Я прошу прощения у читателей за долгий перерыв в моем сериале про коррупцию. Тому были уважительные причины — предельная загруженность на работе. Сейчас расскажу. У нас в ИНДЕМе вышел на финишную прямую большой трехлетний проект по анализу трансформации судебной власти — проект беспрецедентный (не только для России) по масштабу, комплексности методов, заложенным новым идеям. Я им горжусь, мы его давно вынашивали. А сейчас пошел основной поток социологических данных, предельно интересных, требующих немедленного скрупулезного анализа. Обещаю потом рассказать в «ЕЖе» о некоторых наиболее интересных результатах.

А теперь вернемся к нашему сериалу. В последней статье мы начали обсуждать последствия коррупции. Я попытался показать, сколь опасна рутинная бытовая коррупция, которую часто даже и за коррупцию не признают. В этой статье мы поговорим о последствиях деловой (экономической) коррупции.

Прежде всего следует отметить, что деловая коррупция не ограничивается исключительно сферой взаимодействия бизнеса и власти. Существует еще внутрифирменная или корпоративная коррупция. Она появляется тогда, когда разделены собственность и менеджмент (текущее управление этой собственностью). Когда речь идет о корпорации, то принципалом выступают ее собственники (в частности, акционеры). Если собственник сам управляет своей фирмой и, к примеру, сам у себя крадет, то это не коррупция, а вульгарный идиотизм. Так практически не бывает (искусственные банкротства — это кража не у себя, а у кредиторов). А если менеджеры обманывают акционеров — это уже коррупция в точном соответствии с нашим определением из статьи «Коррупция-3». Типичным примером внутрифирменной коррупции являются неэффективные кредиты, выдаваемые банковскими менеджерами за взятки. Негативные последствия для принципала-собственника тут очевидны.

Но я заговорил о внутрифирменной коррупции потому, что она обладает негативными общественными последствиями. Эта сфера изучена крайне слабо, но кое-какие примеры очевидны. Коррупционные сговоры между поставщиками и заказчиками, например, между добытчиками угля и его потребителями, как это было в России несколько лет назад (не знаю, как сейчас), неизбежно приводят к удорожанию угля, а затем и к удорожанию товаров или услуг, производимых такими потребителями. Это значит, что, в конце концов, мы с вами платим лишние деньги, оплачиваем незаконное обогащение вступивших в сговор продавца и покупателя.

Но самый большой ущерб наносится коррупцией в крупных государственных компаниях. Масштаб ущерба определяется тем, что эти компании связаны, как правило, с базовыми функциями (энергия, транспорт, безопасность и т.п.), и тем, что коррупция в них смыкается с политической коррупцией (об этом поговорим в следующей статье). Поэтому государство «крышует» внутрифирменную коррупцию таких компаний, вместо того чтобы контролировать их. Такая крыша позволяет этим компаниям делать то, что обычный бизнес позволить себе не в состоянии.

Оценить потери от внутрикорпоративной коррупции очень трудно в силу закрытости информации. Но мы в ИНДЕМе намерены этим заняться. И займемся.

Теперь о более привычных видах деловой коррупции. Понятно, что экономическая коррупция имеет, прежде всего, негативные экономические последствия, имеющие вид экономических потерь. Они делятся на две категории: прямые и косвенные потери. Прямые потери видны непосредственно, напрямую связаны с конкретными коррупционными сделками, их масштаб может быть оценен. Есть прямые потери и ущерб от коррупции как социального явления в целом.

Очевидные прямые потери наблюдаются, прежде всего, при формировании доходов бюджета. Типичные коррупционные сделки при сборе налогов, таможенных платежей и других сборов всегда приводят к прямым недоборам бюджета. Можно ли оценить масштаб потерь? В принципе можно. Давайте рассмотрим один старый пример, полученный мной из доклада нашей прокуратуры, когда я весной 1997 г. собирал сведения о коррупции, еще будучи помощником президента.

В результате прокурорского расследования в конце 1996 — начале 1997 года деятельности одного из таможенных пунктов, через который шли в нашу страну грузы с табаком и спиртным, было выявлено, что двухмесячные потери из-за недобора таможенных пошлин вследствие коррупции составили сумму, близкую к 150 млн долларов. В год получаем с одного пункта потери в размере около одного миллиарда долларов. А теперь попытайтесь сами распространить это на всю страну. В результате только от таможенной коррупции бюджет терял сумму, сопоставимую с величиной доходной части бюджета. В целом оценки того времени показывают, что эффективное налоговое и таможенное администрирование в состоянии как минимум удвоить наш бюджет.

Тут полезно сделать одно важное отступление. Иногда говорят, что если бы не было таможенной коррупции, то ввозимая продукция должна была бы продаваться конечному потребителю существенно дороже. Т.е. у нас такая коррупция — в пользу бедных. Здесь проблема поставлена с ног на голову. Мы-то с вами знаем, что коррупция всегда есть следствие неэффективности. В данном случае неэффективна таможенная политика, которая сводится к несостоятельной попытке наполнить бюджет за счет таможенных платежей в условиях большого числа таможенных позиций. В результате, к примеру, микрочипы ввозились в страну по статье «керамическая плитка с металлизированным узором». Есть возражения? Или каков смысл облагать различными таможенными пошлинами машины и запчасти? «Тонкое таможенное регулирование» нигде не приносило успеха, а в стране с нищей, жадной, неэффективной бюрократией — тем более. Поэтому одновременное упрощение и снижение таможенных пошлин уменьшает коррупцию, увеличивает общие таможенные доходы за счет снижения коррупции и уклонения от платежей и, вместе с тем, не создает дополнительного бремени для конечного потребителя (для нас с вами).

Второй вид прямых потерь от коррупции связан с исполнением бюджета. Мощный источник коррупции — государственные закупки и заказы. Здесь коррупция обретает широко известную форму откатов. Откаты порождают две формы прямых потерь. Первая форма — те бюджетные деньги, которые идут не по назначению, а в руки чиновника (сами откаты). Тут оценка потерь — это размер (доля) откатов. Если лет десять назад стандартный размер отката составлял 5- 15 %. Сейчас это процент вырос примерно в 3-4 раза. Журнал «Эксперт» года три назад писал, что из статьи НИОКР военного бюджета нашей страны раскрадывается примерно 80 %. Вторая форма потерь от откатов — неэффективное использование средств. Известно, что в странах с высокой коррупцией удорожание заказанного государством строительства дорог составляет примерно 30 % рыночной цены. Есть и другие оценки. В городе Милане после проведения антикоррупционных мероприятий стоимость строительства одного метра метро или одного квадратного метра аэропорта сократилась вдвое. Попробуйте пофантазировать, каковы подобные потери у нас при таких откатах.

Надо добавить, что происходит не только удорожание заказов, но и потеря качества. Во время одного моего визита в Китай я был свидетелем (не непосредственным, через СМИ) расстрела по приговору суда трех высокопоставленных чиновников одной провинции, которые были уличены в получении отката от подряда на строительство моста. Мост рухнул, были жертвы. У нас тоже рушились крыши публичных зданий. Версия о роли коррупции не рассматривалась.

Теперь перейдем к косвенным потерям. С одной стороны, их несопоставимо больше. Но, с другой стороны, далеко не всегда эти потери поддаются более или менее надежной оценке. Начну со случая, когда такие оценки были получены. Совершенно очевидно, что масштабная коррупция негативно влияет на предпринимательский климат в стране. Один из аспектов (параметров) этого климата — инвестиционная привлекательность. Грубо говоря, ее можно оценить с помощью двух показателей. Первый — способность рынка принять то, что намерена предложить фирма. Второй — масштаб препятствий для развертывания бизнеса. Любые препятствия удорожают стоимость реализации проекта. Коррупция входит в число таких препятствий. Некоторые международные консультационные фирмы публикуют рейтинги, с помощью которых потенциальные инвесторы могут оценить масштаб препятствий для их инвестиционных проектов. Года три назад я подробно знакомился с одним таким рейтингом для стран с растущими рынками. Россия принадлежала до последнего времени к числу таких стран. Помимо нас туда входили Бразилия, Индия, Китай, Филиппины и еще пара дюжин стран. Рейтинг касался коррупции в этих странах только как препятствия для инвестиций и исчислялся в проценте от стоимости проекта, на который этот проект удорожался из-за коррупции. Мы были лидерами рейтинга с тридцатью процентами удорожания стоимости инвестиции. Рядом располагался Китай. С тех пор прошло три года, Россия с примерно 90-го места в рейтинге Transparency International свалилась примерно на 140-е. Попробуйте представить себе, насколько выросли препятствия для инвестиций.

А что же бывает, если компания игнорирует этот рейтинг и идет на наш рынок? Бывает, что ей везет и ее потери не катастрофически велики, проект реализуется, компания не в минусе. А бывает и по-другому. Перескажу вам одну историю, которую мне рассказал один из руководителей очень крупной компании, собиравшейся входить на наш рынок. Это было года четыре назад. Мы с ним на пару вели секцию по деловой коррупции одного крупного бизнес-форума в Москве. Его компания участвовала в тендере и победила. Спустя несколько дней его приглашают в один высокопоставленный кабинет министерства, проводившего тендер.

Сановник: Поздравляю.

Руководитель: Спасибо.

Сановник: Тендер прошел честно?

Руководитель: О, да! Безукоризненно!

Сановник: Ну и славненько! А теперь пора платить.

И он показал моему рассказчику листочек бумажки, на котором была начертана сумма с большим числом нулей. (Но сей счет в руки потенциальному плательщику не попал. Наверное, сановник его потом проглотил.)

«Ну и что?» — спросил я. «Мы уходим из России» — ответил он.

Продолжение следует