Пикейные жилеты посрамлены. Посрамлены романтики. Посрамлены все те, кто ожидал оттепели и надеялся, что с приходом Медведева так называемым политзэкам, в первую очередь Михаилу Ходорковскому, «выйдет послабление». Не вышло. Не помогли заявления осужденного, что он не станет требовать отнятую у него компанию. Не помогли призывы внутри страны и на Западе. Не помогло письмо матери Ходорковского Марины Филипповны Дмитрию Медведеву. Почему? Ответ ясен: осужденный не исправился. Его надо дожимать. Он все еще сопротивляется.

Можно, конечно, рвать на себе рубашку, в очередной раз спрашивая себя и других, почему же все произошло так, а не иначе. Можно верить или не верить слухам, что будто бы Дмитрий Медведев был не против условно-досрочного освобождения (УДО) для Ходорковского. Вроде бы на свидание с МБХ в Читу летал Александр Волошин. Якобы обсуждались условия, какие-то фразы, которые читинский узник должен был бы проговорить, но не проговорил. А потом в одно мгновение все договоренности рухнули, молодой судья с интеллигентным лицом достал из папки одно из двух заранее заготовленных решений. То, которое он зачитал, на судейском сленге называется «не УДО» или «неуд». То, которое мог бы зачитать — если бы наш всероссийский «добрый следователь» победил «злого», — называется «УДО» или «удочка». В отличие от «Интерфакса», по ошибке выпустившего на ленту «молнию» о том, что ходатайство Ходорковского удовлетворено, судья Игорь Фалелеев ничего не перепутал — зачитал то решение, которое было принято. Смысл его в том, что осужденный Михаил Борисович Ходорковский «на путь исправления не встал, у него непогашен выговор почти годичной давности за невыполнение требования администрации колонии убрать руки за спину. Он не овладел профессией швеи-мотористки». Григория Пасько, помнится, администрация колонии укоряла в том, что он не занимался художественной самодеятельностью.

Главное здесь то, что Ходорковский по-настоящему не встал на путь исправления. Ведь колонии у нас исправительные. А это значит, что осужденные, желающие выйти по УДО, должны признать свою вину, сотрудничать с администрацией, покаяться в содеянном. А еще лучше, если их родственники на воле подсуетятся, поднакопят деньжищ и дадут их кому надо. Тогда, глядишь, и судья веселей глядеть станет, милосердие проявит и выйдешь на волю, как и положено — по УДО.

Излишне говорить, что в случае с Ходорковским или другими фигурантами скандальных дел, «купить» УДО не получится: если торг и имеет место, то ведется он на высочайшем уровне и оперируют тут не тысячами долларов, как это происходит с обычными заключенными. Ожидая поезда в Москву, на мордовской станции Потьма я слышала разговоры родственников осужденных, возвращающихся со свиданий из лагерей. Они называли конкретные суммы, которые нужно заплатить, чтобы получить УДО (несколько тысяч долларов — порядок цифр варьировался в зависимости от статьи и срока), называли даже фамилии судей, которые эти деньги готовы брать.

Но то ли не все судьи и не все колонии на 100 процентов испорчены коррупцией, то ли у подавляющего большинства заключенных не хватает денег на взятки, но факт остается фактом: число тех, кто выходит по УДО раньше окончания срока, крайне мало. В тюремной системе, так же, как и в судебной, чрезмерно высок обвинительный уклон. Большинство тюремщиков считают, что их клиенты — преступники. Не раз и не два приходилось слышать от разных сотрудников колоний, что даже если на следствии и суде не удалось доказать, что человек виновен, но раз он попал в поле зрения правоохранительных органов, значит, виновен все равно, и что-то такое криминальное за ним обязательно есть. И это при том, что тюремщики прекрасно знают, как фабрикуются дела и сколько невиновных людей зачастую оказывается за решеткой.

Очевидно, что соблюдать все требования тюремного распорядка нереально. И любой заключенный в какой-то момент допускает те или иные нарушения. Другое дело: если за каким-то осужденным пристально следят, то его могут обвинить в малейшем проступке, из-за которого вряд ли придерутся к простому уголовнику.

Институт условно-досрочного освобождения работает крайне плохо. Институт помилования вообще парализован. Как правило, судебные процессы по УДО проходят достаточно формально. Судьи по большей части прислушиваются к мнению администрации колонии. А она дает хорошие характеристики только тем осужденным, которые заслуживают это различными способами, о которых уже было сказано выше. Особенно приветствуется признание вины, осознание совершенного преступного деяния. Такова правоприменительная практика, но не закон.

На суде в Чите судья блистательно сымитировал состязательный процесс. Он отклонил два ходатайства прокуроров (случай крайне редкий!), запросил из колонии видеозаписи, чтобы воочию убедиться, что Ходорковский нарушал внутренний распорядок колонии. На судебном процессе смогли присутствовать все желающие журналисты. Они транслировали заявления Ходорковского о том, что нефтяной бизнес его больше не интересует, что, выйдя на свободу, он займется семьей и гуманитарной деятельностью. Злые языки говорят, что не следовало МБХ заикаться про «гуманитарную деятельность», ведь за этой расплывчатой формулировкой может скрываться как общественная, так и политическая деятельность. А это как раз то, чего преследователям ЮКОСа совсем бы не хотелось.

И несмотря на то, что Ходорковский несколько раз заявил, что не будет добиваться отмены неправосудных решений, касавшихся компании ЮКОС, «заказавшие» его пять лет назад люди ему не поверили. Посчитали, видимо, что он еще не покорился. Деньги отдал. А душу — нет.

А раз так, значит — НЕ УДО.