70 лет — это такой юбилей, который надо праздновать еще живым, такой юбилей, когда человек еще может успеть многое сделать. А 70 лет Высоцкому — это почти как 200 лет Пушкину. Высоцкого так давно нет с нами, что уж и сын его, Никита, стал теперь старше отца.

Я не зря про Пушкина вспомнил. Не хочу говорить, что Высоцкий, как и Пушкин, — «наше всё», а вот о другом определении вспоминаю часто. Пушкина называли «энциклопедией русской жизни», так вот Высоцкий как никто другой, по-моему, «энциклопедия советской жизни». Кажется, что он спел, сказал всё и обо всём, что было в той жизни, в том времени, в той стране и том мире. И сказал так, что и не знаешь, что тут добавить. В юбилейных выступлениях про поэтов всегда цитаты из классика, но у меня никаких цитат не будет, потому что иначе их было бы слишком много, это были бы одни сплошные цитаты, потому что на каждый случай я мог бы вспомнить что-нибудь из него.

Мало что оказало на меня такое же колоссальное воздействие, как его песни. Вот «битлы» еще. Но «битлы» это в первую очередь сама музыка, с текстом на языке, который для меня не родной, а «со словарем». А Высоцкий — это слова! И такое в них колоссальное потрясение! Я всю жизнь прожил с песнями Высоцкого, хотя живым его совсем не помню — мне было восемь лет… Смерть этого человека — которого я не видел, не знал, который был до того, как началась моя сознательная жизнь — для меня личная потеря. И не затихает это с годами нисколько. И как много людей испытывают те же чувства. И как мало из ушедших от нас вызывают такие же чувства.

Люди, которые не просто были знакомы с ним, а хотя бы раз видели издали, сами становились знаменитыми и писали потом мемуары о нем. Поэтому «знакомых» и «друзей» у Высоцкого было больше, чем население страны.

Конечно, тем, кто помоложе, многое в его песнях уже надо пояснять, потому что и в жизни изменилось многое. Но вы объясните им, и они тоже полюбят эти песни. Я слушал Высоцкого еще ребенком, не понимая, каких-то «взрослых» реалий, но я все равно чувствовал в этих словах что-то… очень много чего. Наверное, это и есть поэзия.

Даже самую хорошую песню, самые проникновенные слова трудно слушать слишком часто. Привыкаешь, пропадает эффект новизны. Высоцкий в этом смысле поразителен тем, что вот сколько ни слушаешь уже вроде бы наизусть заученное, а всякий раз какой-то нюанс появляется, которого ты не замечал раньше. Всякий раз какой-то новый смысл. То одна строка удивит, то в следующий раз другая, то одно слово, то другое, на которое прежде не обращал внимания.

Человек, который никогда не сидел и даже не привлекался, смог так спеть об этом, что полстраны было уверено, будто он полжизни провел по тюрьмам. Но вряд ли при этом его песни можно назвать «блатными». Спел ли у нас кто-нибудь о войне лучше? Полстраны думало, что он воевал, а ведь, когда началась война, ему было три года! Он рассказал о том, чего никогда не видел так, как и очевидец не расскажет!

Высоцкого можно слушать в каком угодно его собственном исполнении, при самом ужасном качестве записи. Часто же такое бывает с другими артистами — не понравилось тебе, а люди говорят: да ты просто не тот концерт послушал или качество звучания тут не очень. Высоцкий не зависит от чудес звукозаписи. Не зависит от простоты своих аккордов и своей невиртуозной гитары. Его студийные, прилизанные записи слушаются, пожалуй, даже и похуже.

Я не люблю посвященные ему концерты, потому что там его песни поют другие, но никто не может спеть их как надо. Не потому, что не стараются, не потому, что голос у него был хриплый. Высоцкого нужно слушать только в оригинале, потому что только он мог так всё это спеть.

Глупо говорить о том, что было бы, проживи он дольше или доживи до вот этого юбилея. Так, как он жил, — до 70-ти не доживают. Хотя было бы здорово послушать, что он спел бы о том жутко интересном для страны времени, которое началось после его смерти. Какие еще страницы вписал бы в свою «энциклопедию». Я почему-то очень хотел в свое время услышать, как он спел бы про Афганистан. Наверное, потому что эта война началась еще при его жизни. Что он спел бы про «гласностЪ и пэрэстройка», про то, что у нас теперь.

Хотя «про теперь»… я часто ловлю себя на мысли, что, может, оно и к лучшему, что нет сейчас Высоцкого. Понимаете, жутко обидно наблюдать за многими кумирами детства, музыкантами в том числе, которые превратились в маргиналов, коммерсантов, лабают по клубам, в банях и на дачах. Мне очень не хотелось бы увидеть Высоцкого в такой или какой-то похожей роли. А поручиться, что этого не произошло бы, я не могу. Не был он образцовым человеком — ни монахом, ни святым, ни бессребреником.

Может, потому еще и любят его так, что множество наших хрестоматийных противоречивых черт он воплотил в себе в крайних, окончательных формах. Когда душа поет, срываясь на крик. Когда рвешь рубаху на груди незнамо зачем, потому что в груди этой тоже все рвется. Когда выпил от тоски, и стало весело и светло впереди, а как протрезвел — так сделалось еще тоскливее и противнее. Когда сам себя губишь, когда изводишь всех близких так, что твоя смерть для них и горе и облегчение. Как и для тебя самого. Когда черное и белое в тебе не отделить одно от другого.

Высоцкий сказал о нас то, что мы сами думали, но никак не могли сформулировать. Сказал о нас лучше, чем мы сами могли бы.

И мне хотелось бы здесь сказать о нем что-то такое… что-то «окончательное», чтобы выразить все, за всю свою жизнь, за сотни песен, прослушанных тысячи раз. Наверное, не получилось. И в этом тоже весь Высоцкий. Когда смотришь какие-то не совсем понятные фильмы, слушаешь какие-то странные песни и тебе кажется, что и я бы так смог, если бы мне чуть больше повезло, если бы я чуть потренировался, подучился, подсуетился. Такое чувство часто бывает. А вот когда я слушаю Высоцкого, я всегда понимаю, что я бы очень хотел так же, но никогда не смогу.

С Днём Рождения, Владимир Семёныч! И спасибо моей маме: она очень любит Высоцкого, и в нашем доме он звучал постоянно. С самого моего детства я помню его голос, и это уж наверняка на всю жизнь, сколько бы юбилеев ни прошло.