Во вторник, 30 июня, на «Эхе Москвы» два участника программы «Клинч» — Говард Берман, председатель комитета по международным делам палаты представителей Конгресса США, и Константин Косачев, председатель комитета Госдумы по международным делам — ответили на вопрос Алексея Венедиктова: что бы вы спросили у Барака Обамы?

Г- Берман спросил: «Господин президент, в последние несколько лет российско-американские отношения становились все хуже и хуже. Каково ваше видение, как изменить это направление отношений?»

Г-н Косачев спросил: «Я думаю, что мы в чем-то единомышленники, потому что реально понимаем, что так, как мы раньше жили в отношениях с Соединенными Штатами, жить нельзя. И вопрос, который я ему хотел бы задать, что вы хотели бы в качестве первого шага в российско-американских отношениях предпринять для того, чтобы люди поверили в то, что ваши декларации не являются словами, что они окажутся делами?»

Обратите внимание, что вопрос г-на Бермана, который говорит на иностранном для него языке, в два раза короче вопроса г-на Косачева. Это происходит потому, что вопрос  Бермана — это действительно вопрос. «Как улучшить отношения»?

Не то г-н Косачев. Его длинный вопрос — это не вопрос. Это — ряд утверждений, мало говорящих о США, но много — о картине мира в голове г-на Косачева. Г-н Косачев начинает с удивительного утверждения: «Мы в чем-то единомышленники».

В чем, простите? Если отношения между двумя странами плохи, то Косачев и Берман никак не могут быть единомышленниками. Ни один добросовестный продавец не начинает с клиентом разговор с «Мы с вами единомышленники». Так начинает разговор мошенник.

Ни один враг не начинает со своим врагом разговор со слов «Мы единомышленники». Он начинает разговор со слов: «Мы враги. Что можно сделать, чтобы стать друзьями?». Если враг начинает разговор с врагом со слов «Мы единомышленники», значит, он не собирается мириться.

Вторая фраза Косачева еще поразительней: что бы вы сделали, чтобы люди поверили в то, что ваши декларации являются делами, а не словами?

Есть масса риторических вопросов, которые на самом деле являются не вопросами, а оскорблением собеседника. Значительную долю этих вопросов приходится выслушивать и автору настоящих строк, от веб-бригад и пр. Вопросы эти звучат так: «Почему вы так ненавидите Россию?», «Сколько вам платит Госдеп?», «Сколько вам платит Кадыров?», «Сколько вам платят боевики?» и т. д.

Понятно, что настоящим вопросом является вопрос: «Как вы относитесь к России?». Или: «Как вы относитесь к Кадырову?». Такой вопрос предполагает ответ, из которого, между прочим, слушатель может самостоятельно составить заключение, любит или не любит отвечающий Россию и платит или не платит ему Кадыров.

Вопрос «Почему вы так ненавидите Россию?» не является ни вопросом, ни даже утверждением. Он является оскорблением, и в качестве оскорбления ответа не имеет.

Точно так же вопрос Константина Косачева Бараку Обаме не является ни вопросом, ни утверждением — он  является окорблением. Г-н Косачев утверждает, что все, что делал до сих пор Барак Обама, — это сотрясение воздуха. В этом смысле вдвойне непонятно, что же тогда значит «мы единомышленники»? Если Обама только свистит, а отношения улучшать не собирается, то что же тогда значит косачевское «мы единомышленники»?

В принципе в вопросе Косачева, как в энцефалограмме, отражается все прошлое и будущее наших отношений с Америкой. Принцип этих отношений очень простой: мы хотим не договориться.

А опыт показывает, что если одна сторона переговоров хочет не договориться, у нее всегда это получится.

Суть вопроса имеет значение только тогда, когда ты собираешься договариваться. Если вы пришли в магазин, чтобы, скажем, купить диван, то тогда вас интересует суть. Вам важно, обивка в клеточку или в полосочку, влезет ли диван в вашу спальню и потянет ли его ваш семейный бюджет. Если вы пришли в магазин, чтобы не покупать диван, то суть не важна. Если диван клетчатый, вы скажете, что вам нужен полосатый. Если  полосатый, вы скажете, что нужен клетчатый.

Коренная разница между международной политикой США и международной политикой России заключается в том, что США пытаются решать проблемы. Иногда, как в Ираке, они создают куда больше проблем, чем решают. Но они пытаются их решать, и это и есть определение сверхдержавы: сверхдержава — это страна, которая пытается решать проблемы не только свои, но и всего мира.

Международная политика России заключается в том, что мы создаем проблемы. США пытаются решить проблему талибов? Давайте подкинем Киргизии 2 млрд долларов и создадим США проблемы в Манасе. США пытаются решить проблему Ирана? Давайте наложим на это дело вето и создадим им проблему в ООН. США пытаются создать ПРО, чтобы защититься от иранских ракет? Давайте заявим, что это ПРО направлено против России и создадим им проблему с ПРО.

Создать проблему удается не всегда. Киргизия берет 2 млрд долл. и кидает Россию. Заработать уважение тоже не получается: Иран пользуется нашим вето, но нас называет «малым дьяволом». Но что получается всегда — так это извлечь психологическое удовлетворение из процесса создания проблем.

Это вроде удовлетворения спившегося бегуна, которого не пустили на олимпийскую дистанцию, которую давно бегут только США и Китай. «А ты знаешь, я ему в кроссовку иголку воткнул», «а ты знаешь, я ему барьерчик подпилил». Сколько бы наш бегун на трибуне ни подпиливал барьерчиков — он в гонке уже не выиграет.

Российская политика в отношении США — это политика покупателя, который пришел в магазин с целью не купить диван. Естественно, первое, что он делает — это заверяет продавца, что они оба  «единомышленники», что оба сходятся в необходимости купить диван, — и что должен сделать продавец, чтобы подкрепить свое выраженное на словах желание продать диван делами?

США пытаются решать проблемы. Россия пытается их создавать. Это и есть определение страны-изгоя. Страна-изгой — это страна, которая весома в международной политике потому, что создает проблемы.