Уже несколько день нет никаких вестей о студенте каирского университета «Аль-Азхар» Масхуде Абдуллаеве.  Именно по его поводу выражала тревогу «Эмнисти интернейшнэл», призывая власти Египта не высылать студентов в Россию. 

Весть об аресте чеченских студентов властями Каира вызвала самые противоречивые суждения в различных кругах российской общественности. Я сама читала высказывание одного из московских журналистов в ходе интернет-обсуждения, что по этим студентам, мол, плачет Гуантанамо, что отдавать их нужно не России, а Израилю (при чем тут Израиль?), поскольку в этом университете собрались «экстремисты», настроенные против США, Израиля и вообще западной демократии, поэтому против них любые репрессии оправданны.  Кровожадного «сторонника западной демократии» устыдили другие члены рассылки, но прозвучало и другое недоброжелательное утверждение: пусть, дескать, этих студентов защищают «исламские организации», которые послали их учиться в Каир, а нам-то что? (Что это за организации и что ей о них известно, девушка не пояснила.) Еще один человек, кстати, активный участник гражданских акций против войны в Чечне,  высказался в том роде, что, мол, раз за них заступились российские власти, значит, они «кадыровцы» и нечего о них беспокоиться.

Я пересказываю все эти одиозные высказывания для того, чтобы продемонстрировать, насколько низка у нас правовая культура: даже люди, считающие себя представителями гражданской общественности и  оппозиции, готовы выносить кому-то обвинительные заключения на основании мифов и слухов. Насколько бессердечны мы и насколько дремучи, если готовы бросать тень на людей,  не разобравшись даже в том, что, собственно, происходит.

Каирский университет  «Аль-Азхар» — это огромное учебное заведение высокого уровня, где помимо лучшей в мире мусульманской духовной академии есть лингвистические, медицинские, сельскохозяйственные и прочие факультеты, дающие элитное образование по самым различным специальностям. Могут ли в этом университете учиться экстремистски настроенные люди? В той же степени, в какой они могут найтись в любом другом учебном заведении, будь то МГУ или РГГУ. Повод ли это для безосновательных обвинений?  Страхи перед «арабским миром», «мусульманским миром», равно как и предвзятое отношение к какой-либо нации — это не более чем выражение того невежества, с которого, к сожалению, и начинаются настоящие фашизм и экстремизм.

Чеченцы, учившиеся в «Аль-Азхар», приехали  в Каир для того, чтобы получить хорошее высшее образование и специальность — ни для чего иного. Они могут только посмеяться над дикими слухами о себе, которые бытуют среди людей, полагающих себя цивилизованными европейцами.

Однако, должно быть, именно под воздействием подобных слухов и страхов власти Египта арестовали группу студентов, включая чеченцев, в панике подготовки к визиту президента Соединенных Штатов. Вменили им, между прочим, не экстремизм, а недочеты в оформлении документов. Однако и здесь, как водится в подобных случаях, перестарались.  У Масхуда Абдуллаева, например, оканчивался срок действия студенческой визы, однако он подал документы на продление визы в соответствии с законами Египта. Тем не менее, его выслали, и выслали в Россию, несмотря на то, что он приехал в Египет из Азербайджана и имел там статус беженца.

И вот уже прошла неделя, как он задержан пограничниками в аэропорту «Домодедово» и числится пропавшим без вести. На каком основании он задержан, где находится, какие структуры его удерживают? Эти вопросы остаются без ответа, несмотря на запросы правозащитных организаций и постоянные звонки матери из Баку в официальные структуры России.

«Сын за отца не отвечает». Так, если мне не изменяет память, выразился «гений и отец народов»,  лицемерно критикуя перегибы своих «соколов». Дело в том, что Масхуд — сын одного из лидеров вооруженного подполья на Северном Кавказе Супьяна Абдуллаева. Нельзя сказать, что сталинская реплика сильно помогла сыновьям. Так же действует и сегодняшняя российская власть, нарушая не только закон, но и элементарные правила приличия. Если Масхуд Абдуллаев задержан, он имеет право на адвоката, он имеет право сообщить родным о своем задержании. Кроме того, само задержание должно иметь причину, основание и судебное решение. Но ФСБ России (а кто еще мог забрать Масхуда из зоны погранконтроля аэропорта «Домодедово»?) хладнокровно игнорирует и закон, и здравый смысл, и элементарную человечность, не говоря уж о бесспорном праве матери знать, где находится ее сын.

Масхуд Абдуллаев с 12 лет живет в Баку и с малых лет не видел отца, у которого давно уже — другая семья и другая жизнь.  Так объяснила мне Сацита, его мама, которая позвонила мне 18 июня в смертельной тревоге за сына.  Дети едва помнят своего отца.

«Если бы он увидел сейчас своих детей — клянусь, он бы их не узнал, так давно он их не видел», — рассказывала мне  Сацита. Я первый раз слышала ее голос, но почувствовала и поняла ее тревогу и боль с полуслова.

Сацита объяснила мне, что власти Каира должны посадить в самолет и отправить в Москву шесть студентов, что рейс должен прибыть в «Домодедово» в пять часов по московскому времени, а у нее и ее сына нет никого в Москве. Она умоляла, чтобы кто-нибудь из правозащитников приехал а аэропорт и встретил рейс. Час спустя она снова позвонила и с облегчением сказала, что ее сын не вылетел этим рейсом, и она надеется, что ей все-таки удастся уговорить власти Египта отправить сына в Баку, а не в Москву.  Четверо студентов, прилетевших в тот день, благополучно сошли с трапа самолета. После длительной беседы пограничники их отпустили.

Тревожный звонок повторился на следующий день, в пятницу 19 июня. Сацита говорила, что сына и еще одного студента  отправляют-таки в Москву, и она умоляет их встретить. Она сказала, что Масхуд звонил ей уже с трапа самолета, успокаивал и просил, чтобы она не волновалась.

Я не могла отказать встревоженной Саците и поехала в аэропорт. Вместе со мной должен был ехать адвокат Мурат Мусаев, но его задержали какие-то неотложные дела.

В пятницу вечером на выезде из Москвы — сплошные пробки, прибыть вовремя у меня не было надежды. Однако и самолет опоздал, приземлившись в 17.25, и когда в 17.40 я подошла к выходу международных авиалиний, никто из пассажиров рейса из Каира еще не появился.

Сацита звонила мне постоянно, я пыталась ее успокоить. Из длительных разговоров я узнала, что она уехала из Чечни вместе с детьми осенью 1999 года от начавшихся бомбежек,  Масхуду было тогда 12 лет. С тех пор она с детьми безвыездно жила в Баку,  им дали статус беженцев, Масхуд вырос в Баку и ни разу с тех пор не был в Чечне. Масхуд был самым спокойным, добрым и послушным мальчиком в семье, хорошо учился в школе, окончив которую, захотел получить высшее образование.  И уехал в Каир, поскольку в Баку учиться гораздо дороже. У многодетной матери, растившей детей без отца, не было средств на дорогостоящую учебу. 

Время шло, но никто, похожий по описаниям на Масхуда, в зал ожидания не выходил. Какая-то чеченская семья встретила с этого же рейса девушку, та подтвердила, что, да, вышли из самолета два чеченца.

Когда все пассажиры с каирского авиарейса ушли, я попыталась навести справки, что оказалось нелегко. На стойке информации мне сказали, что подобные сведения можно получить только непосредственно у пограничников. После долгих поисков мне указали серую будочку в дальнем углу аэропорта, в которой будто бы находится «дежурный пограничник», но оказалось, что единственным окошечком она повернута к проходу между двумя закрытыми турникетами, и разговаривать с девушкой, сидящей в будке, издалека (турникет для меня она открыть отказалась)  невыносимо трудно.  Разумеется, разговор ни к чему не привел, девушка едва меня слышала, «ничего не знала» и послала на другой этаж к какой-то двери, которая оказалась безнадежно закрыта.  После продолжительных скитаний по аэропорту (все сотрудники в форме и без «ничего не знают», «ничем не могут помочь») мне дали наконец у стойки информации некий телефон, по которому тоже поначалу говорили, что «ничего не знают». Однако чуть позже сознались, что двое молодых людей из Каира у них, но будто бы скоро их отпустят.

Тогда я стала звонить коллегам и сообщила, что два студента — Масхуд Абдуллаев и Ахмед Азимов —  не вышли с рейса, прибывшего три с половиной часа назад. Мой разговор услышал стоявший неподалеку молодой человек и  сказал, что Ахмед Азимов — это его брат, он сам уже волнуется, но не может с ним созвониться, поскольку каирская сим-карта в Москве не действует.

Прошло еще некоторое время. Примерно в 21.35 Ахмед Азимов наконец вышел.  Усталый, улыбающийся, с несколькими чемоданами на тележке.

Он рассказал, что власти Каира задержали их три недели назад и первую неделю держали на какой-то военной базе, а потом две недели — в СИЗО, где условия были более-менее сносные: не грубили и кормили неплохо. 18 июня их повезли в аэропорт вместе с Масхудом, но шофер попался какой-то медлительный, заплутал и опоздал к отправке рейса. Сегодня их вез уже другой шофер, и на рейс не опоздали. Он рассказал также, что в самолете они с Масхудом летели вместе, а когда сошли с трапа, их развели пограничники. С тех пор он Масхуда не видел. Пограничники беседовали с Ахмедом более трех часов, спрашивали, что он знает о происходящем в Чечне, но что он может знать, если уехал давно  и со школьных лет в Чечне не был?

Я сказала Ахмеду, что в Москве ходят толки, будто в  университете «Аль-Азхар» гнездятся экстремисты. Он  добродушно рассмеялся: «Власти Египта не допустили бы у себя ничего такого». Рассказал, что  изучает в университете языки и богословие  и ему грустно, что со всеми этими приключениями год учебы теперь пропадет.  Он хочет выправить документы, вернуться в Каир и продолжить учебу. Ахмед подробно описал мне, во что одет Масхуд, и выразил надежду, что скоро его отпустят.

Братья ушли. А Масхуд все не выходил.

Я пыталась успокоить звонившую мне маму Масхуда и одновременно дозванивалась пограничникам. Около двенадцати ночи они еще отвечали мне,  что молодой человек у них, что скоро его отпустят. В половине первого уже другие дежурные сказали, что Масхуда у них нет, его отпустили и, возможно, он ждет багажа или проходит таможенный контроль. Но прошел еще час, а Масхуд не выходил. Глубокой ночью пограничники сказали позвонившей им маме, что Масхуда отпустили и, возможно, он уже уехал куда-нибудь к друзьям. Сацита перезвонила мне в полном отчаянии: ей лгут. Масхуд позвонил бы ей незамедлительно, если бы был на свободе.

В половине третьего ночи мы с Михаилом Кригером (он приехал меня поддержать часу в двенадцатом) отправились на противоположный конец бесконечно длинного аэропорта в поисках комнаты милиции. Нашли ее наконец в каком-то полуподвале. Долго звонили (дверь оказалась заперта). В конце концов из двери вышел, закрыв за собою вторую, решетчатую дверь, какой-то заспанный милиционер с автоматом наперевес, сказал: нет, это не к нам. Это, мол, ФСБ, они перед нами не отчитываются. На нашу настойчивую просьбу принять у нас заявление об исчезновении в аэропорту человека милиционер затянул: не-ет. Такие заявления принимаются только через три дня после исчезновения,  да и то от близких родственников. Мы попытались настоять на своем, милиционер сказал, что сейчас позовет дежурного, который объяснит нам все подробно и покажет кодекс, и закрыл за собой дверь. Постояв минут десять у закрытой двери в ожидании дежурного, мы повернулись и пошли обратно через все здание аэропорта к машине Михаила. Только в половине четвертого утра знаменитый лидер протестных уличных акций довез меня до дома и уехал к себе, страшась уснуть за рулем.

И вот по сей день — никаких вестей о Масхуде. Уже сделали запросы в Прокуратуру, ФСБ и погранконтроль общественные организации «Мемориал», «Гражданское содействие», Движение «За права человека». От себя лично я отправила заявление пограничникам и в ФСБ.

Ни звука.

Без вести пропал среди бела в закрытой зоне погранконтроля крупнейшего аэропорта России молодой студент. Не совершивший ничего противоправного. Не задержанный. Похищенный официальными структурами — неофициально.

За что? Почему?

«Он — сын Супьяна Абдуллаева, заместителя Доку Умарова, лидера боевиков» — вот единственное предположение, которое озвучивают информагентства. 

И это страшно.

Что же такого, что сын? Он не может отвечать за действия отца, и никто не вправе за отца его привлекать.

А кроме того — какие обвинения выдвинуты против его отца? В каких терактах, в каких преступлениях он замешан?  Насколько мне известно, в крупных терактах, похищениях заложников, преступлениях против мирного населения он не замешан. Ничего, кроме подозрения в создании незаконного вооруженного формирования,  против Супьяна Абдуллаева не выдвигают.

Но, опять же, при чем здесь сын? Чтобы был заложник, дабы заставить Супьяна Абдуллаева явиться с повинной? Сацита сомневается в действенности такого маневра: «Никогда он не отступит от того, что считает правильным, ради бывшей семьи,  ради сына», — говорит она в досаде на бывшего мужа.

Какая силовая структура удерживает Масхуда? Как с ним обращаются? Не пытают ли его в надежде выбить мифические признания?

Ответа ни на один из вопросов пока нет. И сколько еще не будет?..

24-25 июня 2009