В субботу, 20 декабря, во Владивостоке протестующим позволили митинговать в течение полутора часов и лишь потом начали вытеснять с площади. Милиция была местная. На следующий день всё обстояло иначе, согнали ОМОН с городов и весей — Хабаровска, Иркутска, Москвы и даже Дагестана! Разгон начался почти сразу, хватали многих и без разбора, вплоть до задержания съёмочных групп федеральных каналов.

Общая тема — об этом сейчас, пожалуй, не пишет только ленивый. Позволю себе несколько соображений, ставших за последние дни банальными.

Владимир Путин, наверное, шутил, говоря о том, как дОроги отечественные машины для приморцев и обещая помочь им справиться с этой проблемой.

С примерно тем же успехом он мог пообещать тольяттинским рабочим закрыть главный конвейер ВАЗа (нет, не весь завод!), а в качестве компенсации поспоспешествовать рабочим в покупке подержанных «японок».

Дело ведь не в том, что за Уралом предпочитают ездить на иномарках, поскольку не имеют средств на отечественные машины (ну, не только в том...).

Оттуда, из-за Урала, эти деньги уходят в значительной степени не по ту сторону Японского моря, а достаются местным жителям — тем, кто ввозит и обслуживает эти машины. А от них — тем, кто продаёт товары и оказывает услуги.

По той же схеме, по какой работают «градообразующие предприятия» — вся «социалка» и инфраструктура держится либо на отчислениях в бюджет означенного предприятия, либо на деньгах, которые тратят его работники.

Вряд ли будет большим преувеличением сказать, что на импорте, перегоне и обслуживании «неправильных» машин держится весь регион.

Так что, с социально-экономической точки зрения, порты Приморья с не меньшим основанием можно назвать основой отечественного автопрома, нежели город Тольятти.

Или это сравнение беспочвенно?

Мои рассуждения могут показаться поверхностными. Хорошо, конечно, было бы привести здесь статистические выкладки, хотя бы ссылки на добросовестное обсуждение этой темы официальными представителями правительства и госкомпаний, с одной стороны, и независимыми экспертами — с другой стороны.

Последние утверждают, что новые пошлины поднимут цену «секонд-хенда» в два-три раза. Импорт подержанных машин — около 400 тысяч в год — составляет около десяти процентов от продаж новых автомобилей, отечественной и зарубежной сборки. Однако всего на их ввозе, перегоне и обслуживании за Уралом заняты два-три миллиона человек. Прибавим сюда семьи…

Так что введение с 11 января 2009 года запретительных пошлин на подержанные иномарки вполне можно сравнить с остановкой главного конвейера ВАЗа. Неизбежно встанет весь завод, а потом и смежники…

Официальные лица эту сторону вопроса не комментируют.

Так что мне остаётся только рассуждать «по-человечески, исходя из жизненного опыта».

Разница, конечно, есть, но иного свойства.

«Гиганты» отечественного автопрома принадлежат разного рода олигархическим структурам, аффилированным с государством. Импорт иномарок — частная инициатива, тот самый «малый бизнес», одна из основ «гражданского общества».

Кроме того, есть ещё разница в цене и качестве. Дешёвые иномарки позволили «встать на четыре колеса» многим из тех, кто не мог накопить на новое тольяттинское «чудо» — это «раз». При этом — «два» — не становясь «самоделкиными поневоле», постоянными обитателями гаража — качество всё-таки другое. И — «три» — ощутимый комфорт за меньшие деньги. Вступить в тот же самый «средний класс» не только по реальным возможностям, по неожиданной власти над пространством и временем, но и по самоощущению: «смог машину — смогу ещё многое».

И эта человеческая свобода теперь тоже под угрозой.

Почему спасаемый ныне отечественный автопром не стал бороться за этих покупателей, за их деньги, уходящие за рубеж? Почему главный конвейер ВАЗа не насытил рынок «Рено Логанами» по демпинговой цене? Почему для этой продукции не были введены программы супер-пупер-льготного потребительского кредитования? Ведь «в мирное время», то есть до кризиса, у госкорпораций были возможности для такой «честной» конкуренции с японским и прочим импортом, для борьбы и победы «по гамбургскому счёту». И потребитель в любом случае оказался бы в выигрыше?..

Вопрос остаётся настолько же риторическим, насколько банален ответ на него...

По поводу протестов во Владивостоке ещё неделю назад было сказано: «Этим пользуются деструктивные силы».

Тогда же Юрий свет-Михайлович Лужков собрал на совещание милицейское руководство и начальственно сказал: «Протесты неизбежны. Надо это учитывать».

Экономический кризис, похоже, воспринимается как стихия. Его социальные последствия тоже — как форс-мажор, «довлеющая сила», неостановимое природное явление. И — «протесты неизбежны». То есть всё это безобразие передаётся на откуп «силовикам»: «Мы не будем бороться с экономическим кризисом. Мы не будем бороться с социальными последствиями экономического кризиса. Мы будем бороться с последствиями последствий — жандармскими методами».

Милиционеров как будто специально сталкивают с народом.

*****

Между тем полицейская реакция на любой кризис — самая примитивная изо всех возможных.

Давным-давно, во времена, когда ничего не знали о микробах, именно для борьбы с эпидемиями были придуманы регламенты, от которых происходят современные чрезвычайное положение и комендантский час: людям не выходить из домов, в определённый час вставать у окон, специально назначенный синдик ежедневно обходит улицу и проверяет, живы ли... Лишь потом, когда пришло понимание причин, появились санитария и гигиена, канализация и водопровод, лекарства и вакцинация, а теперь и прочая молекулярная генетика.

Конечно, на крайний случай остаётся блокада пораженных эпидемией зон (а в кино – даже их бомбардировка…). Но это лишь крайний случай — недавние всемирные кампании по борьбе против птичьего гриппа или атипичной пневмонии нигде, кажется, не сводились к военно-полицейским мерам. Впрочем, у России везде особый путь.

С массовыми волнениями та же история: о «деструктивных элементах» как об источнике массовых волнений могут говорить лишь те, кто не хочет или неспособен разбираться в их действительных причинах.

Сегодня кое-что известно о законах экономики, социологии и психологии — достаточно для того, чтобы прогнозировать неизбежные в таких-то и таких-то условиях социальные конфликты.

Об этих обстоятельствах, условиях и законах осведомлена и радикальная оппозиция. Те, кто организует «марши несогласных», собирает «Солидарность» и т. п., исходят из того же знания. Но — важное условие! — «несогласные» воспринимают как данность нежелание и неспособность властей бороться с причинами экономического и социального кризиса, а не с его последствиями и симптомами.

Этим самым властям подобные прогнозы не менее доступны. Но выводы они делают своеобразные.

Как отметила социолог Асмик Новикова, эксперт Фонда «Общественный вердикт», социологические исследования, проводимые в последние годы фондом в регионах России, показывают рост доверия к милиции.

К этому замечанию стоит отнестись всерьёз. «Вердикт» — отнюдь не придворная «лавочка», и занимается он, в первую очередь, борьбой с милицейским произволом в регионах России.

Асмик Новикова уточняет: речь идёт, прежде всего, о «средних» городах, с населением от ста до пятисот тысяч человек. В таких городах более-менее стабилен и контингент населения, и личный состав милиции. «Все всех знают», и есть объективные условия для доверия между первыми и вторыми.

Произошло это не само по себе — руководство МВД осознало проблему и в последние годы пыталось её решать.

Да и сама эта проблема, замечу от себя, отнюдь не нова. Чуть ли не всю вторую половину ХХ века, вплоть до восьмидесятых годов, массовые волнения в городах СССР проходили, как правило, по сходным сценариям. Причины были отнюдь не экономические: в милиции забивали насмерть человека, похороны превращались в демонстрацию, толпа брала штурмом райотдел, затем райком... Дальнейшие цели были неясны, задачи — неопределённы, люди начинали митинговать. И только тут на подавление бунта прибывали войска...

Последнее время, если исходить из данных «Общественного вердикта», вероятность массовых волнений по такому сценарию снижалась.

Но те же самые «средние» города зачастую стоят у одного-единственного завода. Это те самые «семьсот городов», о которых говорил Евгений Гонтмахер. Теперь, в кризис, эти заводы могут встать.

Что происходит в таком случае, можно узнать, проследив за судьбою закрытых российских «госпредприятий» — военных баз в таджикском Кулябе и грузинском Ахалкалаки. После вывода оттуда российских войск местные жители лишились каких-либо источников средств к существованию. Иные деньги, кроме денежного довольствия военнослужащих, сюда не приходили. Эти деньги, переходя из рук в руки, питали всю местную экономику, ведь другой «социалки», кроме местных жителей, у военных не было.

Ввозом подержанных японских машин занимаются, как минимум,  десятки тысяч человек. Вместе с семьями — сотни тысяч. Но их деньги, переходя из рук в руки, питают значительную часть региональной экономики — миллионы человек.

Это похоже на те самые «моногорода».

В отличие от них, города портовые и их жители куда более жизнеспособны — могут перестроиться на какой-то иной импорт или экспорт, но для этого нужно время...

Кулябские таджики или обитающие в окрестностях Ахалкалаки армяне не могут ничего требовать от российского правительства, для них случившееся — «форс-мажор», стихийное бедствие.

Джавахетские армяне покидают родные места, двинувшись по следам армянских миграций прошлых веков.

Куляб переключился с обслуживания 201-й дивизии на то, что родит земля. Известно, что она там родит...

Что делать жителям дальневосточных портовых и прочих российских городов? Переквалифицироваться, как тихим таджикам? Пускаться в дальний путь, как безропотным армянам?

Наши соотечественники отнюдь не тихи и безропотны, их претензии к властям вполне вероятны и обоснованны, так что практически неизбежен рост социальной напряжённости. Вероятен и рост криминала.

И то, и другое сулит проблемы властям, гражданским и полицейским. И разбираться с этой напряжённостью, похоже, предложат милиционерам — хотя им за глаза хватило бы одной только борьбы с преступностью.

О том, что не дело милиции решать экономические или социальные вопросы, в Москве — в мэрии, в Белом доме и в Кремле — похоже, не знают.

Нет, какие-то планы там разрабатывают.

Согласно одному из них, социальный протест предполагается сосредоточить и канализировать в полутора дозволенных партиях — «Единой» и «Справедливой» Россиях — и «независимых профсоюзах» (в девичестве – ВЦСПС). По сравнению с этим «жигуль-копейка» — «Формула-1». Вольно им...

В некоторых регионах — например, в Санкт-Петербурге — к делу, похоже, отнеслись серьёзнее — служба занятости работает здесь в две смены, чтобы протестный слой не накапливался.

Однако опросы показывают: две трети россиян вообще ничего не знают о том, что власть предпринимает что-то экономическое, социальное и политическое.

А вот полицейский акцент слышен отчётливо. Власть ставит милицию между собой и недовольными. Как в 1993-м году.

Иногородние ОМОНы в Москве и Владивостоке... далее везде? Об отмеченном в последние годы медленном росте доверия между гражданами и милицией можно будет забыть.

О решении собственно милицейских задач — тоже. Подмена целей и задач, переключение милиции на подавление социального протеста неизбежно приведёт не только к падению её авторитета, но и к депрофессионализации.

Точно так же, как в Чечне — в Первую и Вторую войны. Конечно, чеченские командировки были важны милиционерам — и для должностного роста, и для поддержания авторитета в коллективе, но... Этих «но» немало, им были посвящены специальные исследования. Вот первое «но»: милиционерам вместо оперативно-розыскной работы пришлось там заниматься «оперативно-боевой», утрачивая профессиональные навыки.

Только-только стали выползать, и на тебе...

Частный, казалось бы, вопрос ввоза подержанных праворульных машин и реакция на него властей отражают общие проблемы кризиса — не только экономические и не столько полицейские, но, скорее, социальные.

Речь идёт и о целой отрасли экономики, от которой зависят миллионы наших сограждан, и о других миллионах, которые, обладая иномаркой, поднялись по социальной лестнице.

Власть, похоже, старается представить экономический и социальный кризис как необоримое бедствие, переложив его разрешение на «силовиков», на милицию.

Примитивная полицейская реакция была бы объяснима только в случае интеллектуальной девственности власти.

А результаты этой реакции грозят стать плачевными и для общества, и для самих сил правопорядка.