Стокгольмский синдром, или Как полюбить генерала Ярузельского
Многократно описано: после длительного общения с террористами заложники начинают проявлять к ним симпатию. Это продолжается даже некоторое время после их освобождения. Правда, как правило, не очень долго — по мере того как проходит стресс, сознание проясняется и эмоции приходят в состояние равновесия. Впрочем, бывают исключения.
В России это стало правилом — привязанность к мучителям длится десятилетиями. Одни любят тиранов за то, что состояли при них в приятном чине и беды не знали. Другие — за то, что им не снесли голову, когда другим сносили. Третьи — за то, что хоть и претерпели от тирании, но смогли выжить. Ну как холопской душе не полюбить тирана, который мог бы его убить, да не убил! Честь и хвала диктаторам от всех выживших. А мертвые промолчат.
Очередная волна общественного сочувствия поднялась в связи с судебным процессом в Польше над генералом Ярузельским. Не было бы ничего удивительного в том, если бы приступ острой любви к польскому диктатору испытывало только вымирающее племя непробиваемых коммунистов и нынешних приверженцев «крепкой руки» и «волевого управления». С этими понятно — они не были заложниками, они были сообщниками. Они и в будущем видят себя таковыми. Но вот что толкает на рецидив Стокгольмского синдрома людей, никаким образом не ассоциирующих себя ни с советской, ни с нынешней властью? Это загадка. Что заставляет вполне приличных людей оправдывать Ярузельского?
Да что там оправдывать — почти что любить!
«Мы, те, кто тогда в России переживал разгром "Солидарности" как крах и наших собственных надежд на скорое освобождение, почему-то не испытывали ненависти к этому человеку», пишет в «Гранях» от имени «нас в России» Андрей Пионтковский.
«Если это нормальный суд, который руководствуется соображениями высшей справедливости, и буквой закона в том числе, уверен, что его оправдают», — говорит на «Эхе Москвы» Дмитрий Муратов.
«Поляк, генерал, интеллигент — всю жизнь ему приходилось скрывать рефлексию, наступать на гордость, прятать интеллектуальное и нравственное превосходство», — превозносит Ярузельского в «Новой газете» Александр Пумпянский.
Обратите внимание, я не цитирую генерала Ивашова или Геннадия Зюганова — страстных защитников Ярузельского; я говорю не о клинических случаях, а о приличных людях. Может быть, ими движет великодушие к поверженному противнику? Может быть, они не хотят поминать старое и сводить счеты? Может быть, они искренне считают Ярузельского патриотом, интеллигентом и скрытым либералом? Или просто не знают истории? Теоретически все может быть, но сдается мне, что в основе этой защиты лежит Стокгольмский синдром. Потому что трудно себе представить, что такие умудренные журналисты плохо знают предмет, о котором говорят. Тем не менее, для Ярузельского они находят всевозможные оправдания.
Да что там оправдания — он почти что герой!
«Мы интуитивно чувствовали, что это был выбор тяжелейший для него самого и, может быть, единственно верный для его страны, которой угрожала война с ядерной супердержавой» (Пионтковский). «Ярузельский, на мой взгляд, сумел сделать важнейшую вещь. Он сумел предотвратить в Польше то, что произошло с Венгрией и Чехословакией в 1968 году» (Муратов).
Здесь, на символических весах правосудия, сталкиваются факты и домыслы. Факты состоят в том, что Ярузельский, нарушая конституционные законы и нормы международного права, ввел военное положение ради сохранения за коммунистами монополии власти. Домыслы состоят в том, что Польше угрожала советская интервенция. Не следует понимать «домыслы» исключительно в отрицательном смысле, они, в принципе, могут быть даже очень убедительными, но все равно остаются домыслами — их нельзя проверить. В приличном суде домыслы не могут противостоять фактам.
Понимая легковесность домыслов, защитники Ярузельского апеллируют к более поздним историческим фактам — «круглому столу» между «Солидарностью» и правительством, который положил начало реформе политической системы в Польше. Однако это выглядит не слишком убедительно, и, похоже, за попытками оправдать Ярузельского лежит внутреннее расположение к нему, возможно, неразделенная любовь заложника к террористу. Да и в чем логика этих оправданий? Ведь Ярузельского судят не за «бескровную передачу власти», а за введение военного положения. Возможно, суд даже учтет согласие Ярузельского на «круглый стол» в качестве заслуги и смягчающего вину обстоятельства. Наверное, и еще что-нибудь хорошее найдется в этом человеке. Что никак не снимает с него ответственности за совершенное им в 1981 году.
Вполне очевидно, что попытки снять ответственность с Ярузельского обречены на неудачу. Для этого достаточно внимательно посмотреть на его биографию, а не только шептать с придыханием, что «Ярузельский — это трагическая фигура» (Пумпянский).
Если в нем и есть что-то трагическое, так это то, что его политическая карьера сопровождалась трагедиями для других людей. Как, впрочем, и у всех политиков в тоталитарных странах. Закончив в 1943 году Рязанское военное училище, Ярузельский воевал составе сформированного в Советском Союзе Войска Польского. После окончания Второй мировой войны он до 1947 года воевал с польским национальным сопротивлением — Армией Краевой. Принимал участие в подавлении Украинской повстанческой армии, сопротивлявшейся во время войны нацистам, а в послевоенные годы — коммунистам и Советской армии. В 1947 году он вступает в компартию, которая вскоре преобразовывается в ПОРП, а затем заканчивает Высшую школу пехоты и Академию Генштаба Войска Польского. Рывок в своей политической карьере Ярузельский сделал в 1968 году, когда он из зама стал министром обороны Польши и возглавил польский военный контингент, участвовавший в оккупации Чехословакии войсками стран Варшавского договора.
Защитники Ярузельского иногда ставят ему в заслугу то, что на генерале не было крови. Это неправда. В 1970 году рабочие Гданьской судоверфи имени Ленина, доведенные до отчаяния ростом цен на продукты, забастовали и вышли на мирную демонстрацию протеста. Генерал Ярузельский, который в то время был министром обороны, приказал армии расправиться с недовольными. Итог расстрела — 44 убитых демонстранта. В мае 2001 года Ярузельский и семеро его сослуживцев по министерству обороны и правительству предстали перед судом в Варшаве по обвинению в массовом убийстве в Гданьске. Однако сложные юридические процедуры и жалобы на плохое здоровье уберегли тогда Ярузельского от приговора.
13 декабря 1981 года Ярузельский ввел в стране военное положение, за что теперь его и судят. Легко говорить: «…Они сумели перейти от одного строя к другому бескровно. И в этом гигантская заслуга Ярузельского. За это любой суд должен его оправдать» (Муратов); «Бархатная диктатура перешла в бархатную революцию, в сравнительно гладкую передачу власти» (Пумпянский). Ну просто рождественская сказка!
А теперь давайте посмотрим на факты. «Это была грандиозная полицейская и военная операция, подготовленная с поразительной скрупулезностью. Было задействовано 70 тыс. солдат, 30 тыс. сотрудников милиции, 1750 танков, 1900 бронетранспортеров, 9 тыс. грузовых и легковых автомобилей, несколько эскадрилий вертолетов и транспортных самолетов. Эти силы были сосредоточены в крупнейших городах и промышленных центрах; перед ними стояли следующие задачи: сломить сопротивление забастовщиков, парализовать обычный ход жизни, терроризируя население, пресечь всякие ответные действия со стороны «Солидарности». Телефонная связь была отключена (что стало причиной смерти многих людей, не дозвонившихся до «скорой помощи»), закрыты границы и заправочные станции; для выезда из любого населенного пункта были введены пропуска, установлен комендантский час и цензура на переписку. Через десять дней с забастовками было покончено, демонстрации разогнаны — результативность запланированных мер налицо. 14 человек были убиты, несколько сот ранены, около 4 тыс. забастовщиков арестованы. Первые судебные процессы состоялись уже на Рождество, приговоры — от трех до пяти лет тюремного заключения (самый суровый приговор — 10 лет). Все обвиняемые были осуждены военными трибуналами, правомочными рассматривать “правонарушения против закона военного времени”».
Так эти события описаны в документальном исследовании «Черная книга коммунизма». Но это не все. Читаем дальше (и любителям «бархатного» Ярузельского тоже советую почитать)
«Второй этап карательных мероприятий, начавшийся ночью 12 декабря, — интернирование активистов оппозиции и «Солидарности». За несколько дней на основании постановления властей 5 тыс. человек были помещены в сорок девять «центров изоляции», расположенных вдали от крупных городов. Так удалось парализовать профсоюзное движение и, избавившись от его руководителей, внедрить на их место сотрудников госбезопасности… Параллельно служба госбезопасности вербовала новых сотрудников и подталкивала активистов нелегальных группировок к эмиграции, шантажируя их семьи…
Демонстрации «Солидарности», традиционно проводившиеся 1 и 3 мая (даты годовщины Конституции 1791 года и бывшего национального праздника), и демонстрация 31 августа, посвященная годовщине Гданьских соглашений, заключенных в 1980 году, были разогнаны, и довольно грубо. Тысячи манифестантов были задержаны, сотни дел переданы в суд. Шесть человек были убиты. На открытых судебных процессах, проводившихся нерегулярно, руководителей подпольных группировок «Солидарности» приговаривали к тюремному заключению на срок до пяти лет. После закрытия центров интернирования в декабре 1982 года и официальной отмены осадного положения 22 июля 1983 года в тюрьмах оставалось около тысячи политических заключенных, осужденных за организацию нелегальных профсоюзных объединений, подпольную издательскую деятельность или распространение книг и другой печатной продукции, а порой просто за сбор пожертвований в пользу задержанных. Не гнушались власти и увольнениями со службы. Множество участников декабрьских забастовок 1981 года стали жертвами массовых увольнений, журналистов подвергали процедуре «проверки», после чего многие лишились работы.
В течение нескольких первых недель после 13 декабря Польша испытала последний всплеск террора, сопоставимого по жестокости с репрессиями 1949—1956 годов… [Против «Солидарности»] применялись следующие меры: неоднократные посягательства на собственность профсоюзных активистов (поджоги квартир, уничтожение автомобилей), нападение на них «неустановленных лиц», угрозы убийства, подбрасывание ложных листовок и фальшивых подпольных газет. Было организовано несколько похищений, жертв выбрасывали на дороги, предварительно накачав снотворными или наркотическими препаратами…
Самая шумная акция такого рода — убийство священника Ежи Попелюшко, совершенное 19 октября 1984 года сотрудниками отдела ДIV департамента МСВ… Это был особенный случай — МСВ само передало виновных в руки правосудия; в нескольких последующих историях, связанных с умерщвлением священников или лиц, связанных с «Солидарностью», имена убийц так и остались нераскрытыми».
Вот такие «бархатные» меры. Это, конечно, не сталинский ГУЛАГ, не гитлеровский Освенцим и не пол-потовская Камбоджа. Но достаточное ли это основание для того, чтобы сочувствовать Ярузельскому в его положении подсудимого? Может быть, защитникам Ярузельского лучше спросить у арестованных в те годы людей и родственников погибших — насколько бархатной была эта диктатура, прощают ли они Ярузельскому смерть своих близких и собственные годы в тюрьме?
Эх, да что там говорить, чужая головушка — полушка.
Зато как единодушно убеждены защитники Ярузельского: генерал не допустил, чтобы Польша 1981-го стала Чехословакией 1968-го или Венгрией 1956-го. Какая замечательная по силе мысль: совершив малое зло, он уберег страну от большой катастрофы. Собственно говоря, почему бы ради великой идеи и не убить старуху-процентщицу?
Но и тут осечка. Не готовилась большая катастрофа, не собирался Брежнев оккупировать Польшу. Не было тогда у СССР на это ни сил, ни решимости. Не было нужды спасать Польшу от советских чужестранцев. И Ярузельский об этом прекрасно знал. Об этом свидетельствуют и документы, скопированные Владимиром Буковским из архива КПСС во время разбирательства в Конституционном суде дела о запрете КПСС в 1991 году, и собранные затем в «Советский архив».
Весь 1981 год «польский вопрос» весьма интенсивно обсуждался в Политбюро ЦК КПСС. Для мониторинга ситуации в Политбюро была даже создана специальная комиссия во главе с Михаилом Сусловым, так называемая Польская комиссия. Политбюро обсуждало множество связанных с Польшей проблем — укрепление ПОРП, борьбу с «Солидарностью», поставки нефти, введение военного положения, кадровые вопросы и многое другое — но ни разу не допускалась возможность введения войск в Польшу. Наоборот, при возникновении этого вопроса возможность интервенции категорически отвергалась.
29 октября 1981 года, за полтора месяца до введения военного положения, на заседании Политбюро под председательством Брежнева обсуждалось положение в Польше. Докладывает председатель КГБ Юрий Андропов: «Польские руководители поговаривают о военной помощи со стороны братских стран. Однако нам нужно твердо придерживаться своей линии — наши войска в Польшу не вводить». Ему вторит министр обороны Дмитрий Устинов: «Вообще, надо сказать, что наши войска вводить в Польшу нельзя. Они, поляки, не готовы принять наши войска».
Кто эти не названные польские руководители, которые «поговаривают» о советской военной помощи? Вся полнота власти к тому времени была уже у Войцеха Ярузельского.
К вопросу о военной интервенции Политбюро вернулось на заседании 10 декабря 1981 года, за два дня до введения в Польше военного положения. И вот тут немного проясняется, спасал Ярузельский Польшу от советской интервенции или, наоборот, звал туда советские войска.
Выступает член Политбюро К.В. Русаков с рассказом о ситуации в Польше: «…На заседании Политбюро (ПОРП – А.П.) решение о введении военного положения, о принятии более решительных мер против экстремистских деятелей «Солидарности» было принято единогласно, никто никаких возражений не высказал. Вместе с тем Ярузельский имеет в виду связаться по этому вопросу с союзниками. Он говорит, что если польские силы не справятся с сопротивлением «Солидарности», то польские товарищи надеются на помощь других стран, вплоть до введения вооруженных сил на территорию Польши. При этом Ярузельский ссылается на выступление т. Куликова, который будто бы сказал, что помощь СССР и союзных государств военными силами Польше будет оказана. Однако, насколько мне известно (спешно дезавуирует Ярузельского Русаков), т. Куликов сказал не прямо, он просто повторил слова, которые в свое время были высказаны Л.И. Брежневым о том, что мы ПНР в беде не оставим».
Выступившим следом за Русаковым Юрий Андропов еще более категоричен: «Если т. Куликов действительно сказал о вводе войск, то я считаю, он сделал это неправильно. Мы не можем рисковать. Мы не намерены вводить войска в Польшу. Это правильная позиция, и нам нужно соблюдать ее до конца. Я не знаю, как будет обстоять дело с Польшей, но если даже Польша будет под властью «Солидарности», то это будет одно. А если на Советский Союз обрушаться капиталистические страны, а у них уже есть соответствующая договоренность с различного рода экономическими и политическими санкциями, то для нас это будет очень тяжело. Мы должны проявлять заботу о нашей стране, об укреплении Советского Союза. Это наша главная линия».
Как видим, Политбюро уже достаточно ясно осознавало тяжесть экономического положения СССР и зависимость страны от сотрудничества с Западом. Тут уж не до военной помощи польским коммунистам!
После Андропова выступил министр иностранных дел СССР Андрей Громыко, положительно оценивший намерения Ярузельского ввести в Польше военное положение. Однако, заметил он, «в то же время мы должны будем как-то стараться погасить настроение Ярузельского и других руководителей Польши относительно ввода войск. Никакого ввода войск в Польшу быть не может. Я думаю, что об этом мы можем дать поручение нашему послу посетить Ярузельского и сообщить ему об этом».
Итог обсуждению подвел Михаил Суслов: «Если войска будут введены, то это будет означать катастрофу. Я думаю, у нас у всех здесь единодушное мнение, что ни о каком вводе войск речи быть не может».
Таково было мнение Политбюро. Никто из его членов не высказался за введение войск в Польшу, тем более, не было предпринято в этом направлении никаких практических шагов. Из всего этого следует довольно простой вывод: генерал Ярузельский либо искренне надеялся на военную помощь Москвы, либо создавал видимость такой возможности, чтобы оправдать введение военного положения в глазах соотечественников и Запада. В любом случае, аргумент в защиту Ярузельского, якобы спасавшего Польшу от советского вторжения, совершенно несостоятелен.
Разумеется, можно подвергнуть сомнению документы, опубликованные Буковским. Но если бы это было фальшивкой, состряпанной тогда же в Политбюро, то ради чего бы это делалось? На кого могла быть рассчитана эта дезинформационная игра? Чего ради? Ведь утечки этой информации не было вплоть до публикации документов уже после распада СССР. Документы были рассекречены только в 1993 году. Показывать в 1981 году свою слабость и зависимость от Запада было не в интересах КПСС. Обнадежить «Солидарность» и гарантировать Западу свое невмешательство в польские дела, конечно, не входило в планы Политбюро.
В этой связи было бы интересно узнать от военных историков, действительно ли Советская армия поигрывала мускулами около польской границы в 1981 году? Или это тоже часть мифа Ярузельского о нависшей над Польшей советской военной армаде и доблестном генерале, спасавшем страну от советского военного вторжения?
Впрочем, и сам Ярузельский, спустя много лет после тех событий, уже не настаивает на версии неизбежного советского вторжения (в отличие от его добровольных защитников!). Выступая 9 мая 2005 года на радио «Эхо Москвы» и отвечая на вопрос, правда ли, что военное положение спасло Польшу от вторжения Советской армии, Ярузельский говорил: «Я не хочу отвечать таким образом, чтобы кто-то понял, что вот военное положение было введено исключительно из-за того, что угрожал ввод советских войск. Для Советского Союза ввод войск это был бы тоже черный сценарий, они тоже этого не хотели».
Наверное, многое мог бы рассказать ныне здравствующий член тогдашнего Политбюро Михаил Горбачев, который исправно присутствовал на тех заседаниях. Не зря же суд в Варшаве ходатайствовал о его вызове для допроса в качестве свидетеля по делу Ярузельского. Но бывший советский президент уклонился от дачи свидетельских показаний. Горбачев предпочел высказаться в поддержку Ярузельского на безопасном от суда расстоянии.
Если позиция Горбачева, по уши окунувшегося в коммунистическую грязь, достаточно понятна, то защитительные потуги некоторых наших либералов выглядят все же странно. Чего бы не отказаться от мифов, не назвать вещи своими именами и не начать испытывать сострадание — к жертвам, а к палачам — негодование?
И чихать бы, собственно говоря, на престарелого польского диктатора, но в нашем саду зреют свои маленькие ярузельские, которые при великодушном отношении к их трудной судьбе и огромной ответственности растут, как сорняк под солнцем. Они уже сейчас делают вид, что их любит вся страна, что их боготворит весь народ, а надежда на то, что когда-нибудь еще и их жертвы встанут на их защиту — так просто бальзам на сердце и индульгенция на злодейства.
Очнитесь, друзья! Надо ли быть благодарным тирану за то, что он лютовал не так сильно, как мог бы? Надо ли быть благодарным Сталину за то, что он истребил в ГУЛАГе 18 млн человек, а не 36? Надо ли приветствовать Гитлера за то, что поголовно он уничтожал только евреев и цыган, а не русских и украинцев или поляков и французов? Надо ли восхищаться императором Бокассой за то, что он убил «всего» 130 школьников, когда мог бы безнаказанно уничтожить всех детей своей страны? Надо ли восторгаться Мао Цзедуном, который хоть и устроил «культурную революцию» с миллионными жертвами, но ни разу не применил атомного оружия?
Попробуйте наконец взглянуть на палача глазами его жертв. И оставьте защиту подсудимого польского генерала его соратникам и адвокатам.
