Урезанный формат памяти
Сильный ветер с Лубянки задувал пламя, и все-таки молодежи удалось выложить на тротуаре крест из свечей. По обе стороны от него реяли флаги с надписями «Народный собор» и «Георгиевцы». Зазвучали речи о необходимости возведения на месте «железного Феликса», в самом центре площади, а не где-либо в сторонке, храма. Настоятель патриаршего подворья в Сокольниках Иоанн (Ермаков) напомнил, что Церковь стоит на крови мучеников, и мы должны чтить их память. Ученый П.В. Флоренский, внук погибшего на Соловках свящ. Павла Флоренского, не только вспомнил своего легендарного деда, но и «утешил» собравшихся, сказав, что история никого ничему не учит, что будут новые политические и религиозные репрессии и гонения, но подвиг узников ГУЛАГа показывает, что даже в самых экстремальных условиях человек как личность может устоять.
Но "человек как личность" вряд ли волнует устроителей акции, которая носила очевидный медийный характер и не предполагала участия в ней не только широкой общественности, но и случайных прохожих: чтобы попасть на митинг, нужно было пройти за ограждение мимо бдительных милиционеров, интересующихся, куда вы идете. Откровенная выборочность ощущалась и в речах о пострадавших: вспоминали только православных верующих, о других жертвах ГУЛАГа, об увековечении их памяти не было произнесено ни слова. Тем более ораторы не коснулись темы народного покаяния. Это слово, похоже, табуировано в патриотических кругах (а именно они стали инициаторами мероприятия). Говорят о жертвах, но не о палачах, наследниками которых в каком-то смысле является все население РФ.
Говорить о жертвах сталинизма так, чтобы это имело общественный резонанс, сегодня могут немногие. Устроители акции на Лубянке не из их числа. И все-таки такие голоса иногда раздаются из церковной ограды. Напомню о наделавшем немало шума «антисталинском» интервью нового главы ОВЦС МП архиепископа Волоколамского Илариона (Алфеева) и о словах патриарха Кирилла во время посещения им памятника жертвам массового голода в Киеве. И хотя чуть позже патриарх отыграл назад, заявив, что нельзя ставить на одну доску нацизм и сталинизм, любому непредвзятому наблюдателю было очевидно, что в одном случае он говорит как человек Церкви, в другом — как политик.
Только что закончился визит Кирилла на Соловки, где он снова поднял тему репрессий. Увы, контекст этого разговора сегодня непрост: даже на самих Соловках сохранение памяти сопряжено со многими трудностями. Современное церковное сознание легко рифмуется с евроремонтом и с трудом оглядывается назад. К примеру, на Секирной горе относительно недавно во время ремонтных работ были частично уничтожены надписи, оставленные приговоренными к смерти репрессированными. В Попечительский совет восстановления Соловецкого монастыря вошло немало высокопоставленных чинов и политиков. Да, в нем есть и, например, Наталья Солженицына, но в целом мы видим все тот же «урезанный формат» памяти. Однако на сегодня важно, что хоть он как-то работает...
Тема репрессий не только купируется сверху, но и замораживается снизу. Современным людям действительно трудно размышлять о смерти. Тем более о смерти в советском узилище. «Архипелаг ГУЛАГ» читают все меньше. В этих условиях Патриарх Кирилл, кажется, нашел верную интонацию. Он говорил о своих пострадавших родственниках, о деде Василии Гундяеве, который был в числе первых заключенных Соловецкого концлагеря.
Этот тон, думается, очень важен в разговоре с молодежью. В одной из общин, окормляемых свящ. Георгием Кочетковым, на тематической встрече, посвященной памяти новомучеников, участники именно через личный код пытались достучаться до молодых. Собравшиеся просто говорили о своих родственниках, переживших страшный XX век или погибших. И выяснилось, что практически у всех среди близких есть те, кто сидел, кто прошел лагеря и ссылки. Среди родственников двенадцати человек оказалось три священника: двое расстреляны, один умер в тюрьме. Собравшиеся рассказывали об их жизни, и молодые люди постепенно втянулись в разговор.
Сохранению памяти о ГУЛАГе могли бы помочь мемориалы. Без участия государственной власти здесь не обойтись. Автор этих строк был недавно в Березовой роще в Оренбурге и видел, как дачники буквально по расстрельным рвам несутся на своих джипах и «жигулях» к водоему. Надо ограждать территорию, обустраивать ее. А местная власть не спешит, хотя принципиально согласна с правозащитниками. Местные же священники держат определенную дистанцию с «Мемориалом».
В лесу под Воронежем, где покоятся репрессированные, тоже немало братских могил, которые требуют обустройства. Местная епархия взяла на себя заботу о возведении здесь часовни — пойдут ли дальше, пока неясно. А в других местах (например, в Челябинске) и подобного шевеления нет.
Память о жертвах ГУЛАГа живет в общественном сознании пунктирно, таков ее современный формат. 800 тысяч родственников репрессированных (именно такие цифры были озвучены на молебне) не обладают достаточным общественным весом, чтобы постоянно поднимать эту тему. Резолюция ОБСЕ, приравнявшая сталинизм к нацизму, сделала российские власти еще более молчаливыми по отношению к советскому прошлому. А после подписания президентом Медведевым распоряжения об усилении борьбы с фальсификацией отечественной истории многие советские мифы и мифологемы получили мощную дополнительную подпитку. Читателей "Архипелага" может стать еще меньше.
