Суд закончил выслушивать эксперта Юрия Школьникова. Защита представила суду ходатайство о признании экспертного заключения, над которым работал Школьников со товарищи, недопустимым доказательством, поскольку ни обвиняемые, ни адвокаты не были своевременно ознакомлены с постановлением о назначении экспертизы, в заключении не указан ряд обязательных сведений, экспертам, в свою очередь, не были предоставлены все необходимые материалы, а те материалы, которые они исследовали, в уголовном деле отсутствуют. При этом эксперты должны были разрешать вопросы права, не входящие в их компетенцию. Суд ходатайство адвокатов, как и подавляющую часть их предшествовавших ходатайств, отклонил.

В последующие дни суд слушал свидетельниц Веру Гришняеву и Веру Ковальчук, показания которых настолько не имели никакого отношения к обвинению, что ни обвиняемые, ни адвокаты даже не стали задавать им вопросы.

События в суде по просьбе «Ежедневного журнала» комментирует адвокат Михаила Ходорковского Вадим Клювгант:

«Мы заявили ходатайство о признании так называемого экспертного заключения недопустимым доказательством. Без оговорки «так называемое» я об этом творении говорить не могу. Существуют законодательно определенные требования к экспертному заключению в уголовном деле. И нравится это кому-то или не нравится, любое экспертное заключение должно этим требованиям соответствовать. Это заключение ни по форме, ни по содержанию не может быть названо экспертным заключением в том смысле, в котором этот термин употребляется в уголовно-процессуальном законодательстве. Существуют законодательно определенные требования и к экспертам, опять же обязательные для всех. По нашему вполне обоснованному убеждению, которое мы мотивированно изложили в ходатайстве, ни эксперты (в частности, эксперт Школьников, которого в течение трех дней допрашивали в суде), ни заключение так называемой экспертизы не соответствуют законодательным требованиям, предъявляемым к этим участникам процесса и этим документам. Закон говорит, что доказательства, полученные с нарушением требований законодательства, являются недопустимыми и не могут никаким образом использоваться в уголовном деле. Мы в очередной раз получили немотивированный отказ суда. Суд не обязан соглашаться с любым ходатайством, кем бы оно ни было заявлено, но обязан мотивировать, обосновать любое свое решение, в том числе и несогласие с ходатайством. «На данной стадии процесса суд не находит законных оснований для удовлетворения ходатайства» — вот все, что мы услышали. Как хочешь, так и понимай. По существу, суд нам ни в чем не возразил, а сослался на какую-то несвоевременность, на то, что при вынесении приговора оценка будет дана всем доказательствам. Но закон-то требует и предусматривает такую процедуру, которой мы воспользовались. Согласно этой процедуре, мы должны были получить мотивированный ответ, а не ссылку на то, что когда-нибудь потом суд что-то оценит.

Что касается последних свидетелей, то по большому счету, а проще говоря — с точки зрения критериев, используемых российским законодательством, они свидетелями не являются по той простой причине, что они не обладают никакими сведениями, относящимися к делу. Если это уголовное дело с конкретным обвинением, то сведения, которыми располагает свидетель, должны относиться к этому обвинению. Эти женщины на суде рассказывают о своей работе, о своих служебных обязанностях в тех или иных организациях, которые выполняли ту или иную работу. Они совершенно ничего не знают и знать не могут о хищении нефти, о хищении акций, о легализации чего бы то ни было. Прокуратура привела их в качестве свидетелей обвинения и допрашивает о том, о чем ей интересно. Потом они будут пытаться выдавать их ответы за сведения, имеющие доказательственное значение, то есть, попросту говоря, что-то доказывающие в обвинении. Это общий недобросовестный подход, я его называю процессуальным шулерством. Этими демагогическими приемами, большим количеством людей и слов, говорящихся по непонятным поводам, пытаются подменить доказывание предъявленного обвинения. Вот и получается, что сначала нет обвинения — в том смысле, что оно совершенно неконкретно, непонятно, противоречиво до взаимоисключающей степени и полностью абсурдно, — а потом его «доказывают» такими вот, с позволения сказать, документальными доказательствами, которые несколько месяцев читали, и теперь показаниями свидетелей. Я твердо убежден, что у прокуратуры нет никакой альтернативы: если они пришли с этим мусором и фальсификациями в двухстах томах в суд и суд их не прогнал, а взялся в этом разбираться, то что им остается делать? Придать этому всему вид благообразности, какой-то законной процедуры, чтобы потом сказать: вот, мы все исследовали, все представили, все доказано».

ЭКСПЕРНЫЕ СТРАДАНИЯ

Леонид Самоцветов

Рутина, рутина…

Все то же. Беспощадные и безжалостные обвиняемые продолжают измываться над беззащитным обвинением, загнанная в угол сторона обвинения с интонациями обижаемого ребенка время от времени хнычется «его чести», а его честь продолжает предаваться не вполне уместной в рамках заданного жанра дурашливой смешливости. «Судья смеется, склоняясь к столу», — меланхолически констатирует время от времени бесстрастный наблюдатель.

Хотя, по правде говоря, и смешного стало уже как-то маловато. Малоподвижная поверхность процесса подернулась печальной осенней ряской. Как быть хотя бы даже и неравнодушному, но все же стороннему наблюдателю, чтобы под жужжанье неведомых ему «котировок» не клевать носом в неравной борьбе с томительной тревожной дремой?

Ну разве что встряхиваться время от времени от бодрящих гоголевских интонаций в подобного рода диалогах:

Ибрагимова: «Как происходило подписание?»

Ковальчук: «Открыла пакет, посмотрела… если в коридоре много людей — зашла в кабинет, если в кабинете много людей — вышла в коридор…».

Или искать хоть что-то новенькое в лексике и фразеологии вялотекущего процесса.

В этот раз ключевым, хотя и едва ли сильно влияющим на ход событий словом воспринимается слово «эксперт», произнесенное многократно, в разнообразных, подчас причудливых контекстах и с какой-то поистине неофитской страстью.

Магическая сила слова «эксперт» настолько овладевает мыслителями от обвинения, что само это слово становится внеположным человеку фетишем. «Это уже издевательство над человеком! И над экспертом!», — патетически восклицает один из обвинителей, совершенно справедливо отделяя сакрального «эксперта» от профанного «человека». «Эксперт — это вам не какой-нибудь там человек», — как бы дает понять он. И он, в общем-то, прав. По крайней мере — в данном случае.

В другом месте:

Лахтин: «Прошу снять вопрос! Он оскорбляет эксперта и его личные достоинства!»

Судья: «Я не услышал, в чем тут оскорбление эксперта».

Лахтин: «Он ссылается на его интеллектуальный уровень…на его память!»

И это правильно: эксперт он и так эксперт — причем тут интеллектуальный уровень. Причем тут память. Ссылаться на то и на другое, по меньшей мере, бестактно. Чтобы не сказать хуже.

Волшебное слово «эксперт» настолько не отпускает от себя, что по ходу дела не могут не рождаться словесные конструкции, отсылающие к древней практике магии и ворожбы. Вот, допустим, обвинитель обидчиво ворчит: «Пусть Лебедев корректно задает вопросы, а не инспектирует эксперта». Борясь со сном, филологически неравнодушный наблюдатель автоматически выловит в этой фразе скороговорку. И будет «сладко повторять»: «инспектирует эксперта», «инспектирует эксперта»…

Потом попробует на язык «экспертирует инспектора» и останется доволен. Потом раззадорится и сочинит собственную: «Торопыгин отрапортует, а Раппопорт запротоколирует». После чего станет справедливо полагать, что день прошел не зря.

В какой-то момент милосердный судья сжалится и скажет: «Послушайте, ну тогда давайте отпустим эксперта. Человек настрадался уже за эти дни!»

И то правда: нет житья эксперту среди воинствующей серости и темной некомпетентности. Тяжела жизнь эксперта среди бездушной, погрязшей в агрессивном невежестве толпы торжествующих обвиняемых и их продажных клевретов. И вообще — нет пророка в своем отечестве.

Художник АЛЕКСАНДР КОТЛЯРОВ