В издательстве «Просвещение» вышел учебник и методическое пособие по истории России первой половины XX века под редакцией Александра Данилова и Александра Филиппова. Год назад вывешенная на сайте издательства  концепция учебника вызвала острые общественные дискуссии. Тогда ее разработчики шокировали общественное мнение рядом обескураживающих суждений. Такими, например, что репрессированными в годы сталинского террора надо считать только расстрелянных или что тоталитаризма в СССР не было.

Только что вышедший учебник, как мне представляется, не только дает повод в очередной раз подлить масла в огонь бесконечных дискуссий о нашем недавнем прошлом, но и поразмышлять о том, что после таких учебных пособий останется в головах детей, которые через десять-пятнадцать лет станут самой активной частью населения страны. Будут ли они смиренно опускать голову пред «государевы очи» или возьмут в привычку отстаивать свои права? Будут ли вообще знать об этих правах или привыкнут к мысли об обоснованности, а подчас и «эффективности» властного произвола? Будут ли предпочитать «государственный интерес» «общечеловеческим ценностям» или все же наоборот?

Не надо недооценивать воспитательную роль истории или, по крайней мере, преподавания истории. Она воспитывает и на положительных примерах, и на отрицательных.

С тех самых пор, как западному обществу еще в эпоху Просвещения показалось, что оно научилось жить без религиозных идолов, оно на самом деле лишь заменило их новым изводом древнейшего «культа предков». Отныне прошлое стало для нас новым кумиром, ориентироваться на который мы привыкли в нашей повседневной и, куда сильнее, в политической жизни.

Борхес где-то пишет, что для индусов вполне нормально перепутать порядок правления своих правителей или отправить на пару-сотню лет вперед или назад какую-нибудь важнейшую битву. Для европейца это невозможно, это покажется настоящим кощунством. А в России, стране с «горячей памятью», где потеряв великое настоящее, россияне, как за соломинку, держатся за великое прошлое, история стала не просто священной коровой, а может быть, последней отдушиной для национальной гордости. Прошлое стало сакральным, а значит, если оно критикуется, то оскорбляется память предков. В этой  психологической атмосфере история становится замечательным средством манипуляции умами граждан: объясни, как «было» в прошлом, — и получи нужный образец для настоящего и будущего. 

Вот и для авторов написание учебника истории — труд скорее не научный, а идеологический. У них есть некая сумма идей по воспитанию патриотизма, как понимают его авторы, и есть определенный, пусть даже внутренний, заказ на «правильную» трактовку нашей недавней истории. Поэтому, несмотря на то, что одиозных пассажей в учебнике практически нет и на первый взгляд его появление вряд ли можно назвать общественно значимым, он, тем не менее, представляет определенный интерес. Ибо, во-первых, учебник по истории сам по себе книга-путеводитель по ее непростым закоулкам. И часто она заказывается «пиар-компаниям»: в результате вам предлагают выборочные маршруты по идеологически «прикормленным» местам. Вот сюда советуют заглянуть, а сюда — ни ногой. А во-вторых, смягчив формулировки, авторы данного издания сохранили определенный идеологический дух, знакомый читателям по прошлогодней концепции. Более того, в традиционном пособии для учителя, вышедшем в комплекте с учебником, где авторы, видимо, чувствуют себе намного свободнее и откровеннее, основные трактовки и подходы сохранены.

Начать с того, что снова с первых абзацев авторы бездоказательно заявляют, что тоталитаризма в СССР не было. К концу 30-х годов в СССР была построена лишь некая «некапиталистическая модель развития, особый вариант индустриального общества». Тем самым история СССР как бы встраивается в нормальный мировой контекст, но подчеркивается ее особый цивилизационный статус.

Вообще мысль о том, что в целом в прошлом нашего отечества все было с особенностями, но нормально, красной нитью проходит через весь текст учебника, а в пособии с удвоенной определенностью. Вот основные постулаты: НЭП объективно не мог противостоять масштабным задачам, не его свернули, а он сам «сломался» под их тяжестью; «организованного голода» не было, а уничтожение крестьянства стало «ценой за индустриализацию»; сама же индустриализация носила объективный характер, была необходима и безальтернативна.

В предвоенный годы сговор так называемых демократий в Мюнхене  (авторы постоянно ставят западные демократии в кавычки) не оставил нам шансов, и мы были вынуждены заключить договор с Германией. А секретные протоколы  и, согласно им, наша дальнейшая оккупация земель суверенных государств есть восстановление справедливости, возвращение себе исконных территорий, некогда принадлежавших России.

К слову, об исторической справедливости. Авторы вновь связывают расстрел в Катыни с гибелью в польском плену тысяч бойцов Тухачевского во время гражданской войны. Они не называют это «историческим возмездием», а просто высказывают возможную, по их мнению, версию убийства поляков.

В новом пособии авторы неоднократно оговариваются, что не оправдывают преступления, а лишь объясняют логику и мотивы власти. Но опять же непонятно — почему такое эксклюзивное отношение именно к власти, а не к жертвам ее политики? Ведь это все же история, а не политология, речь как будто идет об истории  всей страны, а не только «государства советского».

Говоря о «самом больном месте» — репрессиях, авторы вновь акцентируют внимание лишь на Большом терроре 1937-1938 годов, находя ему массу опять же объективных причин: угроза образования перед войной «пятой колонны», подлинная оппозиция, мешающая доделать дело до конца, широкое недовольство военных, а также боязнь проиграть демократические (а вот здесь без кавычек) выборы.

После Ежова смысл репрессий — борьба с врагами модернизации — меняется: при Берии террор — это уже эффективный, «прагматический инструмент в решении народно-хозяйственных задач». И тут же авторы снова делают «ремарку в зал» — оправданий нет. Но вновь оговариваются: а куда было деваться — время такое, война на носу…        

Вообще, сознательно не акцентируя внимания на тотально-террористической сущности сталинизма, они стремятся к тому, чтобы у школьников не возникло мысли, что террор и составлял его основное содержание — только вынужденное средство.

Второй столп концепции учебника — безальтернативность прошлого России. По мнению Данилова-Филиппова, не только получается, что история, согласно известному выражению, не знает сослагательного наклонения. Нет, и не могло быть альтернативы: по-другому страна просто не смогла бы выжить. Можно, конечно, отметить, что через год, прошедший с публикации концепции, авторы наконец вспомнили о том, что у «грандиозных успехов» СССР в 30-е годы все же была своя цена, и измерялась она в миллионах жизней людей. Даже  появились упоминания об общечеловеческих ценностях. Но — подчеркиваю: там, где о них хоть косвенно заходит речь, тут же возникает обязательное «однако». Из всего дальнейшего повествования вытекает вывод: с точки зрения государственной целесообразности, все произошедшее оправданно. Ибо мобилизационная политика (термин, который используют авторы учебника) естественным образом включала и террор. Что поделать, надо было решать масштабные, жизненно важные для государства задачи, а ресурса не хватало. 

 

Центральной фигурой в учебнике, естественно, является Сталин. И он представлен не жестоким тираном, а этаким умудренным опытом «государственным человеком» с некоторыми личными особенностями характера, которому ничего не оставалось, кроме как действовать по жестоким законам своего времени.

Его политические противники в свою очередь выглядят в лучшем случае опасными мечтателями (Троцкий), в худшем — мелкими интриганами (Зиновьев, Каменев), на дискуссии с которыми у вождя попросту не было возможности отвлекаться.

Вся деятельность самого Сталина выглядит в учебнике искусным слаломом между многочисленными флажками, мешавшими прохождению по трассе государственного строительства. А пролитая кровь — как хорошо подобранная мазь для лыж.

При этом авторы не желают признать, что уже в первые месяцы войны стало ясно, что «чудо индустриализации», ради которого и было угроблено столько жизней, не требовало таких жертв. Разгромленная в первые же месяцы в результате бездарной внешней и внутренней политики Сталина экономика страны была воссоздана за Уралом. И потребовалось для этого не 10 лет, а год-два, и не под дулом автоматов, а на вполне понятном патриотическом энтузиазме советских людей.

Так что причина террора была несколько иная, и к модернизации экономики или к подготовке к войне она имела лишь косвенное отношение. Это была, главным образом, борьба за власть. Сталин боролся за установление и  сохранение своей абсолютной власти над страной. И мешали ему не столько  реальные или мнимые политические противники, а его параноидальные страхи эту власть потерять. Говорят, это слишком упрощенный взгляд на историю и роль личности в ней. В таком случае взгляд авторов учебника — явно «усложненный», хотя цель такого усложнения не остается тайной: под видом выдержанного, «объективного» отношения к истории они фактически проводят мысль об имманентности «мобилизационной» схемы управления и безальтернативности самодержавной власти в России.

И последний вопрос — моральный. Принципиально он формулируется так: можно ли, когда речь идет о школьном учебнике истории, отказаться от моральных оценок прошлого, заменив их рассуждениями об «эффективности»? Ведь еще Василий Ключевский отмечал, что «закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности», добавляя к этому, что «если тень человека идет впереди его, это не значит еще, что человек идет за своею тенью».

Кому-то кажется, что если требовать от истории той же гигиены, как от ребенка — мыть руки перед едой, — она станет стерильной, дистиллированной и вообще прекратит свое существование. История, мол, как и революция, не делается в белых перчатках и тому подобное. Но, к счастью, история состоит не из одних революций, а кроме того, нравственные качества ее главных участников порой определяют суть того, что они натворили.

И это нельзя объяснить или уж тем более оправдать какой-то «исторической традицией». В лучшем случае это всего лишь миф, в который нас, а главное наших детей гипнотическим образом погружают.