Присяжные вынесли оправдательный вердикт всем четырем подсудимым, которые более трех месяцев сидели вместе в клетке Московского окружного военного суда. Трое из них — выходцы из Чечни братья Ибрагим и Джабраил Махмудовы, а также бывший убоповец Сергей Хаджикурбанов —обвинялись в убийстве нашей коллеги Анны Политковской. Четвертый же, подполковник ФСБ Павел Рягузов, раньше так же проходил по этому делу, но впоследствии был из него выведен. В данном процессе он обвинялся лишь в превышении должностных полномочий и в вымогательстве денег у Эдуарда Поникарова.

После вердикта было сказано много слов. Защитники и представители потерпевшей стороны комментировали решение присяжных. Точнее других, по-моему, сказал сын Анны Политковской Илья: «Это значит, что сторона обвинения не представила достаточных доказательств вины обвиняемых».

Я присутствовала почти на всех заседаниях суда и согласна: действительно, прокуроры не смогли в полной мере доказать вину ни одного из подсудимых. Но значит ли это, что они — невиновны?

Нет, не значит. И мог ли вердикт присяжных быть другим? Мог бы. Если бы присяжные были другими. Попробую предположить, что единодушие этого оправдательного вердикта объясняется не только недоказанностью вины подсудимых, но и спецификой суда присяжных в России.

Конек следователя Гарибяна

Давайте разбираться во всем по порядку. Следствие об убийстве Политковской длилось около двух лет. Все это время «Новая газета», которая сотрудничала со следствием, заявляла, что сыщики, ведущие дело, — профессионалы высшего класса. Они делают все, что могут, но им мешают спецслужбы. Было арестовано 11 человек. На скамье подсудимых оказалось лишь четверо. Причем трое (братья Махмудовы и бывший убоповец Сергей Хаджикурбанов) проходили по делу об убийстве, а четвертый — подполковник ФСБ Павел Рягузов, остался обвиняемым лишь по эпизоду с Поникаровым. По этому же эпизоду обвинялся и Хаджикурбанов. А по делу Политковской он проходил как организатор.

Искусственное соединение двух преступлений, не связанных между собой логически, но связанных фигурантами — конек следователя Гарибяна. Несколько лет назад он так же соединил в одно дела об убийстве Пола Хлебникова и о покушении на некоего Алексея Пичугина. Тогда на скамье подсудимых вместе с фигурантами по делу Хлебникова оказался нотариус Фаиль Садрединов. Следователь Гарибян считал его заказчиком убийства Пичугина, исполнителем которого якобы был Дукузов, который, в свою очередь, обвинялся в убийстве Хлебникова. Кстати, присяжные единодушно оправдали Садрединова. А вот вердикт по делу Хлебникова не был единодушным — только восемь из двенадцати присяжных не признали вину подсудимых.

Я отвлеклась от дела Анны Политковской лишь потому, что дело Пола Хлебникова расследовал все тот же следователь Гарибян. По каким-то причинам он не смог по-настоящему расследовать дело об убийстве Политковской. Ему, вероятно, была дана установка остановиться на одной версии и «разрабатывать» определенных людей, которые в результате и оказались на скамье подсудимых. Но поскольку версия, как мы увидели в суде, была достаточно хлипкой, Гарибяну (как и в деле Хлебникова) понадобился «костыль». Этим костылем и оказалась история о нападении на Эдуарда Поникарова, главу фирмы «Джуманджи-тревл», которая делала визы для выезда за границу.

В 2002 году Поникаров пожаловался в прокуратуру, заявив, что сотрудники ФСБ и УБОПа вымогали у него деньги, избивали и хотели похитить. Тогда, по горячим следам, в возбуждении уголовного дела отказали. Но когда понадобился компромат на Рягузова и Хаджикурбанова, заявление вынули из нафталина и дело завели. А потом обвинили обидчиков Поникарова в убийстве Политковской. Хаджикурбанова следствие считало организатором этого преступления. А Рягузова называли соучастником убийства. Потом это обвинение с него было снято. Осталось лишь превышение должностных полномочий и вымогательство.

Оправдать силовиков

Прошу читателей считать мои последующие рассуждения всего лишь предположениями, подкрепленные интуицией и знанием предмета. В Московский окружной суд дело об убийстве обозревателя «Новой газеты» попало потому, что следователь Гарибян «пристегнул» к нему дело подполковника ФСБ. Ведь Рягузов в отличие от Хаджикурбанова не был уволен из органов. К моменту убийства Анны Политковской Хаджикурбанов уже вышел на свободу, отсидев за превышение должностных полномочий (подбросил изрядную дозу наркотиков задержанному).

Зачем Рягузову и Хаджикурбанову было нужно, чтобы их дело рассматривалось в военном суде? Думаю, в этом суде у них, особенно у подполковника ФСБ, было больше надежды на оправдание.

Во всяком случае, я никогда не видела, чтобы подсудимые в перерывах между заседаниями давали журналистам интервью из клетки. А в этом процессе Хаджикурбанов то и дело раздавал комментарии. Иногда снисходил до прессы и вечно погруженный в себя Павел Рягузов. Возможно, дело здесь не только в военном суде. Дело и в конвое, который позволял «социально близким» подсудимым общаться с публикой.

Самый главный вопрос: почему все-таки присяжные оправдали силовиков? Ведь если ни у кого из участников процесса (за исключением прокуроров) не было сомнений, что по делу Политковской вина подсудимых не доказана, то по эпизоду с Поникаровым вероятность обвинительного вердикта была весьма велика. И тут мы подходим к самому главному. К российскому суду присяжных.

Манипуляция вопросами

В апреле 2004 года 12 заседателей в Московском городском суде вынесли единодушный обвинительный вердикт ученому Игорю Сутягину. Его признали виновным в государственной измене в форме шпионажа. Первая коллегия присяжных, которая, как выяснили журналисты, хотела Сутягина оправдать, была распущена. А во вторую, по данным адвокатов, были включены бывшие сотрудники спецслужб. Я общалась с некоторыми присяжными по этому делу, и у меня создалось ощущение, что в коллегию были включены люди, которые в силу своего социального статуса, воспитания, рода деятельности априори доверяли органам прокуратуры и не доверяли стороне защиты. Поэтому, несмотря на явные нестыковки в расследовании, они были настолько уверены в том, что изменник родины должен понести наказание, что не хотели обращать внимания на то, в чем, по версии обвинения, состояло преступление ученого Сутягина. А состояло оно лишь в анализе напечатанных в открытой печати статей.

Сегодня доподлинно известно, что бывший сотрудник внешней разведки Роман Якимишен был незаконно включен в коллегию присяжных по делу Сутягина. Его фамилия одновременно фигурировала в списке присяжных для Московского окружного военного суда и в списке присяжных для Мосгорсуда. Кроме того, вопросы в вопросном листе были построены таким образом, что, опираясь на услышанное  в суде, присяжные никак не могли ответить на них иначе. Судья спросила: «Доказано ли, что Сутягин передавал  иностранцам материалы?» Присяжные ответили утвердительно. Все их последующие ответы вытекали именно из этого вопроса. Но Сутягина-то обвиняли в том, что он передавал иностранцам материалы из закрытых источников, а это как раз в вопросе не прозвучало.

Эксперты тогда говорили, что судья намеренно запутала присяжных. И объясняли, что неправильная постановка вопроса является одним из самых изощренных и распространенных способов манипуляции присяжными.

Вердикт наоборот

Читатель вправе спросить: почему в связи с делом Политковской я вспоминаю вердикт по делу Сутягина? Попробую объяснить. Для меня единодушный вердикт по делу Политковской — это вердикт «наоборот» по делу Игоря Сутягина.

В вопросном листе, который был предложен присяжным перед тем, как они удалились на вынесение вердикта по делу Политковской, первый вопрос был сформулирован следующим образом (цитирую по магнитофонной записи):

«Доказано ли, что 31 июля 2002 года примерно в 12 часов сотрудники ГУВД г. Москвы и Службы ЦАО УФСБ России по г. Москве и Московской области, используя заявление Гусейнова Ф.Ч. о невозврате ему его паспорта и паспорта его жены и вымогательстве в связи с этим, приехали в офис фирмы «Джуманджи-тревл», расположенный по адресу: г.Москва, Нащекинский переулок, д.12; не представившись находившемуся в офисе указанной фирмы гр. Поникарову Э.Ю. и не разъяснив причину своего приезда, нанесли ему удары руками по разным частям тела, надели на него наручники. После попытки Поникарова убежать и вызвать сотрудников милиции, представились ему, вновь нанесли несколько ударов руками и потребовали от Поникарова написать три заявления о том, что паспорта Гусейнова находятся дома у Поникарова, что никаких претензий к сотрудникам милиции он не имеет, готов сотрудничать с сотрудниками ФСБ, требовали у Поникарова 10 тысяч долларов, пообещав прекратить его избивать и не возбуждать уголовного дела;

После чего вместе с Поникаровым поехали к нему домой по дороге, нанося ему удары по лицу и угрожая ему;

прибыв по месту жительства Поникарова, не имея законных оснований, вошли в квартиру к последнему, разбили телефонный аппарат и оборвали шнур домофона, вывели силой из квартиры, нанося удары, усадили обратно в автомобиль и проследовали за пределы города...

душили, угрожали, в результате всех указанных действий Поникарову были причинены две раны правой брови, множественные ушибы и ссадины предплечий и грудной клетки?»

Я специально привела этот вопрос полностью, чтобы читатель понял, как судья запутал присяжных заседателей. В одном-единственном вопросе были собраны вместе сведения, которые в суде были доказаны, и те, которые не были доказаны. Что было делать присяжным? Судья предупредил их, что, если у них появятся сомнения, они должны трактовать их в пользу обвиняемых. Этого требует презумпция невиновности. Присяжные жаловались, что им трудно было ответить на этот вопрос. Впрочем, они имели полное право сказать судье, что не понимают вопроса.

Но они этого не сделали.

Независимый или контролируемый вердикт?

Судя по всему, присяжные много спорили между собой. Хотя социальное положение заседателей говорит о том, что вряд ли они испытывали предубеждение по отношению к сотрудникам милиции и ФСБ. Поэтому, хотя и была вероятность, что в случае с Поникаровым силовики нарушили закон, присяжные решили «не заморачиваться». Ведь по основному делу вина подсудимых все равно не была доказана. Обвинение представило лишь косвенные доказательства. Да и те вызывали кучу сомнений. На суде, правда, выступил засекреченный свидетель, который вспомнил, как Хаджикурбанов хвастался, что «вышел на людей, недовольных публикациями Политковской, и по ней будет работа». Но Хаджикурбанов все отрицал, и присяжные поверили ему, а не свидетелю, которого засекретило следствие. В этом процессе следствию и обвинению присяжные категорически не доверяли.

Перетянуть на свою сторону присяжных прокурорам так и не удалось. Не помогла и попытка опорочить Павла Рягузова. Неожиданно, под конец процесса, прокуроры вдруг рассказали присяжным, что на следствии Рягузов заявлял, будто бы Шамиль Бураев (бывший глава Ачхой-Мартановского района, задержанный следствием, но отпущенный за недостатком доказательств) просил его узнать адрес женщины, чья фамилия кончается на «ская». И опять присяжные поверили не прокурору, а силовику, который  заявил, что давал эти показания под давлением.

Чем объясняется такое поведение присяжных? Почему они верили силовикам и не верили прокурорам? Только лишь потому, что прокуроры были неубедительны? Один из заседателей так ответил на этот вопрос: «Я не испытываю предвзятого отношения к сотрудникам силовых структур. Раз их вина не доказана, значит, не доказана». И этот присяжный безусловно прав. Единственно, что меня смущает: я не верю в трогательное единодушие двенадцати случайно встретившихся людей. Особенно не верю, что люди, собранные по случайной выборке, будут одинаково готовы бесконечно верить обвиняемым милиционерам и эфэсбешникам, а не обвиняющему следствию. И поэтому мне кажется, что не все присяжные, рассматривавшие дело Политковской, попали в коллегию путем случайной выборки. Смею предположить: часть из них вполне могла быть подобрана с учетом нужного вердикта.

Проверить, все ли из этих двенадцати заседателей — легитимны, можно было бы, сверив их фамилии со списком присяжных, утвержденным мэром Москвы на 2005-2008 годы. Но даже если бы стороны захотели это сделать, им бы этого не удалось. Список присяжных почему-то до сих пор не опубликован в «Вестнике мэрии Москвы». Не опубликован, хотя по закону власти столицы должны были опубликовать его еще три года назад.

Всем вышесказанным я ни в коей мере не хочу обидеть двенадцать присяжных, которые оправдали четырех подсудимых за недоказанностью их вины. Я просто не верю, что коллегия, выносящая вердикт по политическому делу, могла быть оставлена без присмотра. А это значит, что тех, кто курировал этот процесс, почему-то устроил оправдательный вердикт. Иначе бы коллегию распустили. И сделать это было бы крайне просто. Вспомним  хотя бы, как трижды распускали присяжных по делу о покушении на Чубайса. Вспомним, как распустили коллегию по делу начальника службы безопасности ЮКОСа Алексея Пичугина. Я сама говорила с этими присяжными, и они объясняли мне, что не верили в виновность подсудимого.

Я намеренно не обсуждала здесь решение присяжных в отношении братьев Махмудовых. Я абсолютно согласна с «судьями факта»: вина братьев не доказана. Единственное, что вызывает сомнение: почему-то оба брата никак не могут вспомнить, что они делали в момент убийства Политковской. Не могут вспомнить аккурат то время, когда было совершено убийство. Что было до и что было после убийства помнят, а вот именно тот момент — нет. Похоже, налицо ярко выраженный случай избирательной памяти.

Знаковый вердикт

Те, кто смотрел фильм Самуэля Люммета «Двенадцать разгневанных мужчин», помнят, как один человек смог убедить остальных присяжных в невиновности подсудимого.

В нашем случае, вероятно, все было не так. Смею предположить, что куратор процесса (если он был) поставил для себя задачу № 1: оправдать Рягузова и Хаджикурбанова. Судьба братьев Махмудовых, наверное, волновала его меньше. Но если первая задача требовала определенных действий (может быть, работы психолога, способного понять предпочтения присяжных), то вторая была более простой. Ведь против братьев, повторюсь, у обвинения ничего не было — только сомнительные биллинги да неубедительные заключения экспертов по машине, на которой якобы приехал убийца Политковской.

Видеокадры с камер, на которых видно, как в подъезд заходит предполагаемый убийца, и рассказы прокуроров, что он-то и есть Рустам Махмудов, сбежавший за границу, не выдерживали никакой критики. Тем более что адвокатам удалось показать присяжным фотографию Рустама, где видно, что он по комплекции совсем не похож на убийцу.

Вероятно, коллегия довольно быстро разуверилась в доказательствах обвинения. Присяжные заговорили о том, что подсудимых надо отпустить. Если о том, что происходило в совещательной комнате, становилось известно куратору, то следующей его задачей было добиться единодушия. Чтобы вышло, как в фильме Никиты Михалкова «Двенадцать».

Но, несмотря на мои сомнения в абсолютной независимости решения присяжных и подозрения в манипуляции их мнением, вердикт все равно получился знаковым.

Во-первых, он показал никчемность расследования и породил надежду на то, что дело об убийстве Политковской начнут расследовать по-настоящему.

Во-вторых, на свободу вышли люди, чья вина не была доказана. И это сигнал для судей, которые должны научиться оправдывать невиновных, если доказательства против них — недостаточны.

В-третьих, стало понятно, что власть можно заставить проводить открытые процессы.

И, в-четвертых, может быть, благодаря тому, что прозвучало на суде, когда-нибудь удастся установить истину об убийстве Анны Политковской.

 Фотографии сайтов www.kp.md / Леонид ВАЛЕЕВ и www.vesti.ru