От СС-20 ДО «Кассама»
Один из ответов заключается в том, что на протяжении всего ХХ века общественное мнение и левые политики придерживались простого правила: в случае конфликта между двумя режимами они неизменно поддерживали тот, который больше убивал и больше лгал.
В начале 30-х, когда голод косил в СССР миллионы людей, левые интеллектуалы с восторгом говорили о том, что там строится новое общество, а американские бизнесмены продавали Сталину чертежи, заводы и ноу-хау. В середине 60-х, когда началась деколонизация, не только общественное мнение, но и Всемирный банк предрекал великий расцвет Африке; и публика долго и старательно не замечала, что на смену «проклятым колонизаторам» приходит какой-нибудь Иди Амин, занимающийся людоедством в буквальном смысле слова.
В 1937 году весь левый Запад встал на защиту испанских интернационалистов. Войну в Испании, по сути, можно описать как гениальную спецоперацию Сталина: Сталин посылал туда лучших спецов, агенты Сталина в Европе и США тратили огромные деньги и усилия на вербовку сочувствующих и членов интербригад. Основную цель этой спецоперации точнее всех определил Виктор Суворов — столкнуть в войне Запад и Гитлера, из гражданской войны раздуть Вторую мировую. Сочувствовать испанским коммунистам было так же политкорректно, как сейчас — осуждать бомбардировки Газы. Кажется, один только Оруэлл, повоевав в Испании, понял, что это за война и за идеология, и описал ее в романе «1984».
Пожалуй, самым яркий и наименее известный на Западе пример недальновидности демократий — роль США в становлении коммунистической диктатуры в Китае. Повстанческая армия Мао существовала полностью на советские деньги. СССР финансировал, обучал, снабжал оружием и воевал за Мао. В это же самое время посланный в Китай американский генерал Маршалл докладывал Трумэну, что он не располагает никакими доказательствами поддержки Мао Сталиным и, развесив уши, слушал слова Чжоу Эньлая о том, как они с Мао хотят «построить демократию, основанную на американских принципах». Правительство Чан Кайши было предельно коррумпировано, Маршалл его ненавидел, а в Мао он видел противовес коррумпированному режиму.
В областях, уже занятых Мао, царил жесточайший голод, среди коммунистов Мао шли жесточайшие чистки, практиковались массовые казни десятков тысяч людей, — но генерал Маршалл этого не замечал, ни одного звука не доносилось наружу.
Франко, Чан Кайши и колониализм — это было плохо. И левые властители дум неизменно делали вывод, что интербригады, Мао и Иди Амин — это прекрасно.
Такая позиция вытекает из того, что люди в открытом обществе полагают, что дважды два — четыре, и убеждены, что никто в мире не будет нарочно говорить, что дважды два — пять. Представьте себе европейского интеллектуала, который в 1932-м слушает пламенную речь советского эмиссара о мире без эксплуатации человека человеком, а потом — рассказы бежавших дворян о миллионах трупов, валяющихся на Украине вдоль железных дорог, и о голоде после изъятия государством урожая.
Понятно, что прекраснодушный интеллектуал всей душой верит в правдивость эмиссара и морщится от диких баек аристократа, потерявшего власть.
Представьте себе американского демократа, который в 1949 году слушает обещания Мао «построить демократию, основанную на американских принципах». А потом гоминьдановский офицер, выбравшийся из занятых коммунистами районов, говорит о повальных казнях, пытках и публичных митингах, на которых толпа забивает в неистовстве добровольно кающихся людей. Понятно, что американский демократ просто счастлив слышать, что в Китае будет демократия, — а рассказы гоминьдановского офицера он считает дикой и возмутительной клеветой на тех, кто противостоит коррумпированному Чан Кайши.
У любого тоталитарного режима, от Мао до Халеда Машаля, есть нехитрый набор рецептов, который позволяет понравиться прекраснодушным попутчикам на Западе. Вот он: говорить те слова про демократию и про защиту прав человека, которые хочет услышать собеседник. Делать то, что находится за пределами человеческой жестокости; называть правду о себе чудовищной клеветой.
Если бы открытым обществом правили интеллектуалы, открытое общество давно бы погибло. По счастью, двигателем открытого общества являются не философы, не поэты и даже не общественные деятели. Двигателем открытого общества является наука и экономика.
Так устроена тоталитарная ложь, что она с легкостью может обмануть и Хемингуэя, и Брехта, и Арагона, и уж тем более бюрократов из ООН, которые вместе с ХАМАС осваивают бабки на гуманитарную помощь народу Палестины. Но она не может обмануть ни валютного курса, ни объема ВВП, ни научный прогресс.
Тоталитарные режимы в состоянии уморить миллионы человек — но они не в состоянии их прокормить. Они в состоянии строить ракеты — но они не в состоянии обеспечить жителей автомобилями. Они могут позволить себе расстрелять Вавилова и посадить Королева — но в конечном итоге они не выдерживают научного соревнования с открытым обществом, потому что, во-первых, все в них держится на секретности, а секретность противопоказана науке, а во-вторых, в этих режимах основной инстанцией, которая оценивает перспективу той или иной разработки, является не ученый, а майор НКВД.
В результате, несмотря на тотальное послушание внутри страны и поддержку всей мировой прогрессивной общественности за рубежом, тоталитарные режимы выродились.
Они измельчали, и из чудовищ, угрожавших самому существованию человечества, превратились в геополитических мух вроде ХАМАСа или Северной Кореи. Это ядовитые мухи; как муха цеце, они могут укусить и до смерти. Но это мухи, а не тигры.
Удивительно, но даже технически эти режимы регрессируют. Баллистические ракеты СССР угрожали всему человечеству. Северная Корея который год не может запустить свой «Тепходон». А хамасовские «Кассамы» из обрезков водопроводных труб представляют из себя в чистом виде техническую пародию на СС-20.
