Умер Егор

Умер Егор… В журналистском кругу не надо добавлять фамилии – не потому, что нет других с таким же именем: других различали по названиям изданий, которые они представляли.

К имени Егора Яковлева добавлений не требовалось. Он был Главным Редактором, все остальное – подробности.

История Егора – это история жизни и смерти советской, а потом и российской журналистики.

Если она жила – он был Главным Редактором. Если умирала – он Главным быть переставал.

Первый раз Егор стал Главным в хрущевскую оттепель – во времена самых ранних и так и не осуществившихся надежд. Из твердолобого журнала «Советская печать» он сделал увлекательнейший журнал «Журналист» — одно из самых популярных изданий того времени. Но оттепель кончилась: за публикацию фотографии Ленина–человека (вместо привычного несгибаемого вождя), да еще картинки, которую в ЦК КПСС сочли за ню, Егора уволили. На том – навсегда—кончился и журнал.

Следующее возвращение Егора случилось почти пятнадцать лет спустя, в начале восьмидесятых. Умер Брежнев, и казалось, что наступают вегетарианские времена. В «Известиях» сняли П.Ф. Алексеева, руководившего газетой предыдущие семь лет: при нем замолчали лучшие перья советской очерковой журналистики – Анатолий Аграновский, Эдуард Поляновский, Александр Васинский, Ирина Овчинникова. Зато П.Ф. Алексеев каждый номер газеты украшал десятком паспортных фотографий передовиков производства. За год, что газетой руководил новый главный – Лев Николаевич Толкунов, тираж издания вырос до 9 миллионов экземпляров: мотором газеты стали Егор, Игорь Голембиовский и Анатолий Аграновский.
Тогда мы и познакомились – Егор заказал мне очерк. С тех пор других Главных – даже если они де-юре были – у меня не было.

Ну а дальше генсеком стал полуживой Черненко, и Егор вновь уехал в номенклатурную ссылку в Чехословакию.

В 1986 году советская журналистика родилась опять: Егор стал главным редактором газеты «Московские новости». Собственно, русского названия, как и русского издания, у этой кэгэбешной крыши Агентства печати «Новости» до Егора и не было. С шестью (или около того) журналистами, пришедшими за ним из старого «Журналиста» и «Известий», он создал газету с нуля. Возродил жанр адвокатской журналистики, превратил ремесло в профессию, устроил на газетных полосах и у дверей редакции трибуну общественного мнения. Очереди у газетных киосков выстраивались с 6 утра (широкая подписка была запрещена), на Дальний Восток полосы газеты отправляли факсами – там их, как самиздат, распространяли читатели.

Так Егор сделал журналистику тем, чем она и должна быть – четвертой властью, каналом не только информирования, но и, что еще важнее, общественного контроля за всеми остальными ветвями власти, исполнительной прежде всего.

История «Московских новостей» не написана – теперь и не будет: Егор собирался, но так и не успел.

Между тем, эта история – одно из чудес света. Полосы газеты возвращались из отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС красные – если не сказать, кровоточащие: от вычеркнутых слов, предложений, абзацев, страниц.
Егор звал к себе в кабинет и говорил: «Лапуль… Придется поработать: это я могу, это – могу, а это – не могу…» Что означало: за «это» его снимут, а газету отправят в распыл. Он учил нас: «Писать можно обо всем, весь вопрос – как».

Но и «как» не всегда спасало: материалы снимали из номера, номер еще в типографии пускали под нож, тираж резали, и чуть ли не каждый выпуск превращали в эксклюзив.

Потом был август 1991-го. Егору кто-то позвонил по вертушке, сказал: «Ну что с-ка… ты меня душил, теперь смотри новости». В новостях шли указы ГКЧП, «Московские новости» закрыли (все три дня мы выпускали на ксероксах листовки), вокруг здания редакции стояли бронетранспортеры и играло «Лебединое озеро».

«Общая газета» стала лебединой песнью Егора. К 2002 году, второму году президентства тех, кто в девяносто первом пытался заменить новости и аналитику – сплошными танцами на пуантах, российская журналистика тихо агонизировала. Егор продал «Общую газету», устав воевать и искать на нее деньги.

Главного Редактора не стало.

Последний раз я видела Егора на самом излете августа: он был в больнице, обвешан трубками, и говорить не мог. Он написал на планшетке с бумагой: «Давай делать новую газету… «Времена».

Он был газетчиком до мозга костей…

Я шла по коридору реанимации и повторяла про себя «Времена не выбирают… В них живут и умирают…»

Все. Дверь захлопнулась. За ней остались перестройка, гласность, десятилетний демократический эксперимент. И не видно, кто эту дверь сможет открыть: кто войдет – видно, а вот кто откроет – нет. Так, как ее трижды открывал Егор.

Егор ушел.