Последние события, связанные с публичным выяснением отношений между «Альфа-Групп» и «БазЭлом», дают удобный повод ещё раз окинуть взглядом систему сложившейся реальной власти в России. Обращение к теме становления олигархической модели управления важно еще и потому, что перспектива социально-политических перемен в условиях развивающегося кризиса продолжает сохраняться.

       В 1979 году во Франции вышла, наделавшая много шума, книга русского эмигрантского писателя Дмитрия Сеземанна «В Москве все спокойно» (на русском языке издана в 1989-м, изд-во “ПОСЕВ-США”). Сюжет романа описывает возникновение заговора в среде генералитета и осуществление в СССР военного переворота. В результате падения коммунистической власти был создан умеренно авторитарный режим из высших чинов армии. Прозорливый взгляд автора выхватил из унылой советской действительности еле заметные предпосылки будущих перемен. Исходя из того, что к моменту конца тоталитарного СССР существовали лишь три реальных силы — КПСС, КГБ и армия, — способных изменить коммунистическую систему, Д. Сеземанн посчитал именно военных наиболее подходящими на роль инициаторов изменений.

       Разумеется, он ошибся. Если не считать второстепенную роль военачальников из Ставки верховного главнокомандования в дворцовом перевороте 1917-го, завершившемся отречением Николая II и февральской революцией, ну и слабовыраженной попытки несомненно обладавшего наполеоновскими амбициями Тухачевского в 1937-м, российская армия в ХХ веке значительно утратила политическую субъектность в сравнении с XIX и, тем более, с XVIII веком.

      Высший офицерский корпус сыграл известную роль скорее своим бездействием как в 1991-м, так и в 1993 годах (да и в 1999-м), лишь подтвердив тот тезис, что добровольное самоустранение от политических решений армии было оплатой отказа госвласти от её реформирования.

       Перестройка была начата номенклатурой с единственной, но труднодостижимой целью самосохранения путем частичной модернизации социалистического рынка и повышения его конкурентоспособности. КПСС, начавшая преобразования, поддалась не настроениям внутри общества, а воздействиям внешних обстоятельств — поражение в холодной войне и экономический коллапс в результате участия в гонке вооружений. Сил внутри страны, способных понудить коммунистическую власть к реформам, ведущим к самоослаблению системы, попросту не было. Тем не менее, эти реформы и привели СССР и коммунистический режим к гибели. Однако весь процесс от перестройки до прихода к власти Путина развивался внутри государства, вне решающего влияния на него общества (лишь три дня в августе 1991 года народ действительно являлся источником власти в России). Гражданское общество вплоть до нынешнего времени так и не сумело политически организоваться, чтобы получить возможность влиять на свою судьбу.

       Какова же роль Запада в происходивших в последние два десятилетия с Россией переменах? Как победитель в холодной войне с Кремлем Запад воспользовался плодами своей долгожданной удачи, включив Восточную Европу и часть стран, возникших после распада Советского Союза, в НАТО и ЕС. Собственно, за что же здесь обвинять США и Западную Европу? Случись победить в этом противостоянии СССР, обошелся бы он лучше с побежденными, чем это сделали «проклятые империалисты»?

       В отношении же авторитарной России Запад, как и следовало ожидать, вполне удовлетворился тем, что нынешние элиты в целом исправно выполняют свои обязательства по поставке сырья. Высокие цены на него, еще так недавно раздражавшие западных потребителей, уже в прошлом. Да и в конечном итоге сами эти цены на нефть и газ Западу не страшны, так как российский импорт и капиталовложения выбрасывают денежные массы обратно, давая тем самым обществу потребления высокоразвитых стран дополнительную динамику.

       И все-таки к режиму современной России отношение Запада несравненно требовательнее, чем к любому иноцивилизационному поставщику необходимого сырья (той же Саудовской Аравии), так как от будущего России зависит будущее Европы и, в той или иной степени, будущее всей христианской цивилизации.

       Постепенное погружение России в авторитаризм, начавшееся ещё при Ельцине (посменным назначением премьерами Примакова, Степашина и Путина, связанными со спецслужбами), было для олигархии полезным явлением, поскольку характер её собственности не нуждается в существовании полноценного развитого рынка. Конкурентная, открытая, рыночная экономика создает риски потери крупной собственности, прежде всего в сырьевом секторе. Действиями российской олигархии руководит труднопреодолимая нужда в поддержании монополий. Поэтому усиленный протекционизм, отказ от проведения ряда модернизационных реформ, введение политической и экономической цензуры (второе особенно проявилось теперь, в период кризиса) и, в целом, создание пресловутой вертикали власти, уводящие Россию в «третий мир», были для истэблишмента не самоцелью, а вынужденными, в их понимании, мерами. Этим были обеспечены своевременные возможности для окончательного отчуждения в свою пользу госсобственности на закрытых, коррупционных условиях.

       Выбор олигархией в качестве основных действующих лиц на государственное поприще в переломном 1999 году выходцев из КГБ было логично и выгодно, поскольку они в силу профессиональной специфики были наиболее подходящими для услужливой роли коррумпированных чиновников.

       Малоуправляемого революционера Ельцина с его либеральными устремлениями только и мог сменить блеклый чиновник Путин. Его педантичность и увлечение «шпицрутенами» обеспечивали олигархии гладкость завершающего этапа утилизации советского хозяйственного наследства. И это не отменяет пусть очень важной, но все же служебной роли чекистов по отношению и к госвласти, и к олигархии.

       Выборочные удары по отдельным представителям верхушки (по тем же Березовскому, Гусинскому и ЮКОСу) были согласованной операцией элиты. Указанные лица нарушали утвержденные сообществом олигархов правила, за что и были наказаны. А то, что риторика нынешней власти окрашена антиолигархическими тонами, всего лишь пропагандистская ловушка для наивного населения.

       Есть в этом, кстати, не менее традиционная закономерность. В сущности, в очень молодой России произошло явление, в прошлом имевшее место в течение веков по всей Европе (от средневековой Испании до нацистской Германии): когда элитам были нужны крупные средства, они забирали их у евреев. Не только, разумеется, поэтому причины злоключений Ходорковского следует искать в сугубо хозяйственной плоскости. При известных допущениях, дело ЮКОСа всё же приходится считать «внутрикорпоративным спором», и то, что со временем оно приобрело солидный политический размах, сказанного выше не отменяет.

       Несмотря на описанный выше конкордат власти и олигархии, полного слияния государственного и частного секторов не произошло, так как, тем не менее, олигарх принадлежит обществу, а не государству. Даже в том случае если он является сановником на высшей ступени вельможной иерархии, он использует государство в своих частных интересах. Так происходит и теперь, когда в корпоративном споре и Фридман, и Дерипаска соперничают размерами административной поддержки. Война ведется с использованием на той и другой стороне чиновников в качестве инструментов давления, а делятся все же частные деньги и частная собственность.  Поэтому можно считать, что путь к следующему витку роста и утверждению средних сословий ещё существует, следовательно — реальная возможность для страны вернуться к процессу форсированной модернизации и европейской интеграции сохраняется. В том случае, конечно, если в России не произойдет успешный военный переворот, который может серьезно замедлить этот процесс, поскольку российский военный есть госслужащий, привыкший к преимущественно распределительной системе:  к складу и к бесплатному труду солдат.

       О психологическом портрете олигархической власти следует сказать особо. О. Генри в «Тресте, который лопнул», описывая героя Энди Такера, дал убийственную по точности характеристику нашей олигархии: «Каждый доллар в кармане другого человека он воспринимал как личное для себя оскорбление, если не мог сделать его своей добычей». Даже непредвзятый взгляд на нынешнюю элиту, в особенности чиновничью, не оставляет сомнений в наиболее подходящем определении её как дерзкой группы барсеточников. Вероятно, было бы недостаточно объяснять отдельные беды современной России исключительно «детскими неврозами» первых лиц правящего класса. Мол, не взяли старшие ребята-пэтэушники  в пионерлагере маленького нацлидера на пьянку к скотницам, вот он и преодолевает подростковую психотравму за счет мордования подневольного населения. Люди они, конечно, отпетые — с антиобщественными наклонностями и блатной лексикой (лучше не связываться — что называется, подрежут оковалок), — но других комсомол и советские спецслужбы, по-видимому, и не могли воспитать. Кстати, оснований у Ходорковского оказаться на позиции «смотрящего за Россией» теперь куда больше, чем у всего этого лютого коллектива. Это и есть существенная проблема — ведь можно представить, какой выйдет последующая генерация от их посильных трудов во благо «суверенной демократии». Одним словом, подпускать таких к национальному банку спермы нельзя даже на пушечный выстрел.