Заходите в наш шатер,
Летчик, слесарь и шахтер!
Мы дискуссию затеем —
Всех отправим на костер! Лев Рубинштейн
13 июня на IV Международном открытом книжном фестивале в ЦДХ интернет-издание «Грани.Ру» провело круглый стол под названием «Почему молчат ягнята? Интеллигенция, кризис и власть чекистов». Организаторы отмечали, что круглый стол проходит в год 100-летия сборника «Вехи» — впрочем, об оном сборнике никто из выступавших не вспомнил. О кризисе тоже не очень-то вспоминали. Под ягнятами, по всей видимости, подразумевалась именно интеллигенция, однако участники круглого стола в «Интернет-шатре» на задворках ЦДХ по большей части уходили от этой темы, сбиваясь на разговор о том, почему вообще наш народ молчит.
Разумеется, нельзя было не поговорить о том, как вообще все плохо вокруг. Открывший круглый стол главный редактор «Граней.Ру» Владимир Корсунский сходу описал тревожную ситуацию, которую вроде как все понимают (но молчат): страна «готовится к войне, готовится к репрессиям, закрывается для мира и мечтает о том, чтобы вновь стать мировой империей со всеми вытекающими отсюда последствиями». И далее в течение часа с лишним часть выступавших отвлекалась на описание происходящего в стране, пытаясь понять, совсем все ужасно или не совсем.
Чуть ли не единственным, кто предложил одно, но внятное объяснение молчанию интеллигенции, был поэт Лев Рубинштейн. Он вспомнил историю, как еще в начале первого процесса над Ходорковским русским писателям, находившимся в Париже на книжном салоне, некая французская активистка предложила подписать письмо о признании предпринимателя политзаключенным. Тогда один из приехавших на салон литераторов, более известный как театральный человек, сказал: «Ребята, ну не модно сейчас эти письма подписывать!» Категория моды, как стало ясно Рубинштейну, действительно играет здесь большую роль: «Тип протестного поведения для большой части вполне нормальных, грамотных, в общем-то, порядочных и образованных людей считается жутко немодным». Возможно, это объясняется неприятием идеологии предыдущего поколения с его «Возьмемся за руки, друзья!» Как бы то ни было, и раньше многое держалось на моде: так, в 1970-х в моде у молодежи было «эстетическое, этическое и всякое презрение к тому, что потом стало называться совком. В известной степени, эта самая цветущая мода и развалила советскую власть. Сейчас мы видим немножко другую моду — моду на конформизм». Рубинштейн предложил утешаться тем, что одно из хороших свойств моды в том, что она проходит, но заметил, что иногда случаются и необратимые вещи.
Остальные же выступавшие если и пытались найти причину молчания, то искали ее где-то вовне интеллигенции. Некоторые переносили (впрочем, не без оснований) вину на власть. Так, адвокат Елена Липцер хоть и отметила, что на новый процесс против Ходорковского и Лебедева приходят очень разные люди и на них производит впечатление, как активно защищают себя обвиняемые, но признала, что люди видят и другое: тюремный срок адвокату Михаилу Трепашкину, убийство Станислава Маркелова, многочисленные случаи избиения журналистов и правозащитников. «Как можно рассчитывать на то, что у людей вырастет гражданская активность и они будут больше выходить на те же Марши несогласных, если Марши несогласных разгонял ОМОН? Власть делает все для того, чтобы люди молчали».
О действиях власти, которые становятся причиной молчания, очень много говорил и сотрудник Института социологии Сергей Чесноков. «Все институты общества – абсолютные муляжи. По поводу любых подготовленных нами позиций противостояния вроде выходов на марши, разговоров, демонстраций, не должно быть никаких иллюзий: никакого эффекта от массовых выступлений не будет», – сразу разрушил он все надежды. А молчание и пассивность – это, по его мнению, всего лишь естественный ответ людей на поведение власти: «Наши люди, как и в советское время, очень быстро поняли двухслойность языка и идентифицируют себя с тем слоем, где просто происходит жизнь, а не борьба. Жизнь, где человек воспитывает детей и делает свое дело». При этом идеологическая политика власти привела, по словам Чеснокова, к чудовищным коммуникативным разрывам в обществе, которые не могут быть преодолены: «Это разрывы между врачами и пациентами, между военными и гражданскими, между гомосексуальными меньшинствами и остальными людьми, между тюремным сообществом и остальным обществом. Государство объявило своей собственностью, то есть полем государственных интересов все отношения людей с социумом, хоть немножко удаленным от персонажа».
Вместе с тем Чесноков привел еще одну причину молчания – довольно важную, однако ей, как кажется, участники круглого стола не уделили должного внимания: у нас отсутствует внятная констатация происходящего, потому что мы привыкли к традиционным образам: образу дьявола-тирана, уничтожающего людей, как Гитлер в газовых печах или Сталин в лагерях ГУЛАГа, образу жестокого чиновника. А между тем генерация, которая пришла к власти сейчас, это люди совсем другой природы, они не прибегают к массовым репрессиям, а устраняют противников иными, более изощренными способами, и их действия требуют отдельного осмысления.
Поиск причин молчания в действиях власти неизбежно уводил в разговор об исторических предпосылках и особенностях. И сам Чесноков говорил об обществе, жившем в рабстве, причем не только в эпоху большевиков, но и в царское время. И Корсунский объяснял нежелание выходить на Марши несогласных, отсутствие солидарности и общей ответственности тем, что до этого людей целый век истребляли. Он же говорил и об отсутствии у общества и отдельного человека инстинкта самосохранения: «Что-то такое происходит со страной, когда это делают непонятно какие люди, а ты за это не отвечаешь, ты не являешься субъектом истории, происходит что-то отдельно от тебя, какой-то папа, какой-то воспитатель указывает, что делать».
Звучали и, увы, неизбежные тезисы о склонности нашего человека к бездействию. Так киновед Юрий Богомолов, один из авторов недавнего письма кинематографистов о беззаконных действиях Никиты Михалкова, начал было разговор о молчании своих коллег и нашел ему вполне понятное, хоть и печальное объяснение. Если в середине 1980-х, когда кинематографисты вдруг обнаружили гражданское сообщество и гражданскую позицию, «мы были как на войне, а во время войны консолидации добиваться легче», то сейчас «у нас как бы мир, а когда мир, сложнее межличностные, межгрупповые, межклановые отношения, и поэтому все рассыпается, и не надо тешить себя надеждой, что возможен новый Пятый съезд кинематографистов Советского Союза». Однако и в ходе выступления, и в беседе с корреспондентом «Ежедневного журнала» Богомолов свел разговор к культурным, историческим и чуть ли не генетическим причинам. Вся история России – это серия неудавшихся рывков, а в любом рядовом человеке силен патерналистский ген, что объясняет, почему кинематографисты, первыми вышедшие в рынок, первыми же запросились под сильную руку и выбрали начальником Михалкова.
Когда молчание и бездействие объясняют тем, что такая уж у России история и судьба, или тем, что такой уж у России народ, и что после любого рывка опять наступит падение, возникает вопрос: надо ли в таком случае понимать, что любые разговоры и любая борьба в принципе бесперспективны, поскольку все предопределено заранее? Богомолов в ответ на это привел цитату из шварцевского «Дракона»: «Когда жизнь кажется сломленной, она вновь поднимает голову». Это должно, видимо, означать, что предел еще не наступил, что еще не приперло. Вот только можно ли оправдывать этим нынешнее молчание?
Ощущение, что разговор зашел в тупик, стало особенно отчетливым во время выступления архитектора Евгения Асса. Он предложил всем осознать, что, собственно, значит молчать или не молчать. «Призывать быть гаммельнским крысоловом — это молчать или не молчать? Нужно действовать в рамках Конституции или сразу начинать выступать против Конституции? Звать на Марши несогласных, заведомо зная, что это не приведет ни к какому результату, или выбирать какой-то иной способ активности?» Асс отметил, что в России существует извечная проблема с гражданской ответственностью каждого человека: «Кто возьмет на себя, кто поведет, кто напишет письмо от собственного имени?» Групповая ответственность у нас, по мнению Асса, исторически гораздо распространеннее персональной, и непонятно, кто вообще готов взять на себя что бы то ни было. Кроме того, даже если не молчать, а говорить, чем, собственно, и занимались участники круглого стола, взаимопонимания с властью все равно не будет, поскольку под одними и теми же словами — «Конституция», «свобода совести», «демократия» — продвинутая часть общества и власть понимают совершенно разные вещи. Поэтому, по словам Асса, важно понять, какую форму должна иметь речь для того, чтобы она была услышана, в особенности, если власть не готова ни слушать, ни вообще что-либо услышать. На это из зала стали говорить, что как раз Марши несогласных и есть эта самая форма. Асс с таким мнением не согласился, поскольку участников Маршей тоже никто не слышит. Он добавил, что «было бы смешно думать, что сто тысяч подписавшихся под письмом в защиту Светланы Бахминой оказали какое-либо воздействие на власть». Впрочем, Асс не взялся ответить, какие именно соображения подвигли власть на принятие решения об освобождении Бахминой.
Здесь можно вспомнить еще одну проблему, о которой на круглом столе почти не говорили – проблему адресата. Из выступления Асса можно сделать вывод, что предполагаемый адресат – власть. И Владимир Корсунский перед закрытием мероприятия спросил, нет ли у кого из собравшихся идей, как можно прочистить уши власти. Это, однако, вызвало недоумение у публики: ее явно в большей степени интересовало прочищение ушей народонаселению – именно потому, что власть не слышит и не хочет ничего слышать.
О возможности просвещать народонаселение упоминала директор программ фонда «Открытая Россия» Ирина Ясина, когда говорила о его нежелании решать социальные проблемы: «Людям нужно просто показать, что надо не сидеть тихо, а двигаться, что это работает, и только так мы достигнем какого-то результата». Но и на этом важнейшем компоненте проблемы участники дискуссии не особенно заострили внимание.
Тут поневоле согласишься с зашедшим в шатер Константином Мерзликиным, заместителем председателя президиума Российского Народно-Демократического Союза Михаила Касьянова. Мерзликин хоть и не взялся ответить на вопрос о причинах молчания и вообще был склонен несколько раз повторять одни и те же вполне понятные мысли, но все же он вполне по делу обвинил интеллектуальную элиту, а заодно и бизнес-элиту, в том, что они осознают степень проблемы, но прикрываются соображением, что «народ не готов к демократии». Тем самым они дистанцируются от этого самого народа и вплетаются в ткань лояльности к власти, чтобы жить спокойно и мирно и решать свои бытовые и «квазидуховные» задачи. «Зеркальным отражением этой чисто лоялистской позиции, — продолжил Мерзликин, — есть позиция квазиреволюционная: в результате кризиса народ, в конце концов, изголодается и будет вынужден смести эту власть, после чего вдруг станет готов к демократии, и настанут какие-то счастливые времена, и мы будем жить, как в Европе. Обе позиции, на самом деле, предполагают, что ничего не надо делать, и являются признанием своеобразной трусости и неспособности к какому-либо действию, даже если оно связано с элементарной интеллектуальной работой». Вместо этого, по мнению Мерзликина, упомянутая элита должна была бы начать формировать общественное мнение и создать спрос на свободу, который сам по себе возникать не будет, поскольку требует определенного интеллектуального, духовного напряжения. Без наличия давления со стороны общественного мнения у власти нет никакой мотивации для изменений, но если элита, прежде всего интеллектуальная, не выполняет своей сдерживающей функции в страшном раскачивании маятника, то он дойдет до края.
Нельзя сказать, что вопрос, которому был посвящен круглый стол, остался совсем без ответа. Однако в результате не возникло никакой цельной картины и даже ощущения о понимании участниками дискуссии и слушателями, в чем в действительности состоит проблема и как с ней бороться. Возможность собраться в центре Москвы и поговорить обо всем этом (правда, перед аудиторией лишь в несколько десятков человек) – это, конечно, неплохо. Но в условиях необходимости консолидации общества перед лицом вполне конкретных и местами довольно страшных проблем, как представляется, несколько неуместно отделываться рассуждениями о нежелании народа бороться или об исторических предпосылках сегодняшнего молчания. Тезис о том, что молчание обусловлено действиями власти, убедителен, но и он вряд ли должен служить оправданием для так называемой активной части интеллигенции, как бы тонок ни был этот слой. Откровенно жаль, что затронутый Евгением Ассом разговор о неэффективности Маршей несогласных и подписей не получил должного развития. Хотя важно отметить слова Ирины Ясиной о том, что в ситуации, когда у людей не осталось никаких бастионов обороны, когда нет суда, нет правоохранительных органов, нет выборной демократии, а есть только чувство собственного достоинства, важны участие и любой, хотя бы самый незначительный поступок каждого человека. Остается надеяться, что это понимание рано или поздно придет и к другим – тем, кто пока молчит.
Скриншоты с сайта Грани ТВ
Так кто безмолвствует-то?
