А быдло кто?
Тема забитости российского народонаселения и его генетической неспособности пользоваться институтами демократии неслучайно заняла одно из ключевых мест в арсенале кремлевской пропаганды. Для подтверждения тезиса не нужно особо напрягаться — всегда есть под рукой удобные цитаты из русской классики. И про «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» можно напомнить, и к месту ввернуть расхожую фразу, что «правительство в России — единственный европеец».
И тогда свинцовые мерзости, творимые режимом и оправдываемые его апологетами, становятся частью неизбежного исторического процесса. «Да, не готов, увы, наш народ вкушать плоды свободы и демократии», — тянет бывало через губу какой-нибудь представитель «просвещенной элиты». И приходится лучшим представителям нашей «европеизированной» власти подстраиваться под неприглядные реалии российского политического быта.
Строчки из «Казанского университета» Евг. Евтушенко как нельзя лучше характеризуют отношение закованной в броню импортных товаров российской правящей верхушки к живущему чем Бог послал «темному и забитому» народу.
Народ — это быдло,
Петр Францевич,
и если порою народ
ярмом недовольно потряхивает,
то вовсе не в жажде свобод.
Ему бы — корма образцовые,
ему бы — почище хлева...
Свобода нужна образованному,
неграмотному — жратва.
«Жратва», что ни говори, нужна всем, просто сливки общества предпочитают гастрономические изыски hautе cuisine . А насчет свободы для образованных возникают вопросы. Вот цитата из недавнего интервью видного единоросса, вице-спикера Государственной думы, кстати, в полном соответствии с высочайшей модой зафиксировавшего свое присутствие в блогосфере.
Олег Морозов в интервью «Коммерсанту», 06.05.2009: «Спрашивать, кто будет в 2018 году президентом, некорректно. Медведев и Путин сами решат, кто из них в это время будет достоин президентства». Да, не холопское это дело — влезать в вопросы управления, баре сами меж собой разберутся. Парламент, как известно, не место для дискуссий.
Страшно даже подумать, а вдруг эта наряженная во всякие там Brioni/Armani, источающая изысканное ambre расфуфыренная публика есть всего-навсего хорошо маскирующееся быдло?! Захотелось проверить, как определяется это часто употребляемое в политике и социологии слово в Викисловаре.
устар. собир. — рогатый скот
собир. перен. презр. — безликая толпа, люди, покорно подчиняющиеся чьей-либо воле, позволяющие эксплуатировать себя.
перен. презр. — тупой, грубый, неотёсанный, бескультурный человек, движимый прежде всего инстинктами, пренебрегающий разумом и моралью.
Видно, что первоначальный смысл этого слова безнадежно устарел. Т.е. термин, вне всякого сомнения, приобрел социальную и политическую окраску. Интересно, что словарь указывает на существование множественного числа — бЫдла . Так что мы вправе говорить о разных бЫдлах, время от времени дающих о себе знать на разных широтах. Были и есть аналоги немецкие, китайские, северокорейские, зимбабвийские, кубинские — всех не перечислишь.
При этом важно не забывать, что в категорию быдл попадает не только толпа, в безумном экстазе вскинувшая вперед лес рук, не только смирившиеся с произволом и безвольно опустившие руки граждане, но и те, кто расчетливо поднимал руки в единогласном «одобрямсе» и недрогнувшей рукой претворял в жизнь драконовские указы.
А презрение к «народу-быдлу» — это неизбывная черта номенклатурной образованщины, стремящейся подчеркнуть свою особость и удаленность от «черного люда». А вот что говорил по этому поводу великий русский интеллигент Зиновий Гердт, рассказывая, как он должен был выступать в Одессе на канатном заводе в обеденный перерыв.
«Это самое грязное производство на всем Черноморском побережье. И рабочие там работают в смоле и гадости… Уже выйдя на самодельную сцену, я понял, что ни одного слова из своей лексики, из манеры говорить не переменю. Я буду с ними вести беседу, как разговариваю с академиками в московском Доме ученых. И о Пастернаке, и о Феллини, о котором они первый раз слышат. И это был самый лучший мой концерт в жизни. Люди были счастливы тем, что я обращаюсь к ним как к равным. А мы равны, вот в чем дело».
