27 октября исполнилось девять лет со дня ареста ученого Игоря Сутягина.  В апреле 2004 года коллегия присяжных Мосгорсуда  приговорила его к 15 годам лишения свободы. Сейчас он отбывает срок в колонии строгого режима в Архангельске. В прошлом году президент Путин отказал Игорю Сутягину в помиловании.

«Ежедневный журнал» предлагает читателям отрывки из повести Зои Световой «Невиновные». Ее главная героиня — судья, которая выносит обвинительные приговоры, заведомо зная, что подсудимые непричастны к тем преступлениям, в которых их обвиняют, а их дела — сфабрикованы. Работы у судьи хватает. Ее то и дело «кидают на амбразуру», передавая на  рассмотрение сложные политически «заказные» дела. Одна незадача — судье  снятся неприятные сны. И что с этим делать, она не знает…

 Все совпадения и сходства героев с реальными лицами и ситуациями являются случайными. Все написанное в этой книге — исключительно плод фантазии автора и не имеет никакого отношения к реальной действительности. Книга ищет издателя.

Глава первая. Ночной звонок

Больше всего на свете Лиза боялась ночных телефонных звонков. Страх этот был наследственным. Ее мать боялась, что среди ночи ее разбудит сын-пьяница. Лиза боялась, что позвонит сиделка ее парализованной матери. Это могло означать только одно: матери стало резко хуже. Но выключать телефон Лиза не решалась: а вдруг она кому-то понадобится?

Телефон надрывался уже несколько минут, а Лиза все не хотела просыпаться: ей снилась любовная сцена — мужчина, имени которого она во сне вспомнить не могла, что-то страстно шептал ей на ухо.

Звонок вернул Лизу к реальности.

— Они распускают присяжных. И меняют судью. Случилось самое страшное. То, чего мы боялись, — взволнованно сообщила Аня на другом конце провода.

Лиза мгновенно проснулась.

— Ты должна нам помочь. — В 12 часов я жду тебя в нашем обычном месте, — прокричала Аня и связь прервалась.

Она, наверное, ужасно переживает, подумала Лиза, но стоило ли будить меня среди ночи, чтобы назначить встречу в 12 часов дня?

Впрочем, Лиза прекрасно понимала свою подругу. За те полгода, что они подружились, она научилась различать, когда знаменитая московская адвокатесса, с блеском объясняющая журналистам несовершенство российского судопроизводства и «лоскутность» дырявого одеяла отечественного законодательства, терялась и начинала паниковать. Когда сталкивалась с непреодолимыми обстоятельствами. Трудно сказать, что сблизило этих двух внешне совершенно непохожих женщин. Аня, небольшого роста яркая брюнетка с манерами аристократки, и крупная высокая блондинка Лиза, вечно восторженная и улыбающаяся по поводу и без, оказавшись рядом, производили очень странное впечатление. Между тем, уже через две-три недели их знакомства выяснилось, что они одинаково реагируют на происходящие события, любят одни и те же книги и даже мужчин предпочитают одного типа.

Делом ученого Алексея Летучего Анна Сваровская занималась последние три года. Дело вела ФСБ. И силы были явно неравны. Тем не менее, за эти годы адвокату Сваровской удалось добиться того, что прокуратура отправила дело на новое расследование. Сваровская сумела склонить на сторону своего подзащитного российское и западное общественное мнение. Но этого было явно недостаточно для того, чтобы выиграть столь безнадежное дело. Летучий обвинялся в государственной измене в форме шпионажа в пользу то ли английской, то ли американской разведки. Принадлежность заморских разведчиков к той или иной западной спецслужбе не была до конца определена даже в обвинительном заключении. И вообще уголовного дела могло бы и не быть, если бы Алексей сам не рассказал задержавшим его фээсбэшникам о своем знакомстве с иностранцами. Лизе было трудно поверить в то, что Летучий был настолько наивным, что, будучи доставлен в Р-кое УФСБ, три дня просто так беседовал с чекистами. «Просто так», то есть без предъявления обвинения, без адвоката, без процессуального статуса. Он не считался ни свидетелем, ни подозреваемым, ни обвиняемым. Отвечал на вопросы, не ожидая подвоха.

Сегодня, через четыре года после ареста Летучего, стало очевидно, что после того как он рассказал ФСБ о своих вполне «вегетарианских» контактах с иностранцами, тем самым дав пищу для фабрикации уголовного дела, его выбрали жертвой для показательного судебного процесса. Когда же дело было доведено до обвинительного приговора, офицеры ФСБ, заварившие всю эту «кашу», получили повышение по службе.

Глава вторая. Обыск

Они пришли рано утром. То было обычное осеннее утро. Алексей и Марина допивали кофе. Нюта спала — родители разрешили ей в этот день не ходить в школу. Длинный нервный звонок в дверь. По вторникам Алексей обычно ездил в Москву в институт. Но в этот вторник он должен был улетать в Лондон на международную конференцию.

Марина посмотрела в "глазок". Перед дверью стояли два прилично одетых мужчины: один конопатый, а другой с большими черными усами, как у кота. Марина открыла.

— Квартира Летучего Алексея Валентиновича?

—Да.

— В соответствии с постановлением Р-ской прокуратуры мы обязаны провести у вас в квартире обыск. Вот санкция, — конопатый протянул обалдевшей Марине какую-то бумагу.

— У вас есть вещи, запрещенные к хранению: оружие, наркотики?

Маленькая двухкомнатная квартира моментально наполнилась чужими голосами. Чужие шаги. Их было человек шесть.

— Мама, что нужно всем этим людям? Почему они роются в папином столе? Я хочу в туалет. Почему они меня не пускают? — спрашивала Марину десятилетняя Нюта, которая проснулась от шума и незнакомых голосов.

Мужчина средних лет с черными пушистыми усами, одетый в строгий костюм и нелепый галстук, представился следователем Р-ского УФСБ.

— Пока мы не можем разрешить никому из жителей квартиры пользоваться туалетной комнатой. Идет обыск.

Алексей молчал. Он не понимал, что происходит. Вернее, не хотел понимать. Он, привыкший оценивать события рационально и мыслить логически, не мог хладнокровно смотреть, как чужие люди роются в его бумагах. Он так же, как и Нюта, не понимал, почему они пришли к нему в дом и нарушили привычный ход его жизни. Незваные гости между тем открывали и закрывали ящики стола, шарили в компьютере.

 Марина услышала, как один из фээсбэшников сказал другому: «Смотри, сколько газетных вырезок. Это то, что нам надо?»

Усатый заговорщически улыбнулся: «Бери не глядя».

Марина сидела на диване, обняв плачущую Нюту. Краем глаза она следила за двумя понятыми, стоявшими в коридоре. Они о чем-то шепотом говорили между собой. Марина вспомнила, как кто-то из друзей рассказывал, что понятые на обысках — самые опасные люди. Они могут подбросить наркотики или оружие. А потом заявят, что обнаружили их в твоей квартире.

Усевшись за стол Алексея, усатый записывал в протокол названия печатных изданий и статей. А конопатый доставал из больших зеленых папок газетные вырезки и передавал ему.

Названия статей были длинными и замысловатыми: «Состав космического эшелона предупреждения о ракетном нападении», «Состав и дислокация соединений постоянной готовности».

Довольно быстро усатому надоело писать. Газетных вырезок было слишком много: остальные фээсбэшники как муравьи сновали по квартире и подносили ему все новые и новые блокноты, исписанные мелким, обстоятельным почерком Летучего.

— Хватит, — наконец буквально зарычал усатый. И обращаясь к Алексею, буркнул: «Обыск будет продолжаться, а вы, Алексей Валентинович, поедемте с нами, поговорим».

Марина сжалась, как от удара. На мгновенье ей  показалось, что мужа она больше никогда не увидит и что весь этот кошмар, начавшийся осенним утром, никогда не кончится. Нюта схватила Алексея за свитер. Он же, пытаясь улыбаться, успокаивал жену и дочь: «Не волнуйтесь! Мы сейчас поговорим немного, а потом я вернусь. И все будет, как прежде».

И почему-то добавил: «В Лондон, я, наверное, сегодня уже не успею».

— Алексей Валентинович, возьмите паспорт. А вы продолжайте  обыск, — обратился усатый к своим подчиненным. — Уже немного осталось. Не забудьте компьютер и дискеты.

Алексей обнял Марину, поцеловал Нюту и вышел из квартиры в сопровождении двух фээсбэшников: усатого и конопатого. Тех самых, которых Марина увидела в то проклятое утро в «глазок» двери. Поехали в областное УФСБ.

Глава третья. Разговор в курительной

— Ты знаешь, когда я в первый раз увидела его в тюрьме, подумала —«ботаник». Настоящий ученый. Кроме науки, его ничего не интересует. Он же  изо всех сил старался меня убедить в том, что не шпион. А я в этом и не сомневалась. На первом нашем свидании конвойный пристегнул его наручниками к стулу и оставил нас наедине. Это было ужасно. Я не знаю, чего они боялись? Что он убежит? Или нападет на меня?

— А как вообще к тебе это дело попало? Почему ты согласилась его вести?

Лиза и Аня сидели в своем любимом клубе в так называемой курительной комнате за большим столом. Владельцы клуба были Аниными старинными друзьями и уже привыкли к тому, что она частенько проводила переговоры со своими клиентами или журналистами в «курительной». Через своих друзей адвокат Сваровская несколько раз помогла им в решении щекотливых юридических вопросов, и теперь она чувствовала себя в клубе как дома.

И на этот раз она объяснила хозяевам, что у нее срочное дело и ей позарез нужна «курительная». Ненадолго. Всего на час.

Аня рассказывала Лизе историю Алексея Летучего, что называется «от печки», с самого начала. Она хотела понять сама и добивалась от подруги, где она совершила ошибку.

— Ты знаешь, я восхищаюсь его аналитическим умом. С ним ужасно интересно говорить. Но, как часто бывает с учеными, Алексей в простых житейских вопросах ведет себя как ребенок. Представь себе, когда его привезли в местное УФСБ и продержали там два дня без адвоката, объяснив, что хотят с ним по-дружески поговорить, он рассказал им о себе столько всего, что они никогда сами бы не узнали. Он рассказал, что в Англии встречался с двумя иностранцами, что составлял для них аналитические справки по материалам российской печати. Ему и в голову не пришло, что это может стать главным доказательством его вины в шпионаже. Вся проблема в том, что Алексей в хорошем смысле слова патриот и никогда не думал, что его общение с иностранцами и обсуждение с ними широко известной информации может быть кем-то воспринято как «измена Родине».

— А о чем он им рассказывал и зачем?

— Он занимался проблемами стратегических вооружений. Читал все статьи в этой области. И не просто читал, а делал выводы, выписки, анализировал.

— Все равно, не понимаю, за что его арестовали и так долго держат в тюрьме, — настаивала Лиза. — Ты говоришь, что он не шпионил, неужели они этого понимают? А деньги-то он у этих иностранцев брал? Ведь на обыске нашли какие-то деньги?

— Правда, нашли несколько тысяч долларов. Ну и что? Самое ужасное: люди, которые ведут это дело, прекрасно понимают, что он не шпионил против России. Его просто выбрали как жертву.

— Для чего?

— За ним следили. Алексей участвовал в написании книги о стратегических ядерных вооружениях. Издавалась она на американские деньги. Как только книга вышла, за всеми авторами началась слежка. Их телефоны прослушивали. Но в книге не было ничего секретного. До публикации ее несколько раз вычитывали кураторы из ФСБ. И все же решили Алексея пощупать. Был у них в институте один такой  куратор. Так вот он однажды взял Летучего «на слабо»: «Можешь ли ты, приятель, написать такую статью, в которой, пользуясь исключительно открытыми источниками, раскроешь гостайну?» Летучий попробовал, написал. Дал почитать куратору. А тот возьми ему да скажи: «Смотри, старик, будь поосторожней. Твоя беда в том, что ты — шибко умный и иногда можешь додуматься до того, что даже в статье и не написано. Знаешь, как в «Голом короле» у Шварца: «Принцесса, вы так наивны, что иногда можете сказать страшные вещи!».

Этот разговор состоялся за полгода до ареста Алексея».

Х    Х    Х

Прошло три года…

Глава девятая. Колония со страусами

— Мы должны поехать к Алексею, — сказала Лизе Аня Сваровская. — Мне обязательно нужно с ним поговорить по поводу жалобы в Страсбургский суд. А ты попробуешь взять у него интервью.

— Давай поедем. Насчет интервью я сильно сомневаюсь. Но постоять рядом с воротами зоны, наверное, получится.

Колония, где сидел Летучий, находилась на окраине крупного северного города. Аня показала свое адвокатское удостоверение, ордер на защиту Летучего, а Лиза — письмо с просьбой об интервью, подписанное редактором одного из крупных российских изданий. Их довольно быстро пропустили на территорию зоны. Вскоре стало понятно, что колония, в которой они оказались, — образцово-показательная. «Красная зона». Это означает, что власть там держит администрация и порядки очень строгие. Сидят в колонии убийцы-рецидивисты, воры, насильники, за плечами которых уже несколько судимостей.

— Об интервью с осужденным Летучим не может быть речи, — с порога заявил Лизе и.о. начальника колонии Казбек Михайлович. — По новому порядку, недавно утвержденному руководителем ФСИН Калининым, все контакты с журналистами, особенно федеральных СМИ, происходят только по его разрешению. Со мной вы можете поговорить, но, что называется,  не для протокола. Без записи. Я же не знаю, что вы потом в своей статейке напишете. У нас и так начальник колонии — «расстрельная» должность.

Казбек Михайлович пригласил Аню и Лизу в свой кабинет. Его помощник принес тарелку с печеньем, достал из шкафа бутылку коньяка, рюмки, шоколад. Девушки для приличия сначала отказывались, а потом решили, что лучше «уважить» гражданина начальника. Впрочем, они об этом не пожалели. Выпивший Казбек Михайлович оказался достаточно словоохотливым и неожиданно для Лизы и Ани, а может, и для себя самого, разоткровенничался.

«Мне совсем не нужен такой осужденный, как ваш подзащитный, уважаемая Анна Феликсовна. Подумайте сами: зачем мне лишние проверки? А из-за него сюда все время приезжают. То помощники уполномоченного Лукина, то прокуроры по надзору. А зачем нам это? Вот положено, чтобы в душевой был один сосок на семь человек, а у нас, допустим, сосков не хватает. Все шишки на меня и сыплются. Или, например, заходит прокурор в ШИЗО. Спрашивает у осужденных: гуляют ли они? Те возьми и скажи, что не гуляют. Кто виноват? Конечно, я. А что мне делать, если к нам никто работать не идет. Не престижно, что ли. Народу не хватает. Вот и на прогулку некому осужденных выводить. Вы, наверное, слышали, что прежнего начальника Рашида Тураева недавно уволили?

— Как уволили? — удивилась Лиза. — А как же страусы? Как медведь?

Она прекрасно помнила Анины рассказы про то, что в колонии, где сидит Алексей, живут страусы. Аня говорила, что прежний начальник был ужасно тщеславным и как-то, будучи на совещании тюремщиков в Екатеринбурге, сильно впечатлился рассказом одного из коллег о том, что у него в колонии живет крокодил. Вернувшись к себе, Тураев решил, что в его вотчине тоже должно быть что-то экзотическое. Узнав, что у одного из осужденных  брат разводит страусов,  начальник колонии  намекнул , что ему бы хорошо в виде спонсорской помощи презентовать парочку диковинных птиц. Хочется ему на завтрак есть яичницу из страусиных яиц. Да и хорошо, чтобы на скотном дворе вместе с курами, свиньями, коровами и лошадьми жили и страусы. Сказано-сделано. Страусов из Африки привезли, осужденному разрешили внеочередное свидание. Потом в колонии появился медвежонок. Тураев рассказывал, что убил медведицу и решил приютить оставшегося сиротой медвежонка.

Уволили его, конечно, не из-за страстной любви к животным. Просто в местном тюремном ведомстве решили, что Тураев слишком зазнался, возомнил о себе Бог весть что и перестал делиться. В колонии сидело почти полторы тысячи человек. Все они работали. Начальник колонии сумел заключить кучу контрактов: заключенные делали мебель, складывали бытовки для нефтяников, сколачивали деревянные гробы. Нетрудно представить, что эта производственная деятельность приносила колонии совсем неплохой доход. Но в один прекрасный день вдруг выяснилось, что Рашид Тураев «злоупотреблял должностными полномочиями». По версии следствия, он заставлял осужденных строить дачу начальнику местного тюремного департамента. Заключенным обещали за «ударный труд» условно-досрочное освобождение. Знающие люди говорят, что эта история вряд ли бы привела к осуждению Тураева и его увольнению с работы, если бы не более серьезные «провинности».

В прессу просочилась информация о том, что колония-де заключала договора о производстве мебели с «левыми» заказчиками и деньги за их исполнение шли не только мимо госказны, но и мимо местного тюремного ведомства. А это уже непозволительно.

— Так вот, Тураева уволили. И ко мне подбираются, — жаловался Казбек Михайлович. — Вы думаете, легко быть начальником такой большой зоны? Кроме контингента и правозащитников всегда найдется много недовольных. Вот, далеко ходить не надо. Хотел я тут уволить одну сотрудницу — не нравится мне, как она работает. Оказалось, нельзя. Она вдруг оказалась беременной. Никакой власти, получается, у меня нет. Вот и вашего Летучего я в ШИЗО сажать не хотел. Но позвонили мне тут из Москвы: говорят, решается вопрос о его помиловании. Интересовались, как у него обстоят дела с нарушениями режима.

Я говорю: «Нет у него нарушений. Работает хорошо. К побегу не склонен. Добросовестный. Читает много, да пишет что-то в тетрадку мелким почерком. Приходится долго-долго разбирать его письма. Даже дополнительного цензора пришлось взять. А существенных нарушений нет, — повторил Казбек Михайлович и разлил последние капли конька. — Я был вынужден «организовать» ему историю с мобильным телефоном. Даже не знаю, зачем он на это искушение так поддался?

— То есть как «организовать» историю с мобильным телефоном»? — встрепенулась Аня.

— Ну, он вам сам все расскажет, уважаемая Анна Феликсовна, —спохватился вдруг Казбек Михайлович, решив, что слишком разоткровенничался. — Вы, наверное, знаете, что мобильные телефоны — это сегодня бич всех исправительных учреждений. Их все равно в зону проносят, хоть мы и видеокамеры везде ставим, сетки мощные вдоль заборов натягиваем — все бесполезно. В прошлом году молодой человек подъехал к зоне на скутере и бросил через забор мобильник.

— Что вы нам зубы заговариваете? — не унималась Аня. — Не хотите же вы сказать, что этот молодой человек на скутере специально для Алексея Летучего перебросил мобильник через забор? А как иначе у такого законопослушного человека, как мой подзащитный, оказался мобильник?

Казбек Михайлович как-то сразу отрезвел и погрустнел:

«Я же вам сказал, что мне из Москвы звонили. Я же вам объяснил, что он подал прошение о помиловании. И с этим нам надо было что-то делать. Подать-то его он подал, да забыл там написать самое главное — что он свою вину признает. А без этого у нас никого не милуют. Так же и по УДО не выпускают.

— Получается, что теперь Летучий сидит в ШИЗО, потому что говорил по мобильнику с женой и его засекли? — спросила Лиза.

— Во-первых, уважаемая, сидит он не в ШИЗО, а в СУСе, то есть на особых условиях содержания. Там у него просто небольшой барак, не так много народу. Есть, конечно, ограничения, например, в свидании с родственниками. А условия ничем не хуже, чем на обычном строгом режиме. Не работает он. И нарушение у него записано. Были у него и раньше нарушения. Вышел за пределы локальной зоны. Он там с кем-то из сотрудников общался. Как потом выяснилось, кому-то помогал какие-то задачи по физике решать. Зачем за пределы локалки вышел? Знал ведь, что это нарушение? Зачем согласился с женой по мобильному телефону говорить? Один из осужденных принес ему телефон и говорит: «Жена звонит!» Почему он не отказался? Ведь знал, что это нарушение режима.

— А кто же того осужденного надоумил номер жены Летучего набрать и ему мобильник поднести? — спросила Казбека Михайловича Лиза.

— Это вы уж сами догадайтесь, вы ведь журналист, вам и карты в руки — кто надоумил, кто виноват и что делать.

В дверь постучали, и в кабинет зашел дежурный оперчасти.

— Осужденный Летучий для свидания с адвокатом доставлен, — сказал он. Аня вместе с ним вышла из кабинета.

Лиза попрощалась с Казбеком Михайловичем и решила подождать подругу на скамье перед административным корпусом. И тут она заметила самолет, на который не обратила внимания, когда они заходили в зону.

Самолет АН-2 стоял на приколе во дворе колонии строгого режима. Он смотрелся как инородное тело среди витых, почти «арбатских» уличных фонарей, фонтанов с цементными лебедями. Лиза слышала, что во Франции и в Англии было несколько случаев, когда осужденные совершали побеги на вертолетах. Поэтому во многих западных тюрьмах по периметру развешивали специальные провода, чтобы засекать самолеты и вертолеты , если, не дай Бог, те соберутся пролететь над тюрьмой.

А здесь настоящий самолет стоял как насмешка. Говорили, что у него не было двигателя. И даже при большом желании улететь на нем было невозможно. Доставили этот летательный аппарат во двор колонии на специальной площадке-эвакуаторе. С тех пор самолет — символ свободы — стоял перед воротами зоны. Лиза вспомнила, как Казбек Михайлович рассказывал, что зэки, выходившие на свободу, обязательно фотографировались на память рядом с этой странной железной птицей.

Аня вышла со свидания в слезах. Она бросилась к Лизе: «Пошли отсюда скорей. Мы опоздаем на самолет. И вообще я больше не могу терпеть этот беспредел. Они как садисты издеваются над Алексеем. Устраивают ему провокации. Подстроили эту историю с мобильным телефоном. Как на грех, в тот день у жены Алексея был день рожденья. Пришел к нему парень, про которого Алексей точно знал, что он работает на администрацию, но по своей интеллигентности поддерживал с ним приятельские отношения. Этот парень ему сказал: «Жена твоя звонила. Волнуется, что от тебя нет звонка, ведь у нее сегодня день рожденья. Тот протянул ему трубку, Алексей набрал домашний номер, начал разговаривать, и в этот момент в барак как будто бы случайно зашел контролер. Летучий не успел даже спрятать мобильник в карман. Алексей сказал мне, что не понимает, почему он так легко попался на эту удочку. Как будто бы тот парень его зазомбировал. Ведь он прекрасно знал, что, во-первых, жена не могла позвонить на этот телефон, во-вторых, у него была телефонная карточка, он мог и сам попробовать позвонить жене из автомата.

И теперь Алексея перевели на строгие условия содержания, на неопределенный срок. Это значит, что не может быть речи ни о свиданиях с родственниками, ни о помиловании. Администрация колонии, само собой, не станет рекомендовать его на помилование, потому как он — злостный нарушитель режима, который нуждается в дальнейшем исправлении. Впрочем, сам Алексей за эти годы абсолютно не изменился. Он все такой же наивный. Надеется на президента. Написал Путину письмо, где подробно рассказал про свое дело. Он надеется на помилование и не понимает, что его никто не отпустит, пока он не встанет перед ними на колени и не признает свою вину».

— Знаешь, — продолжала Аня, когда они уже вышли из ворот колонии и, оказавшись на шоссе, ловили машину, — мы сейчас сядем в самолет, прилетим в Москву и все забудем. А я, как представлю, что он-то вернется в свой барак и это продолжается уже почти десять лет, а осталось еще пять… мне хочется бежать из профессии, бежать из страны… Только не знаю куда.

Перед ними остановилась грязно-белая «волга». Водитель оказался разговорчивым. «Навещали родственника? — поинтересовался он, когда Лиза и Аня уселись в машину.

— Да, — ответила Лиза. — Ей повезло, а мне свидания не дали. Сказали: журналистам не положено.

— А зачем вы признались, что журналист? — удивился водитель «волги». — Я здесь у друга уже четыре раза был. Пришел, написал заявление, что хочу его видеть. Он не возражал. Вот мне и дали три часа. Такое свидание всем дают.

Хорошая идея, подумала Лиза. Надо будет иметь это в виду. Нечего трясти своим журналистским удостоверением. Для них это как филькина грамота.