16 апреля 2008 года в Любляне (Словения) прошёл очередной раунд консультаций по правам человека между Российской Федерацией и Европейским союзом. Подобные консультации проводятся раз в полгода. Этот механизм обсуждения важных сторон положения с правами человека в России и странах ЕС, взаимодействия в сфере прав человека на международном уровне заработал в 2005 году. Россию представляют сотрудники Министерства иностранных дел, а Европейский Союз - представители так называемой "тройки": страны-председателя ЕС в данный момент (в настоящий момент это Словения), Европейской комиссии и Совета ЕС.

Российские неправительственные организации с самого начала добивались большей прозрачности этих межправительственных консультаций и участия в них институтов гражданского общества. Европейский Союз, идя навстречу требованиям российских НПО, пригласил их и представителей зарубежных НПО на встречу 16 апреля в Любляне непосредственно накануне межправительственного диалога, чтобы выяснить и обсудить точки зрения гражданских организаций на обсуждаемые проблемы. Официальная российская делегация была приглашена на эту встречу с НПО, но, к сожалению, отказалась принять в ней участие.

Среди прочих, на встрече выступил известный российский правозащитник и общественный деятель, председатель российского «Мемориала» Сергей Ковалев. "Ежедневный журнал" предлагает вашему вниманию текст его выступления.

Я намерен говорить о том, какое место идеи и понятия прав и свобод личности занимают в практике и в мотивации решений европейских органов (а также и более широких международных учреждений, в которых Европа играет ключевую роль). Иными словами, о том, в какой мере деятельность этих организаций совпадает с торжественными декларациями о высоких принципах и приоритетах. Или, ещё грубее – о господствующем лицемерии, чреватом очень опасными последствиями.

Полезно вспомнить некоторые общеизвестные факты. На наших глазах была предпринята попытка в глобальном масштабе подчинить политику нравственным критериям – а это значит подчинить её фундаментальным принципам Права, основанного на этих критериях. Сразу после второй мировой войны (и не случайно именно тогда!) центральным пунктом важнейших международных решений оказалась концепция, согласно которой права и свободы личности – универсальная ценность, первый приоритет и высшая цель демократической политики. В совокупности с демократическим устройством государств, этот приоритет представляет собой не только первую цель политики, но также и главный политический инструмент международной безопасности и справедливого мира. Весьма демонстративными свидетельствами «триумфа» повсеместно поддержанной новой политической парадигмы, казалось бы, стали сам факт учреждения Организации объединённых наций и преамбула её Устава.

Основоположные принципы этой парадигмы, однако же, вовсе не осуществились в международной политике и отнюдь не стали первым приоритетом ни для одного государства. Их с удовольствием упоминают и нередко имитируют ради престижа и красивой позы, но они нимало не влияют на важные политические решения.

Явное пренебрежение международного сообщества к своим собственным высокопарным заявлениям очевидно: вспомним ковровые и атомные бомбардировки мирных городов; пол-Европы, отданные в рабство сталинской тирании; многие тысячи людей, выданных тому же Сталину в бессудную каторгу, а подчас на смерть. Как совместить это с тем, что ведь и в самом начале войны против нацизма союзники уже провозгласили те самые лозунги свободы, человечности, права?!

Увы, очень яркий пример двойственного, противоречивого политического сознания являет собой такое важное событие, как Нюрнбергский трибунал. Несмотря на эпохальное значение решимости показать миру: отныне высшая государственная власть будет нести ответственность, и подвергаться наказанию за совершённые под её эгидой преступления, вопреки демонстрации политической воли победителей всей своей мощью утвердить этот принцип, процесс в Нюрнберге очень выразительно выявил совершенно противоположную реальность – безраздельное господство лицемерной традиционной политики – и отодвинул красивые декларации в область политической риторики. Можно вовсе и не вспоминать даже обратную силу закона, предназначенного специально для этого суда, и другие прегрешения против нормы права; достаточно задуматься о том, что трибунал три дня рассматривал обвинение гитлеровцев в катынском расстреле польских военнопленных. Не имеет значения, что обвинение не сочли доказанным, а потом и вовсе замолчали, вероятнее всего в результате сложного политического компромисса, включающего и секретный протокол пакта Молотов-Риббентроп – было что скрывать в этом «судебном» процессе. Важно иное – все знали, кто и когда расстрелял тысячи польских офицеров. Один людоед судил и наказывал за каннибализм другого людоеда. Вот вам и незыблемые принципы правосудия – независимость (и аполитичность) суда, равенство всех перед законом и т.д., и т.п.

Я отлично понимаю острую необходимость публичного, подробного и ясного раскрытия чудовищных преступлений нацизма. Разумеется, понимаю, что тогда было абсолютно немыслимо, несправедливо, да и просто невозможно отстранить СССР от подведения итогов той страшной войны, в которой он понёс такие потери и одержал такие победы. Но так же бессмысленно было, однако, и начинать строительство нового мира, пользуясь, как это и случилось после войны, аморальным и опасным правилом «цель оправдывает средства», позволяющим с лёгкостью оправдать и разрешить себе всё, что заблагорассудится. Его веками разоблачают, веками маскируют и веками практикуют. Что можно построить на таком фундаменте? Только традиционную real politic, принципиально неспособную воплотить новую политическую парадигму – они несовместимы. Такую политику и строить не надо, она уже есть. Но и сменить фундамент, худо-бедно державший всё здание несколько сот лет, не так-то просто.

Потому не могла состояться максима «право вне политики и над политикой», защищающая от произвола, от т.н. «политической целесообразности», от двойных стандартов. Потому шестьдесят с лишним лет назад не прервалась извечная, родившаяся вместе с политикой, цепь политического лицемерия, а, пожалуй, что и укрепилась – ибо новые декларации стали ритуальными заклинаниями на службе всё у того же лицемерия. Так и тянется эта цепь до сих пор и торжественные обещания превращаются в стёртые штампы, лишённые какого бы то ни было смысла.

Я только упомяну лишь некоторые выразительные примеры, подтверждающие вышесказанное.

Вот Совет Европы – все члены Евросоюза принимают в нём участие. Цель этой организации (фактически единственная цель) – вмешиваться в случаях, когда в каком-либо государстве — члене Совета есть явное неблагополучие с правами и свободами личности. Ибо все согласны теперь (скорее, правда, на словах) относительно принципа «права человека не являются исключительно внутренним делом государств». Более 10 лет несколько Комиссий Совета Европы в разных составах занимались проблемой военного конфликта в Чечне. Но ни разу не был откровенно поставлен вопрос о государственном терроре – единственный вопрос, адекватный чеченской ситуации; пытки, фальсификация обвинений, демонстративная безнаказанность военных преступников, бессудные казни похищенных людей – всё это долгие годы было элементами российской государственной политики в означенном конфликте. Кстати, недавний электоральный рекорд Чечни – 99,4% за одну из 11 партий, участвовавших в выборах, – естественное следствие такой политики России (разумеется, не единственное следствие). Но этому непристойному рекорду, увы, содействовало и трусливое равнодушие свободного мира. Таким мы строим этот мир и все без исключения межгосударственные институты участвуют в строительстве.

ОБСЕ в декабре 2007-го и в марте 2008-го не участвовала в наблюдении российских, с позволения сказать, «выборов» (точно так же, как грозненская миссия ОБСЕ в декабре 1995-го в Чечне). Настоящая причина отказа от наблюдения более чем очевидна – это глубокие и весьма обоснованные подозрения о наглом несоответствии российских выборов демократическим нормам. Скажем прямо, даже не подозрение, а уверенность, только не подтверждённая формальными, юридически корректными доказательствами. Общеизвестный т.н. административный ресурс, включающий прямое давление на служебно зависимых избирателей; грубо неравная доступность СМИ для участников выборов; традиционное неучастие поддержанных властью, заранее известных фаворитов в публичной полемике с оппонентами; позорные результаты голосований во всех республиках северного Кавказа (да и не только в них), подобные приведённым чеченским – что ещё нужно для такой уверенности? Этот список можно детализировать и продолжать до бесконечности. Но кто же, однако, прямо и честно публично выразил эти подозрения? Какая межгосударственная организация, европейская или мировая? Может быть, Евросоюз? Или кто-то из официальных лиц уважаемых демократических стран? Да нет, выступать-то выступали, но … с поздравлениями по поводу избрания. Никто не рискнул занять примерно такую, казалось бы, сдержанную и естественную позицию: «Мы, конечно, продолжим наши с вами деловые отношения и не перейдём к конфронтации, однако, уж не обессудьте, нимало не намерены скрывать глубочайшие сомнения относительно вашей легитимности». Видно, страшней Москвы зверя нет. Надо ли говорить, что такая осторожная невзыскательность весьма способствует сугубому своеобразию российской демократии.

Нет надобности доказывать, что эта, очень, мягко говоря, «политкорректная осторожность» косвенно поощряет и другие пагубные привычки московской власти. Ну, например, снисходительность к собственным спецслужбам, когда они разрешают щекотливые проблемы «мокрыми» (выражаясь образным народным языком нашего президента) способами.

Важные парламентские функции (и парламентский иммунитет) приобрёл недавно некто Луговой, птенец родного гнезда В.В. Путина – КГБ, обвиняемый английским следствием в убийстве их бывшего общего коллеги по этому ведомству Литвиненко. Улики, собранные англичанами, многочисленны и весьма основательны. Они, увы, не прошли проверки в суде, ибо российская власть своих претензий к Луговому не имеет, а чужим не доверяет. Пикантная подробность – убитый Литвиненко был яростным критиком нынешнего российского режима и его публикации были очень широко известны. Может ли правовое государство допустить, чтобы человек, подозреваемый в таком убийстве, стал законодателем, если подозрение не опровергнуто надлежащим законным способом?

Есть веские основания предполагать, что президент Чечни Масхадов погиб не в результате вооружённой стычки, а был заманен в ловушку и убит. Понятно, что эта версия не расследовалась.

Два российских гражданина (видимо, в действительности их было трое, но один имел дипломатический иммунитет) взорвали в Катаре машину, в которой находились экс-президент Чечни Яндарбиев и его несовершеннолетний сын. Вот уж тут нет никаких подозрений и предположений – убийцы были арестованы, судимы и осуждены тут же, в Катаре. По ходатайству России их выдали в Москву для отбывания наказания на родине. Она встретила героев красными ковровыми дорожками на аэродроме. Сомневаюсь, что их удалось бы обнаружить в какой-либо российской тюрьме; скорее в списках тайно награждённых.

Неизвестно (и не подвергалось публичному обсуждению) кто дал санкцию на применение наркотических газов в захваченном террористами театральном помещении, где ставился мюзикл «Норд-Ост». Эта санкция привела к гибели более 125 заложников и только чудо (вопреки своим угрозам террористы не взорвали здание) спасло несколько сот остальных. Штурм захваченной террористами школы в Беслане принёс новые сотни трупов детей и взрослых. И следствие, и длительный судебный процесс категорически не пожелали расследовать самые острые вопросы о важнейших обстоятельствах этого штурма. Нетрудно было бы доказать, что спасение жизней заложников отнюдь не первый приоритет в действиях российской власти. Напротив, эта власть без колебаний приносит идолу государственного престижа сотни человеческих жертв. Между тем, ни одна межгосударственная организация не потребовала от Москвы внятного отчёта о том, как обстоит дело с высшей ценностью человеческой жизни в этих антитеррористических операциях.

Помимо упомянутых уже Масхадова, Яндарбиева, Литвиненко жертвами заведомо политических убийств оказались Старовойтова, Головлёв, Юшенков и Политковская. Все они явные оппоненты власти. Странная случайность. Или это закономерность? Значит ли это, что имеются тайные доброжелатели власти столь решительные и настолько свободные в выборе средств, что готовы даже и таким способом услужить этой власти? Напрашивающаяся версия о прямой или косвенной причастности спецслужб к убийствам, или их осведомлённости об этих преступлениях вопреки закону ни разу не исследовалась органами правосудия.

Наконец, кровавая трагедия взорванных жилых домов в Москве и Волгодонске. Подозрение о каком-то участии спецслужб в этом злодеянии было неизбежным и необходимым. (Тем более что удивительная противоречивость официальных сообщений достигла апогея в скандальной несогласованности, даже противоположности, заявлений двух ведомств – ФСБ и МВД – якобы совместно проводивших «учения» в Рязани; противоположности, неопровержимо показавшей ложь официальной информации.) Я уверен, что гражданское общество просто обязано подозревать и такую чудовищную возможность – мы имеем в нашей истории слишком наглядные и слишком страшные примеры преступлений власти. Цивилизованная власть должна понимать и ценить это право общества. У неё же есть только один способ опровергнуть эти ужасные подозрения – прозрачное, детальное, непредвзятое расследование преступления, включая и эту убийственную для самой власти версию. Но российская власть ведёт себя диаметрально противоположным способом. Она только подкрепляет подозрения, любыми способами отвергая их обсуждение. Власть хитрит и изворачивается, как двоечник. На депутатские запросы следуют ответы, просто не относящиеся к делу, либо никаких ответов. Недвусмысленно гарантированное законом право депутата Госдумы на официальную информацию не удаётся осуществить и через суд. Нередко официальная информация содержит прямую грубую ложь (самый яркий её пример – сообщение о т.н. «антитеррористических учениях» в Рязани). Обвиняемыми по делу о взрывах оказались в худшем случае третьестепенные технические помощники террористов, например, Деккушев и Крымшамхалов. Похоже, что они действительно участвовали в изготовлении взрывчатки и в её перевозке к Волгодонску, но им вменено было также прямое участие в московских взрывах, никак не доказанное.

Важно заметить, что ночные взрывы жилых домов осенью 1999-го сыграли едва ли не главную роль в возобновлении чеченской войны и в триумфальном успехе электоральной кампании Путина. Однако, российские спецслужбы и сама верховная российская власть (преимущественно происходящая, кстати, из этих самых спецслужб) и не подумали доказать свою непричастность к народной трагедии; они игнорируют подозрения. Странно, что партнёры России из свободного мира точно так же смотрят сквозь пальцы на вполне вероятную ужасную гипотезу; никто, например, не попросил объяснить загадочные противоречия двух важнейших силовых ведомств в интерпретации страшноватого рязанского фарса. Я думаю, что это крайне опасная недальновидность, поощряющая привычные криминальные повадки крепнущего российского «чекизма». Боязливое равнодушие очень удобно назвать политической корректностью и избавиться от неприятных дискуссий.

Идея новой политической конструкции мира, основанной на праве, конструкции, в центре которой не государство, а человек, его свобода, достоинство и безопасность, идея эта переживает глобальный кризис. Инопланетный наблюдатель нашей политической жизни, пожалуй, начал бы список универсальных ценностей примерно так: нефть, газ, политкорректность (т.е. спокойный комфорт международных чиновников)… Кризис легко можно было бы иллюстрировать совсем другими примерами, относящимися к России, или не затрагивающими её. Как было уже сказано, идеи новой политической парадигмы оттеснены в область пышной риторики, стали предметом имитации на политической арене и обслуживают традиционное лицемерие реальной политики. Значит ли это, что 60-летие Всеобщей декларации стало траурным юбилеем, что её идеалы недостижимы? Не следует, однако, забывать, что само утверждение новой парадигмы обусловлено как раз предыдущим политическим кризисом – подлым кризисом Мюнхена, кровавым кризисом Второй мировой войны. Холокост, невообразимые масштабы жертв войны и сверхоружие, способное уничтожить жизнь на Земле – вот родители этой парадигмы. И эти факторы никуда не делись. Перевоплощаясь в новые формы, они продолжают угрожать нашему достоинству и самой нашей жизни – выбор за нами.

Понятно, что коренное преобразование политической системы не может занимать недели, месяцы, или даже годы. Немедленный отказ от вековых реальностей традиционной политики означал бы хаос и катастрофу. Предстоит медленный и трудный путь, похоже, что длиною во всё XXI столетие. Но конечная цель этого пути должна быть жёстко заявлена, должна упрямо и открыто доминировать в политической повседневности, в крупных, но даже и мелких, сиюминутных решениях. Иначе она потеряется. Само возникновение Европейского Союза, направление его медленной и трудной эволюции – хороший источник надежды.

Два примера вовсе не кардинальных, локальных решений, которые могли бы обсуждаться прямо сейчас.

Вот Соглашение между Евросоюзом и Россией, срок действия которого истёк и потому обсуждается новое Соглашение. В тексте действовавшего старого Соглашения подробнейшим образом, в том числе на процедурном уровне, в мельчайших деталях регламентировалось экономическое и финансовое взаимодействие сторон. Печально контрастируют с этим далеко не столь многочисленные пункты, говорящие о правах человека и гуманитарных аспектах. Они наполнены риторикой общих соображений, впрочем, правильных, но контрконструктивных, поскольку исчерпываются туманно изложенными благими намерениями. Эти тексты напыщенны и вместе жалко беспомощны, ибо лишены конкретности. Там нет ни точно сформулированных обязательств, ни механизмов взаимного контроля. Понятно, что официальные российские представители отнюдь не лучшие партнёры для достижения содержательного взаимодействия в этой области – у них прямо противоположная задача. Однако лучше уж констатировать невозможность достигнуть согласия (а, кстати, тогда публично и объяснить в чём именно и почему оно недостижимо), нежели пачкать свою репутацию и принципиальную важность приоритетов права, подписывая бессодержательную болтовню. Хотелось бы надеяться, что Евросоюз при подготовке нового Соглашения проявит принципиальность и настойчивость.

Выборы – главный инструмент демократии. Будем говорить прямо: в России выборов снова нет. Представляется, что Объединённая Европа поступила бы достойно и принципиально, нелицеприятно обсудив в совокупности своих институтов российское избирательное законодательство, систему организации выборов, избирательную практику. Несомненно, выборы сейчас одно из самых главных направлений давления на Россию, давления, остро необходимого не только России, но и Европе. Такое давление разумно было бы осуществлять разными способами.

Вот один из них, самый спокойный и наиболее лёгкий. Вместо того чтобы осуществлять шаги, которые одна сторона (ОБСЕ, например) будет квалифицировать как демарш, а противная сторона – как каприз, разумно было бы настойчиво предлагать России согласовать детально разработанную процедуру контроля, включающую критерии оценки, разумно достаточные полномочия контролёров, их необходимое число, сроки контроля – словом, всё до мелочей. Было бы хорошо, если бы в такой работе участвовали бывшие члены СССР и советского блока. Пусть Россия сделает публичный выбор – саботировать такую работу, либо принять эффективную систему контроля.

 

Когда-то великий президент Джеймс Картер сказал: «Я не могу послать морскую пехоту, чтобы освободить советских узников совести. Но я сделаю всё остальное». Вот всё остальное и нужно делать. Упрямо, честно и открыто.