О природе стилистических различий
Виктор Шендерович написал текст «Тот самый Захаров». Юрий Богомолов изложил свои соображения по поводу этого текста и других текстов, посвященных полемике вокруг дела Ходорковского, в материале «Идет война. Информационная». Соображения эти показались В.Шендеровичу важными и достойными дальнейшей полемики.
Уважаемый Юрий Александрович!
В своей статье Вы поведали о многочисленных расстройствах, которые причинило Вам «превысившее все пределы количество злобы, желчи, яда, подозрений и оскорблений», выплеснувшееся на головы давешних «подписантов».
Нас, доставивших Вам эти расстройства, довольно много, но, поскольку именно мой «сатирический выпад» против Марка Анатольевича Захарова Вас, как Вы выразились, «доконал», я чувствую именно себя обязанным как-то облегчить Ваше положение.
Если Вы готовы принять мою безвозмездную помощь – начнем.
Первое, что Вас расстроило, – презумпция виновности по отношению к тем, кто взял сторону власти. «Сразу было решено, – пишете Вы с ощутимым сарказмом, – что все они в той или иной степени шкурники, трусы, лизоблюды, ренегаты…»
За перечисление спасибо, оно очень кстати. Но вот насчет того, что это было решено нами «сразу» – пардон! Большую часть «подписантов» мы (как и Вы) наблюдали давно и имели время составить достаточное представление об этих персонажах, не так ли?
Случаи там, разумеется, собраны довольно разные. Есть чистые продукты советских времен, воспринимающие включение себя в такой список как доверие Родины; есть вполне честные люди – вроде замечательного кардиолога, не желающего, видимо, искушать судьбу дальнейшего финансирования своего института (и его можно понять: десятки людей каждый день нуждаются в операции)... Есть талантливые лукавцы: полагаю, Калягин взял в репертуар и сыграл «Смерть Тарелкина» – лучшую пьесу о российском судопроизводстве, – отмаливая и членство в «Единой России», и все свои будущие подписи под погаными письмами… Впрочем, эти «сложные» случаи – все-таки исключение. Чаще – все проще. Большинство «подписантов», увы, случаи именно из Вашего перечня. Я бы только добавил в список слово «амебы»… Согласились на этом – или будем дебатировать о приверженности нравственным ценностям балерины Волочковой?
Если согласились, едем дальше.
Дальше – расстройство номер два: обнаруженное Вами стилистическое сходство обрушившейся на «подписантов» либеральной журналистики с «советской практикой». С тонкой горечью подмечаете Вы общие черты в интонации нынешних либеральных публицистов и тех, кто в советские времена травил самих либералов. «Когда дурная стилистика роднит противоборствующие стороны, – пишете
Вы, – это дурной знак». И брезгливо поднявшись над схваткой, констатируете: все, мол, одним миром мазаны.
Не все и не одним, Юрий Александрович.
Стилистика – это не только порядок слов. Это – в первую очередь – обстоятельства их произнесения, контекст, так сказать.
Пасквиль в советской газете, заказанный из партийных верхов, выгонял человека из профессии, из страны, часто из жизни. Это был приговор, приводимый в исполнение журналистом. Такого рода статья была мерзостью изначально, вне зависимости от литературного качества.
Никто же из тех, кто критически высказался в адрес нынешних «подписантов», никакого задания на это не получал – каждый своими словами высказал свое личное мнение. Оно может не совпадать с Вашим – это на здоровье, но свои слова о «либеральных контрпропагандистах» можете забрать назад прямо сейчас.
Тексты писали журналисты. Большинство же тех, кого вы так горячо защищаете от сегодняшней либеральной иронии, – номенклатура, объекты федерального финансирования. Они, как сейчас говорится, по уши «в шоколаде» и, судя по манерам, пожизненно… Это – разновидность власти, люди, либо подпирающие ее с бочков, либо прямо власть представляющие: депутат Третьяк, депутат Розенбаум… И ни моя статья в интернете, ни реплики там же моих коллег – ничем не угрожают ни им самим, ни их профессиональной и общественной деятельности, не правда ли?
В отличие, допустим, – чего далеко ходить в советские времена? – в отличие от Ваших статей в «Известиях» времен разгона НТВ. Я ведь когда-то работал на телевидении, Юрий Александрович, и мои товарищи там работали, и неплохо работали, и не без Вашей помощи – перестали...
Вы по-прежнему не видите стилистической разницы между погромом и сатирой? Тогда я на всякий случай доформулирую: сатира – это когда атакуют наглого, погром – когда добивают беззащитного.
Теперь перейдем к моей личной вине перед Вами – так неудачно доконавшей Вас статье «Тот самый Захаров». О сути вопроса – чуть позже, сначала по мелочам (впрочем, совсем не мелким для меня). Вынужден констатировать, Юрий Александрович, что в благородном негодовании бросившись на защиту Захарова от меня, Вы позволили себе два откровенных передергивания.
Первое. Мою фразу «Как в «Ленкоме» с налогами?» вы назвали вопросом-намеком, объясняющим трусливость героя публикации. Как будто бы я этой репликой доносил на какие-то нелады в «ленкомовской» бухгалтерии! Между тем, из контекста совершенно ясно, что это – всего лишь описание технологии, с помощью которой в сегодняшней России можно сгноить любого человека и стереть в пыль любой бизнес.
Вы повернули острие шутки в грудь товарища, которого как бы от меня и защищаете. Я мог бы спросить «зачем?», если бы не знал ответа.
Второе передергивание: мою фразу «либо снимите крестик, либо наденьте трусы» Вы назвали советом-оскорблением. Между тем это, разумеется, не совет и не оскорбление; это – фигурально, это отсылает читателя к классическому анекдоту о необходимости внятного выбора. Национальность же, трусы и вероисповедание здесь ни при чем. Полагаю, что Вы прекрасно понимали это сами, Юрий Александрович. Но для стройности концепции Вам надо было представить меня распоясавшимся хамом, и Вы это сделали. Признаться, это новое для меня знание о Ваших литературных способностях.
Теперь по самой сути вопроса.
Вы вступаетесь за право людей ставить подписи под такого рода письмами – вступаетесь удивительным образом: «Об осужденном олигархе, – пишете Вы, – бытует именно такое мнение в народе, в обществе, в том числе и в элите. А где, кем и как оно сформулировано – вопрос в данном случае второй».
Ни-ни, Юрий Александрович! Это не второй, это самый что ни на есть первый вопрос. Потому что вышеупомянутым «мнением» со всех федеральных телемясокомбинатов фаршировали просторные головы наших сограждан два года напролет. Нафаршировав же, начали ссылаться на содержимое – что ж, мол, поделать, народное мнение!
Так вот, элита (если это у нас не синоним тусовки и федерального финансирования, а что-то другое) обязана противостоять этой мерзости; обязана оказываться в меньшинстве! Академик Лихачев был один, и Сахаров был один, но они понимали цену своего одиночного мнения.
«Если соль потеряет силу, что сделает ее соленой?» – сказано у Матфея.
«Если мой народ за Гамсахурдия, то я против моего народа», - сказал Мераб Мамардашвили. Он был – элита!
Эти люди редко побеждают, но они создают систему координат.
На них смотрят другие люди, от них отсчитывают себя.
Так возникает – общество.
Или не возникает – если соль теряет силу…
Шесть лет назад в России во власть привели за ручку тихого, мало кому известного номенклатурного человека. Для решения тогдашних номенклатурных задач из него требовалось за полгода сделать лидера нации. Но лидерами нации не становятся за полгода.
И тогда они позвали на помощь – элиту…
И люди с безусловными именами по первому зову побежали натирать собой новое начальство до полного блеска. Они подпитывали его своим шармом и интеллектом, клали на его типовое лицо отблеск своих прекрасных репутаций… Сопоставляли размеры кнута с размером пряника… Отрезали кусочки финансирования: кто поподлее – себе, кто почестнее – театру или институту… Вступали в партию… Ну, раз надо.
И укрепили (собою) новую систему координат.
Теперь мы дожили до политзаключенных, полуузбекского телевидения и полутуркменского парламента. До расстрела собственных детей гранатометами федерального спецназа. До безнадеги, за которую Россия уже вовсю платит и Бог знает сколько еще времени будет платить.
И молчаливая роль в этом элиты, по-прежнему стоящей в полупоклоне у царева плеча – велика и отвратительна.
Сегодня (хотя бы сегодня) еще можно попробовать распрямиться. И если ты Захаров, а не Волочкова – найти слова поадекватнее. О чем, собственно, я и писал в своей реплике.
Но вернемся к Вашей статье, Юрий Александрович.
Там напоследок Вы употребили довольно сильный ход, наложив в качестве кальки на мою реплику о Марке Захарове историю травли Анатолия Эфроса в Театре на Таганке. Я, конечно, злодей, но, увы, рисунок на кальке – не совпадает с основой…
«Бездомный» Эфрос был подло и расчетливо (тут Вы правы) поставлен в экзистенциальную ситуацию: он должен был войти незваным в чужой дом или остаться без дома вообще! У Эфроса речь шла не об имидже, а о жизни – в обоих случаях.
Почувствуйте разницу.
Марк Анатольевич Захаров тридцать с лишним лет успешно возглавляет свой замечательный театр. На экзистенциальном ветру не замечен. Обласкан и зрителем, и властью. Я его тоже люблю – за талант, интеллект и обаяние, за фильмы, на которых я рос, за годы, когда сверял по нему свои оценки и ощущения…
Именно поэтому с горечью написал именно о нем.
И нет никакой информационной войны, ерунду Вы говорите. Есть желание жить в нормальной системе координат и говорить на языке, где белое называют белым, а черное черным.
Виктор Шендерович
Уважаемый Юрий Александрович!
В своей статье Вы поведали о многочисленных расстройствах, которые причинило Вам «превысившее все пределы количество злобы, желчи, яда, подозрений и оскорблений», выплеснувшееся на головы давешних «подписантов».
Нас, доставивших Вам эти расстройства, довольно много, но, поскольку именно мой «сатирический выпад» против Марка Анатольевича Захарова Вас, как Вы выразились, «доконал», я чувствую именно себя обязанным как-то облегчить Ваше положение.
Если Вы готовы принять мою безвозмездную помощь – начнем.
Первое, что Вас расстроило, – презумпция виновности по отношению к тем, кто взял сторону власти. «Сразу было решено, – пишете Вы с ощутимым сарказмом, – что все они в той или иной степени шкурники, трусы, лизоблюды, ренегаты…»
За перечисление спасибо, оно очень кстати. Но вот насчет того, что это было решено нами «сразу» – пардон! Большую часть «подписантов» мы (как и Вы) наблюдали давно и имели время составить достаточное представление об этих персонажах, не так ли?
Случаи там, разумеется, собраны довольно разные. Есть чистые продукты советских времен, воспринимающие включение себя в такой список как доверие Родины; есть вполне честные люди – вроде замечательного кардиолога, не желающего, видимо, искушать судьбу дальнейшего финансирования своего института (и его можно понять: десятки людей каждый день нуждаются в операции)... Есть талантливые лукавцы: полагаю, Калягин взял в репертуар и сыграл «Смерть Тарелкина» – лучшую пьесу о российском судопроизводстве, – отмаливая и членство в «Единой России», и все свои будущие подписи под погаными письмами… Впрочем, эти «сложные» случаи – все-таки исключение. Чаще – все проще. Большинство «подписантов», увы, случаи именно из Вашего перечня. Я бы только добавил в список слово «амебы»… Согласились на этом – или будем дебатировать о приверженности нравственным ценностям балерины Волочковой?
Если согласились, едем дальше.
Дальше – расстройство номер два: обнаруженное Вами стилистическое сходство обрушившейся на «подписантов» либеральной журналистики с «советской практикой». С тонкой горечью подмечаете Вы общие черты в интонации нынешних либеральных публицистов и тех, кто в советские времена травил самих либералов. «Когда дурная стилистика роднит противоборствующие стороны, – пишете
Вы, – это дурной знак». И брезгливо поднявшись над схваткой, констатируете: все, мол, одним миром мазаны.
Не все и не одним, Юрий Александрович.
Стилистика – это не только порядок слов. Это – в первую очередь – обстоятельства их произнесения, контекст, так сказать.
Пасквиль в советской газете, заказанный из партийных верхов, выгонял человека из профессии, из страны, часто из жизни. Это был приговор, приводимый в исполнение журналистом. Такого рода статья была мерзостью изначально, вне зависимости от литературного качества.
Никто же из тех, кто критически высказался в адрес нынешних «подписантов», никакого задания на это не получал – каждый своими словами высказал свое личное мнение. Оно может не совпадать с Вашим – это на здоровье, но свои слова о «либеральных контрпропагандистах» можете забрать назад прямо сейчас.
Тексты писали журналисты. Большинство же тех, кого вы так горячо защищаете от сегодняшней либеральной иронии, – номенклатура, объекты федерального финансирования. Они, как сейчас говорится, по уши «в шоколаде» и, судя по манерам, пожизненно… Это – разновидность власти, люди, либо подпирающие ее с бочков, либо прямо власть представляющие: депутат Третьяк, депутат Розенбаум… И ни моя статья в интернете, ни реплики там же моих коллег – ничем не угрожают ни им самим, ни их профессиональной и общественной деятельности, не правда ли?
В отличие, допустим, – чего далеко ходить в советские времена? – в отличие от Ваших статей в «Известиях» времен разгона НТВ. Я ведь когда-то работал на телевидении, Юрий Александрович, и мои товарищи там работали, и неплохо работали, и не без Вашей помощи – перестали...
Вы по-прежнему не видите стилистической разницы между погромом и сатирой? Тогда я на всякий случай доформулирую: сатира – это когда атакуют наглого, погром – когда добивают беззащитного.
Теперь перейдем к моей личной вине перед Вами – так неудачно доконавшей Вас статье «Тот самый Захаров». О сути вопроса – чуть позже, сначала по мелочам (впрочем, совсем не мелким для меня). Вынужден констатировать, Юрий Александрович, что в благородном негодовании бросившись на защиту Захарова от меня, Вы позволили себе два откровенных передергивания.
Первое. Мою фразу «Как в «Ленкоме» с налогами?» вы назвали вопросом-намеком, объясняющим трусливость героя публикации. Как будто бы я этой репликой доносил на какие-то нелады в «ленкомовской» бухгалтерии! Между тем, из контекста совершенно ясно, что это – всего лишь описание технологии, с помощью которой в сегодняшней России можно сгноить любого человека и стереть в пыль любой бизнес.
Вы повернули острие шутки в грудь товарища, которого как бы от меня и защищаете. Я мог бы спросить «зачем?», если бы не знал ответа.
Второе передергивание: мою фразу «либо снимите крестик, либо наденьте трусы» Вы назвали советом-оскорблением. Между тем это, разумеется, не совет и не оскорбление; это – фигурально, это отсылает читателя к классическому анекдоту о необходимости внятного выбора. Национальность же, трусы и вероисповедание здесь ни при чем. Полагаю, что Вы прекрасно понимали это сами, Юрий Александрович. Но для стройности концепции Вам надо было представить меня распоясавшимся хамом, и Вы это сделали. Признаться, это новое для меня знание о Ваших литературных способностях.
Теперь по самой сути вопроса.
Вы вступаетесь за право людей ставить подписи под такого рода письмами – вступаетесь удивительным образом: «Об осужденном олигархе, – пишете Вы, – бытует именно такое мнение в народе, в обществе, в том числе и в элите. А где, кем и как оно сформулировано – вопрос в данном случае второй».
Ни-ни, Юрий Александрович! Это не второй, это самый что ни на есть первый вопрос. Потому что вышеупомянутым «мнением» со всех федеральных телемясокомбинатов фаршировали просторные головы наших сограждан два года напролет. Нафаршировав же, начали ссылаться на содержимое – что ж, мол, поделать, народное мнение!
Так вот, элита (если это у нас не синоним тусовки и федерального финансирования, а что-то другое) обязана противостоять этой мерзости; обязана оказываться в меньшинстве! Академик Лихачев был один, и Сахаров был один, но они понимали цену своего одиночного мнения.
«Если соль потеряет силу, что сделает ее соленой?» – сказано у Матфея.
«Если мой народ за Гамсахурдия, то я против моего народа», - сказал Мераб Мамардашвили. Он был – элита!
Эти люди редко побеждают, но они создают систему координат.
На них смотрят другие люди, от них отсчитывают себя.
Так возникает – общество.
Или не возникает – если соль теряет силу…
Шесть лет назад в России во власть привели за ручку тихого, мало кому известного номенклатурного человека. Для решения тогдашних номенклатурных задач из него требовалось за полгода сделать лидера нации. Но лидерами нации не становятся за полгода.
И тогда они позвали на помощь – элиту…
И люди с безусловными именами по первому зову побежали натирать собой новое начальство до полного блеска. Они подпитывали его своим шармом и интеллектом, клали на его типовое лицо отблеск своих прекрасных репутаций… Сопоставляли размеры кнута с размером пряника… Отрезали кусочки финансирования: кто поподлее – себе, кто почестнее – театру или институту… Вступали в партию… Ну, раз надо.
И укрепили (собою) новую систему координат.
Теперь мы дожили до политзаключенных, полуузбекского телевидения и полутуркменского парламента. До расстрела собственных детей гранатометами федерального спецназа. До безнадеги, за которую Россия уже вовсю платит и Бог знает сколько еще времени будет платить.
И молчаливая роль в этом элиты, по-прежнему стоящей в полупоклоне у царева плеча – велика и отвратительна.
Сегодня (хотя бы сегодня) еще можно попробовать распрямиться. И если ты Захаров, а не Волочкова – найти слова поадекватнее. О чем, собственно, я и писал в своей реплике.
Но вернемся к Вашей статье, Юрий Александрович.
Там напоследок Вы употребили довольно сильный ход, наложив в качестве кальки на мою реплику о Марке Захарове историю травли Анатолия Эфроса в Театре на Таганке. Я, конечно, злодей, но, увы, рисунок на кальке – не совпадает с основой…
«Бездомный» Эфрос был подло и расчетливо (тут Вы правы) поставлен в экзистенциальную ситуацию: он должен был войти незваным в чужой дом или остаться без дома вообще! У Эфроса речь шла не об имидже, а о жизни – в обоих случаях.
Почувствуйте разницу.
Марк Анатольевич Захаров тридцать с лишним лет успешно возглавляет свой замечательный театр. На экзистенциальном ветру не замечен. Обласкан и зрителем, и властью. Я его тоже люблю – за талант, интеллект и обаяние, за фильмы, на которых я рос, за годы, когда сверял по нему свои оценки и ощущения…
Именно поэтому с горечью написал именно о нем.
И нет никакой информационной войны, ерунду Вы говорите. Есть желание жить в нормальной системе координат и говорить на языке, где белое называют белым, а черное черным.
Виктор Шендерович
