Но в картине Макаркина, с которой я почти во всем согласен, не хватает одного штриха. Нет объяснения, почему в Приморье власти применили силу, а в Пикалево – нет. Макаркин, конечно, заметил эту разницу, но не объяснил причину таких разных подходов. Утверждение о том, что в Пикалево «действия по приморскому сценарию стали бы моральной катастрофой для власти», я согласен считать авторской шуткой – ну, когда это для нашей власти при принятии решений что-нибудь значили представления о морали? Увы, это слишком оптимистичное объяснение.

Чтобы понять, почему в одних случаях на протестующих натравливают ОМОН, а других – идут на уступки, надо было послушать выступление на радио «Эхо Москвы» Михаила Барщевского. Комментируя ситуацию в Пикалево, Барщевский сказал, что формально демонстранты были неправы, но по сути – их жалко, и действия их понятны. Людям надо дать возможность высказаться. «Ни в коем случае не применять силу против людей», – сказал «демократический» политик Барщевский, но, вспомнив, что он еще и представитель президента в разных высоких судах, добавил: «Понимаете, здесь есть демонстрации протеста – одни и другие». И разъяснил: «Вот одно дело, когда, например, торговцы автомобилями выражают несогласие с повышением пошлин – это одна ситуация. И другая ситуация, когда люди выходят на трассу, потому что им 3-4 месяца не платят зарплату, им нечем детей кормить. Это разные ситуации принципиально. И вот у власти должен быть разный подход».

Я не случайно мучаю читателя такими длинными цитатами. Устами Барщевского глаголет истина. Он высказал, правда, не до конца, то, что у власти на уме. Ситуации действительно разные, и разные принципиально. Дело, конечно, не в детях – у торговцев машинами дети, надо полагать, тоже имеются, и кормить их тоже необходимо. Ключ к разгадке – в том пренебрежительном тоне, с которым говорил Барщевский о «торговцах». Можно предположить, конечно, что это – всего лишь отголоски его пионерского детства, комсомольской юности и партийной зрелости, когда нельзя было хорошо относиться к социально-чуждым элементам.

Однако пренебрежительный тон – это лишь подсказка. Разгадка столь различного отношения власти к протестующим в Приморье и Пикалево – в их разном социальном статусе и разных требованиях. В Пикалево демонстранты требовали отдать им зарплату и сохранить градообразующие предприятия. Они требовали справедливого отношения к себе со стороны хозяев и, может быть, смены старых хозяев на новых. В Приморье демонстранты не просили денег – они требовали не ставить им палки в колеса, не мешать бизнесу. В Пикалево вышли протестовать наемные работники, в Приморье – хозяева своего дела. В Пикалево требовали вмешательства государства, в Приморье – протестовали против этого. В Пикалево не интересовались, откуда взять деньги и что делать с нерентабельными предприятиями, в Приморье – объясняли, как власть отнимает у них работу и доход. В Пикалево вышли доведенные до отчаяния работники, в Приморье – возмущенные граждане.

А еще можно встать в приятную позу защитника обиженных и показать, кто в доме хозяин. Не зря же Путин заявил, что недопустимо, чтобы заложниками амбиций и жадности бизнеса становились тысячи людей. Вот, кто виноват во всем – жадный бизнес! Но российскому народу крупно повезло: у него есть Старший Брат – В.В. Путин. По сообщениям прессы, он заявил, что, если собственники не договорятся о восстановлении единого комплекса предприятий в Пикалево, он будет восстановлен без их участия. То есть без участия собственников. Теперь ясно, кто в доме хозяин? Судьбу предприятий решают не их владельцы, а В.В. Путин. Вот так, открытым текстом. Это вам не доктора послать в «Мечел», а сразу – гробовщика в Пикалево. Сам же Путин туда и поехал.

В фильме Спилберга «Список Шиндлера» есть такая сцена. Комендант концлагеря, эсесовец, маньяк-убийца с поврежденной психикой по совету героя фильма Оскара Шиндлера для разнообразия проявляет свою власть не в том, чтобы убить заключенного, а в том, чтобы его пощадить. И он находит в этом некоторое кратковременное удовольствие. Теперь он подобен Господу Богу – он не только карает, но и прощает. Это ли не подлинная власть над людьми и событиями?

Также и наша власть нуждается не только в карательных мерах, но и в показательно гуманитарных. Но, будучи бездушно прагматичной, основываясь на своем опыте, интуиции и политической практике советских десятилетий, она хорошо усвоила, что жесткой надо быть к «чужим», а милосердной – к «своим». Вопрос лишь в том, как правильно разделять, но ведь в том и состоит искусство властвовать.

Наша власть любит просьбы, но не любит требования. Просьба – акт признания, требование – угроза легитимности. Поэтому, например, просьбы о помиловании ей нравятся, а требования правосудия – нет. Власть любит просителей и не любит бунтарей. Вот и достаются одним отеческая забота, а другим – милицейские дубинки.

Фотографии РИА Новости