртеррористическая операция» завершена — об этом объявляли многократно, но «борьба с терроризмом» продолжается. Для этого у государства есть обычные, нормальные, законные средства — подозреваемого арестовывают, обвиняют, судят…
Дибирова, как и полагается по закону, поместили в ИВС — изолятор временного содержания. Однако, вопреки закону, родственникам не сообщили, несколько дней они не знали, где находится Дибиров. Соответственно Ильяс не мог встретиться с адвокатом. Между тем, адвокатская помощь была ему необходима — «органы» инкриминировали Дибирову статьи 208 («участие в незаконном вооруженном формировании») и 317 («посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов»), было возбуждено уголовное дело.
Только 21 ноября, когда Ильяса перевели в махачкалинский ИВС, с ним смог встретиться адвокат Курбанов. Адвокат увидел следы побоев и пыток: гематомы вокруг обоих глаз; на правом боку синяк 20 на 20 сантиметров; на спине, руках и ногах — множественные синяки, ссадины, кровоподтеки; на запястьях рук шрамы от наручников… По словам самого Дибирова, это у него осталось от общения с сотрудниками Управления по борьбе с организованной преступностью, которые, сменяя друг друга, пытали и избивали его, требуя «признания».
Одна деталь: в раны на ноге засовывали металлические предметы. Школьную программу по литературе все помнят? Мне почему-то вспоминается «Молодая гвардия», как там кому-то бередили рану шомполом…
Ильяс подписал какие-то бумаги, какие – не знает. По его словам, на голову ему надели непрозрачный черный пакет, в пальцы сунули ручку…
В махачкалинском ИВС Дибирова не оставили вниманием. Сотрудники УБОП и ФСБ обещали Ильясу, что если он не будет давать «правильные» показания в ходе следствия, то его «потеряют» в Чечне — так же, как весною «потеряли» его брата Рамаза. Эти «визиты» происходили без уведомления следователя и без присутствия адвоката. Дибирова заставляли стоять по нескольку часов на одной ноге. Когда Ильяс в изнеможении падал на пол, били по почкам, по раненой ноге. В результате побоев он начал мочиться кровью.
С момента задержания Дибирову не оказывали медицинскую помощь, хотя адвокат направил ходатайства о немедленном оказании подследственному такой помощи и проведении медицинского освидетельствования. Лишь 23 ноября, когда ИВС посещал дежурный прокурор, адвокат смог добиться, чтобы к Ильясу вызвали «скорую». А 30 ноября, через пять дней после истечения законного срока содержания в ИВС (это 10 дней), Дибирова перевели в махачкалинский СИЗО. Ещё через пять дней – в дербентский СИЗО. Однако, несмотря на многочисленные теперь уже ходатайства адвоката, судебно-медицинское освидетельствование проведено не было.
12 декабря Ильяса вновь перевели в махачкалинский ИВС «для проведения следственных действий». О дальнейшем нам известно из заявления Дибирова, переданного адвокатом в Правозащитный центр «Мемориал». По прибытии в изолятор Ильяса избили резиновыми дубинками. Через сутки, в середине дня 13 декабря, его вывезли на какую-то «базу», где, по словам Дибирова, с ним «работали» «спецназовцы русской национальности». Из-за вмешательства адвоката эта «работа» продолжалась лишь несколько часов — к полуночи Ильяса вернули в махачкалинский ИВС. За эти несколько часов с Дибировым успели сделать многое. Администрация изолятора была вынуждена вызвать «скорую». Врачи в присутствии начальника ИВС констатировали у Ильяса многочисленные телесные повреждения. По словам адвоката, встретившегося с Дибировым 14 декабря, у него сотрясение мозга — били дубинками, а когда вывозили с «базы», несколько раз ударили прикладом, так что Дибиров потерял сознание. Травмирован кадык, гематома 10 на 10 сантиметров — били прикладом. Били по плечам — сплошные гематомы, возможен перелом правой ключицы. Ушиб грудной клетки, возможно, сломана грудина. Как следствие у Ильяса нарушено дыхание и затруднен прием пищи. Врачи настоятельно потребовали немедленной госпитализации — им было отказано. В присутствии адвоката Дибиров составил заявление: перечислил применявшиеся к нему пытки, указал на отсутствие медицинской помощи, просил о срочном переводе в СИЗО.
Адвокат вновь писал ходатайства, требуя судебно-медицинской экспертизы, но ему было отказано. Вмешательство из Москвы было не более эффективно.
Светлана Ганнушкина, член Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в Российской Федерации, член Совета при президенте по содействию развитию гражданского общества и правам человека, член правления «Мемориала» и прочая, звонила 15 декабря Гамзату Магомедову, следователю, ведущему дело Дибирова, спрашивала: известно ли ему о тяжелом состоянии Ильяса? Следователь отвечал, что не несет ответственности за происходящее в Махачкале. На вопрос: «Почему подследственный содержится не в СИЗО, а по его, Магомедова, постановлению переведен в ИВС?», последовал ответ, что это необходимо для "проведения эффективных следственных действий". На вопрос: «Какие же следственные действия могут проводиться в отсутствии следователя, кроме физического давления на подследственного?» — Магомедов ответил, что это есть тайна следствия, оговорившись, впрочем, что ни он, ни кто другой не имеет права получать показания с помощью пыток. Ганнушкина попросила Магомедова поинтересоваться состоянием его подследственного — следователь ответил неохотным обещанием (приём не новый — следователь задаёт вопросы человеку, уже «обработанному» оперативниками, а сам в «обработке» не участвует. И свидетельствования не проводят, пока не пройдут синяки и ссадины, тогда в суде уже невозможно доказать, что показания получены «незаконными методами»).
Светлана Ганнушкина звонила также и в махачкалинский ИВС — дежурный по изолятору подтвердил: Ильяс находится у них, нуждается в медицинской помощи, но такую помощь оказывают, теперь вот вызовут «скорую».
Восстановить законность в деле Дибирова пытался и Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Владимир Лукин, он лично связывался с заместителем Генерального прокурора России.
Насколько известно Правозащитному центру «Мемориал», на 18 декабря судебно-медицинская экспертиза в отношении Дибирова проведена не была, он оставался в ИВС.
Каковы результаты такой вот «контртеррористической» практики?
Весь прошедший месяц в отношении Ильяса Дибирова нарушался закон. Однако такого рода доводы, равно как и «абстрактный гуманизм», в России не в чести. Ныне принято быть рациональным и рассуждать в категориях целесообразности: ведь его самого обвиняют в тяжких преступлениях.
Но если говорить о целесообразности, неужели кто-то полагает, что полученные таким вот образом показания могут быть положены в основание обвинений, которые признает суд? А если суд всё же признает эти обвинения, каково будет уважение к этому судебному решению? Интересно: то, что делали и продолжают делать с Дибировым, может подвигнуть настоящих боевиков выйти «из леса» и «спуститься с гор»? Или предотвратить чей-то уход «в лес» и «в горы»?
Обратное более вероятно. Когда государство, отказавшись от категорий права и морали, само становится на одну доску с теми, кого называет террористами, оно лишается в глазах граждан легитимности, утрачивает право судить.
Американские власти оправдывают происходящее на Гуантанамо тем, что тюрьма находится за пределами территории Соединённых Штатов. Сомнительная аргументация.
Но тот, кто ставит Кавказ за грань права, именно что выводит его за пределы страны. Ведь отказ от соблюдения законов — «борьба с терроризмом» здесь только предлог — и есть симптом распада государства.
