Президент корпорации, или Страна как прилагательное
Беда, когда президентом страны становится представитель секретной службы.
Беда вдвойне, если этот представитель обременен проблемой двойной лояльности – стране и, отдельно, этой самой секретной службе.
И уж совсем кошмар, если перипетии карьеры президента-представителя (или представителя-президента) заставляли его пренебрегать лояльностью одной корпорации в пользу другой.
«Свой среди чужих и чужой среди своих» — в черно-белой системе координат, где превалируют крайние оценки из разряда «герой» или «предатель», подобное состояние, если оно – не результат приказа свыше или форс-мажорных обстоятельств, а следствие личного, вполне прагматического выбора, неизбежно ведет к развитию тяжелого комплекса, преодоление которого становится целью. Целью более важной, чем все остальные. В том числе – благополучие доверившейся тебе страны.
Президенты, конечно, тоже люди. Везде – тоже люди. Но потому и существует долгая и многоступенчатая система отбора – сначала в партийных низах и на локальных выборах, потом в партийной элите и на выборах в губернаторы или в парламент, потом праймериз, где соревнуются уже отобранные представители одной партии, и только потом уже свой выбор делают значительно менее искушенные избиратели — дабы изъяны личности, проблемы биографии не стали самодовлеющими при выборе политики. Джордж Буш, по мнению самих американцев (причем не только противников-демократов), один из худших президентов США за более чем столетнюю историю этой страны. Однако причиной тому не изъяны собственно персоны (прошлый алкоголизм или недостаток вербальных способностей), но фундаментальные просчеты в самой идеологии неоконсерватизма, которая показалась американцам предпочтительнее в 2000 году и за которую они сейчас расплачиваются.
Каковы взгляды Владимира Путина? Судя по первому президентскому сроку, либерал в экономике (налоговое законодательство), автократ в политике, западник – в выборе внешних союзников. А – судя по второму? Передел собственности, ренационализация крупных предприятий – это в экономике, теория заговора, кастинг внутренних (политики, журналисты, правозащитники) и внешних (США, Великобритания) врагов – в политике. Западник? Нет. Славянофил – тоже вроде бы нет. Монархист? Нет, иначе не стремился бы так покинуть трон. Республиканец (все равны перед законом) – очевидно нет. Государственник? Тоже нет: ренационализация – она лишь по
форме, по сути – банальный передел собственности путем насилия (ЮКОС) или по «понятиям» («Сибнефть», ОМЗ, «Норильский Никель» и т.д.): от одних не слишком легитимных собственников – другим, СВОИМ, чья легитимность исчерпается в ту самую секунду, как к власти в Кремле придет чужой.
«Управляемая демократия», «суверенная демократия», «особый путь к демократии», «общественная палата» — это все не взгляды, это – мусор в голове помощников и операция прикрытия – для Хозяина, как называют В.В. Путина бывшие и нынешние коллеги по КГБ-ФСБ.
Что – прикрывают? Стратегических интересов нет, есть только тактические. Как в кик-боксинге: выиграть схватку надо сегодня и сейчас, любыми способами, не оглядываясь на правила, потому как уважают только победителей, а про правила помнят только лузеры.
Политических союзников, равно как и политических врагов, – нет, есть только СВОИ и ЧУЖИЕ, вне зависимости от взглядов (поскольку взглядов нет). СВОИ – от «либералов» Кудрина и Грефа до «державников» В. Иванова, Н. Патрушева и С. Иванова, от миллиардера Абрамовича до ректора Горного института Литвиненко, от «теоретика» Медведева до не знающего никакой меры «прагматика» Реймана, от «православного круга» Полтавченко-Якунина – до банкира Когана, братьев Ковальчуков и так далее. ЧУЖИЕ – все, кто не СВОИ. Владелец «Альфы» Фридман ничем – ни по взглядам, ни по вероисповеданию, ни по способу обретения капитала не отличается от Абрамовича, но он – чужой. Кудрин – альтер эго, воспитанник Чубайса, но последний – чужой. Бывший канцлер Германии Шредер – социал-демократ, все еще действующий премьер-министр Италии Берлускони – консерватор, но оба одинаково в личных «друзьях». Еще есть попутчики, которые становятся таковыми тоже не по близости взглядов на политику и экономику, а исключительно по совпадению прагматических интересов.
Есть люди-функции, которые также выбираются не по принципу «эффективен – не эффективен», а по степени приближенности к СВОИМ. Что, Сурков, заместитель главы администрации президента, более эффективен, чем был Волошин? Нет. Но первый продемонстрировал совершеннейший оппортунизм – не во взглядах, взглядов, согласились, нет, — в расставании с прежними лояльностями (Семья) и заключении новых альянсов со СВОИМИ (Сечин). А второй, защищая Ходорковского, показал, что к окончательной перевербовке не готов.
Почему бюджет «Единой России» «пилит» Никонов, президент фонда «Политика» и когда-то либерал, а не, скажем, давний сторонник политики твердой руки Мигранян или не менее конъюнктурный М. Гельман? В конце концов, все дружно провалились на Украине. Но внук Молотова Вячеслав Никонов взрослел в партийно-кагэбешном номенклатурном кругу, в то время как Мигранян – в академическом (и потому он подмастерье), а Гельман – и вовсе в писательско-киношно-артистической среде. То есть – ЧУЖОЙ.
Почему Павловский нет-нет да может себе позволить колкости в адрес чекистов, а Никонов – разве что с полотенцем, перекинутом через руку, не стоит? Потому что за Павловским – заслуги перед СВОИМИ, сотрудничество, назовем это так, с КГБ в диссидентские времена и публичное предательство коллег по подпольному журналу «Поиски». А в послужном списке Никонова – предательство СВОИХ, а именно служба помощником Вадима Бакатина, «разрушителя КГБ», «продавшего секреты Родины американцам». Потому эскапады Павловского относят на эпатажность характера, в то время как Никонову постоянно надо доказывать, что служба при Бакатине – вынужденное обстоятельство. Как там В.В. Путин сказал на коллегии ФСБ после того, как стал премьер-министром?
«Позвольте доложить, что прикомандированные к правительству сотрудники ФСБ с работой успешно справляются».
«Прикомандированные к правительству…» — эту фразу будущего президента России принято относить к неудачным шуткам начинающего тогда политика. Говорят, Путин и сам десять раз пожалел, что был столь шутливо-откровенен. Ни искренность, ни откровенность, ни эмоциональность не относятся к числу достоинств сотрудника спецслужбы. И если проявляются, то свидетельствуют о полном смятении души. То явно была проговорка по Фрейду.
Специфика карьеры Путина после 1990 года заключалась в том, что продвижение его по служебной лестнице было во многом обеспечено теми умениями и навыками, которые он приобрел в прежней жизни, в КГБ СССР. Анатолий Собчак, первый мэр Ленинграда, потому так приблизил к себе подполковника КГБ, направленного за ним присматривать, что был убежден: без человека из органов не сумеет разобраться в тех играх, и преодолеть те барьеры, которые выстраивали против него те, кто, как он считал, контролировали тогда город – ленинградское КГБ. А потом те же навыки и прежние связи сделали Путина по целому ряду вопросов незаменимым: и когда нужно было договариваться с «бандитским Петербургом» (говорят, звонка Путину было достаточно, чтобы сорванная с плеча уличным воришкой дамская сумочка через три часа благополучно обнаруживалась на столике в комнате отеля), и когда нужны были быстрые деньги из-за рубежа – на помощь приходили старые знакомцы из Дрездена, и когда надо было спасать уже бывшего мэра Собчака от прокуратуры и следователей и срочно организовать, в обход таможни, границы и прочего, прямой частный рейс в Париж.
Однако эта же запись в трудовой книжке Путина — КГБ СССР — налагала ограничения на карьеру, и особенно на карьеру публичную — в органах власти ельцинской России. За одним исключением: если имярек демонстрировал абсолютную лояльность ключевым лицам российской власти и, следовательно, отказывался от всех других лояльностей – корпоративных в первую очередь. Так было с Коржаковым, с Бордюжей, с Примаковым. Так это было и с Путиным. Абсолютная лояльность, демонстрация умения не вылезать вперед, не светиться на публике, каждый свой шаг согласовывать с теми, от кого зависит карьера – а в поздние годы Ельцина такими людьми были прежде всего Валентин Юмашев и Татьяна Дьяченко, — это и открыло двери Путину сначала к креслу председателя ФСБ, потом в Белый дом, а следом уже и в Кремль. Стоит ли удивляться, что прежние коллеги по КГБ именовали Путина не иначе, как предателем.
«Предатель» — это не только больно ранило, но и создавало угрозу президентству. Единственный опыт Путина на публичной арене до того, как он был назван преемником, был крайне неудачным — он возглавлял предвыборный штаб Собчака, и Собчак эти выборы проиграл. Отношения с московскими реформаторами тоже складывались тяжело: Чубайс, в бытность свою руководителем Администрации, Путину в должности отказал. Олигархи, как показала история с Березовским, тем более представляли для него угрозу. Народ – ну что, народ? Представление КГБ о народе хорошо известно: быдло, которое нужно держать в стойле.
Короче, и по субъективным, и по объективным причинам Путину надо было добиться не просто уважения, а признания себя в качестве ХОЗЯИНА, старшего, лидера со стороны бывших и нынешних сотрудников российских спецслужб. А тут ему, во время первой президентской кампании, еще подгадили пиарщики, которые, зная о нелюбви к комитетским со стороны военных, работников ВПК, ну и, конечно, памятуя косой взгляд Запада, создали ему образ советского разведчика из книг и фильмов вроде «Щит и меч».
Чем занимался подполковник Путин в Дрездене – это отдельная и вполне туманная история. Но в кадрах Первого Главного управления КГБ СССР (разведка) он ни до, ни после не был, а о его «успехах» в Дрездене свидетельствует то, что, вернувшись на Родину, он оказался снова в Ленинграде, а не в Москве, на посту помощника ректора Ленинградского университета по работе с иностранцами – должность для тех, кто готовится к пенсии. Короче, разведка, особенно старая гвардия «образа Штирлица», ему не простила: ровно так, как офицеры ВДВ люто возненавидели Ельцина, когда он примерил перед телекамерами голубой берет десантника.
Как добиться признания, коли за спиной такой «хвост» негатива?
Понятно как: должностями, собственностью, безразмерными и неконтролируемыми бюджетами. Но и этого мало. Надо публично отказаться от любых прежних лояльностей и делами, поступками доказать, что ты снова – СВОЙ, что благополучие корпорации и ее людей – и есть главная твоя цель. Убийство бывшего чеченского президента Зелимхана Яндарбиева на территории другого государства, в Катаре (как в сталинские годы – убийство Троцкого или Бандеры), стало той чертой, когда возвращение назад, к лояльностям ельцинского времени, стало окончательно невозможным. Это как роспись кровью из фильмов про сицилийскую мафию — клятва, которую нельзя забыть; не забудут и в случае чего припомнят, достанут, даже когда свидетелей уже не будет.
Так «хозяин» с маленькой буквы стал Хозяином с большой. Так работа на благо корпорации стала залогом (в прямом смысле слова – залогом) безопасного и безбедного будущего. Только вот одна беда: страна («Слава России!», как пишут молодые приверженцы Путина) при таком раскладе оказалась в роли прилагательного.
Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Беда вдвойне, если этот представитель обременен проблемой двойной лояльности – стране и, отдельно, этой самой секретной службе.
И уж совсем кошмар, если перипетии карьеры президента-представителя (или представителя-президента) заставляли его пренебрегать лояльностью одной корпорации в пользу другой.
«Свой среди чужих и чужой среди своих» — в черно-белой системе координат, где превалируют крайние оценки из разряда «герой» или «предатель», подобное состояние, если оно – не результат приказа свыше или форс-мажорных обстоятельств, а следствие личного, вполне прагматического выбора, неизбежно ведет к развитию тяжелого комплекса, преодоление которого становится целью. Целью более важной, чем все остальные. В том числе – благополучие доверившейся тебе страны.
Президенты, конечно, тоже люди. Везде – тоже люди. Но потому и существует долгая и многоступенчатая система отбора – сначала в партийных низах и на локальных выборах, потом в партийной элите и на выборах в губернаторы или в парламент, потом праймериз, где соревнуются уже отобранные представители одной партии, и только потом уже свой выбор делают значительно менее искушенные избиратели — дабы изъяны личности, проблемы биографии не стали самодовлеющими при выборе политики. Джордж Буш, по мнению самих американцев (причем не только противников-демократов), один из худших президентов США за более чем столетнюю историю этой страны. Однако причиной тому не изъяны собственно персоны (прошлый алкоголизм или недостаток вербальных способностей), но фундаментальные просчеты в самой идеологии неоконсерватизма, которая показалась американцам предпочтительнее в 2000 году и за которую они сейчас расплачиваются.
Каковы взгляды Владимира Путина? Судя по первому президентскому сроку, либерал в экономике (налоговое законодательство), автократ в политике, западник – в выборе внешних союзников. А – судя по второму? Передел собственности, ренационализация крупных предприятий – это в экономике, теория заговора, кастинг внутренних (политики, журналисты, правозащитники) и внешних (США, Великобритания) врагов – в политике. Западник? Нет. Славянофил – тоже вроде бы нет. Монархист? Нет, иначе не стремился бы так покинуть трон. Республиканец (все равны перед законом) – очевидно нет. Государственник? Тоже нет: ренационализация – она лишь по
форме, по сути – банальный передел собственности путем насилия (ЮКОС) или по «понятиям» («Сибнефть», ОМЗ, «Норильский Никель» и т.д.): от одних не слишком легитимных собственников – другим, СВОИМ, чья легитимность исчерпается в ту самую секунду, как к власти в Кремле придет чужой.
«Управляемая демократия», «суверенная демократия», «особый путь к демократии», «общественная палата» — это все не взгляды, это – мусор в голове помощников и операция прикрытия – для Хозяина, как называют В.В. Путина бывшие и нынешние коллеги по КГБ-ФСБ.
Что – прикрывают? Стратегических интересов нет, есть только тактические. Как в кик-боксинге: выиграть схватку надо сегодня и сейчас, любыми способами, не оглядываясь на правила, потому как уважают только победителей, а про правила помнят только лузеры.
Политических союзников, равно как и политических врагов, – нет, есть только СВОИ и ЧУЖИЕ, вне зависимости от взглядов (поскольку взглядов нет). СВОИ – от «либералов» Кудрина и Грефа до «державников» В. Иванова, Н. Патрушева и С. Иванова, от миллиардера Абрамовича до ректора Горного института Литвиненко, от «теоретика» Медведева до не знающего никакой меры «прагматика» Реймана, от «православного круга» Полтавченко-Якунина – до банкира Когана, братьев Ковальчуков и так далее. ЧУЖИЕ – все, кто не СВОИ. Владелец «Альфы» Фридман ничем – ни по взглядам, ни по вероисповеданию, ни по способу обретения капитала не отличается от Абрамовича, но он – чужой. Кудрин – альтер эго, воспитанник Чубайса, но последний – чужой. Бывший канцлер Германии Шредер – социал-демократ, все еще действующий премьер-министр Италии Берлускони – консерватор, но оба одинаково в личных «друзьях». Еще есть попутчики, которые становятся таковыми тоже не по близости взглядов на политику и экономику, а исключительно по совпадению прагматических интересов.
Есть люди-функции, которые также выбираются не по принципу «эффективен – не эффективен», а по степени приближенности к СВОИМ. Что, Сурков, заместитель главы администрации президента, более эффективен, чем был Волошин? Нет. Но первый продемонстрировал совершеннейший оппортунизм – не во взглядах, взглядов, согласились, нет, — в расставании с прежними лояльностями (Семья) и заключении новых альянсов со СВОИМИ (Сечин). А второй, защищая Ходорковского, показал, что к окончательной перевербовке не готов.
Почему бюджет «Единой России» «пилит» Никонов, президент фонда «Политика» и когда-то либерал, а не, скажем, давний сторонник политики твердой руки Мигранян или не менее конъюнктурный М. Гельман? В конце концов, все дружно провалились на Украине. Но внук Молотова Вячеслав Никонов взрослел в партийно-кагэбешном номенклатурном кругу, в то время как Мигранян – в академическом (и потому он подмастерье), а Гельман – и вовсе в писательско-киношно-артистической среде. То есть – ЧУЖОЙ.
Почему Павловский нет-нет да может себе позволить колкости в адрес чекистов, а Никонов – разве что с полотенцем, перекинутом через руку, не стоит? Потому что за Павловским – заслуги перед СВОИМИ, сотрудничество, назовем это так, с КГБ в диссидентские времена и публичное предательство коллег по подпольному журналу «Поиски». А в послужном списке Никонова – предательство СВОИХ, а именно служба помощником Вадима Бакатина, «разрушителя КГБ», «продавшего секреты Родины американцам». Потому эскапады Павловского относят на эпатажность характера, в то время как Никонову постоянно надо доказывать, что служба при Бакатине – вынужденное обстоятельство. Как там В.В. Путин сказал на коллегии ФСБ после того, как стал премьер-министром?
«Позвольте доложить, что прикомандированные к правительству сотрудники ФСБ с работой успешно справляются».
«Прикомандированные к правительству…» — эту фразу будущего президента России принято относить к неудачным шуткам начинающего тогда политика. Говорят, Путин и сам десять раз пожалел, что был столь шутливо-откровенен. Ни искренность, ни откровенность, ни эмоциональность не относятся к числу достоинств сотрудника спецслужбы. И если проявляются, то свидетельствуют о полном смятении души. То явно была проговорка по Фрейду.
Специфика карьеры Путина после 1990 года заключалась в том, что продвижение его по служебной лестнице было во многом обеспечено теми умениями и навыками, которые он приобрел в прежней жизни, в КГБ СССР. Анатолий Собчак, первый мэр Ленинграда, потому так приблизил к себе подполковника КГБ, направленного за ним присматривать, что был убежден: без человека из органов не сумеет разобраться в тех играх, и преодолеть те барьеры, которые выстраивали против него те, кто, как он считал, контролировали тогда город – ленинградское КГБ. А потом те же навыки и прежние связи сделали Путина по целому ряду вопросов незаменимым: и когда нужно было договариваться с «бандитским Петербургом» (говорят, звонка Путину было достаточно, чтобы сорванная с плеча уличным воришкой дамская сумочка через три часа благополучно обнаруживалась на столике в комнате отеля), и когда нужны были быстрые деньги из-за рубежа – на помощь приходили старые знакомцы из Дрездена, и когда надо было спасать уже бывшего мэра Собчака от прокуратуры и следователей и срочно организовать, в обход таможни, границы и прочего, прямой частный рейс в Париж.
Однако эта же запись в трудовой книжке Путина — КГБ СССР — налагала ограничения на карьеру, и особенно на карьеру публичную — в органах власти ельцинской России. За одним исключением: если имярек демонстрировал абсолютную лояльность ключевым лицам российской власти и, следовательно, отказывался от всех других лояльностей – корпоративных в первую очередь. Так было с Коржаковым, с Бордюжей, с Примаковым. Так это было и с Путиным. Абсолютная лояльность, демонстрация умения не вылезать вперед, не светиться на публике, каждый свой шаг согласовывать с теми, от кого зависит карьера – а в поздние годы Ельцина такими людьми были прежде всего Валентин Юмашев и Татьяна Дьяченко, — это и открыло двери Путину сначала к креслу председателя ФСБ, потом в Белый дом, а следом уже и в Кремль. Стоит ли удивляться, что прежние коллеги по КГБ именовали Путина не иначе, как предателем.
«Предатель» — это не только больно ранило, но и создавало угрозу президентству. Единственный опыт Путина на публичной арене до того, как он был назван преемником, был крайне неудачным — он возглавлял предвыборный штаб Собчака, и Собчак эти выборы проиграл. Отношения с московскими реформаторами тоже складывались тяжело: Чубайс, в бытность свою руководителем Администрации, Путину в должности отказал. Олигархи, как показала история с Березовским, тем более представляли для него угрозу. Народ – ну что, народ? Представление КГБ о народе хорошо известно: быдло, которое нужно держать в стойле.
Короче, и по субъективным, и по объективным причинам Путину надо было добиться не просто уважения, а признания себя в качестве ХОЗЯИНА, старшего, лидера со стороны бывших и нынешних сотрудников российских спецслужб. А тут ему, во время первой президентской кампании, еще подгадили пиарщики, которые, зная о нелюбви к комитетским со стороны военных, работников ВПК, ну и, конечно, памятуя косой взгляд Запада, создали ему образ советского разведчика из книг и фильмов вроде «Щит и меч».
Чем занимался подполковник Путин в Дрездене – это отдельная и вполне туманная история. Но в кадрах Первого Главного управления КГБ СССР (разведка) он ни до, ни после не был, а о его «успехах» в Дрездене свидетельствует то, что, вернувшись на Родину, он оказался снова в Ленинграде, а не в Москве, на посту помощника ректора Ленинградского университета по работе с иностранцами – должность для тех, кто готовится к пенсии. Короче, разведка, особенно старая гвардия «образа Штирлица», ему не простила: ровно так, как офицеры ВДВ люто возненавидели Ельцина, когда он примерил перед телекамерами голубой берет десантника.
Как добиться признания, коли за спиной такой «хвост» негатива?
Понятно как: должностями, собственностью, безразмерными и неконтролируемыми бюджетами. Но и этого мало. Надо публично отказаться от любых прежних лояльностей и делами, поступками доказать, что ты снова – СВОЙ, что благополучие корпорации и ее людей – и есть главная твоя цель. Убийство бывшего чеченского президента Зелимхана Яндарбиева на территории другого государства, в Катаре (как в сталинские годы – убийство Троцкого или Бандеры), стало той чертой, когда возвращение назад, к лояльностям ельцинского времени, стало окончательно невозможным. Это как роспись кровью из фильмов про сицилийскую мафию — клятва, которую нельзя забыть; не забудут и в случае чего припомнят, достанут, даже когда свидетелей уже не будет.
Так «хозяин» с маленькой буквы стал Хозяином с большой. Так работа на благо корпорации стала залогом (в прямом смысле слова – залогом) безопасного и безбедного будущего. Только вот одна беда: страна («Слава России!», как пишут молодые приверженцы Путина) при таком раскладе оказалась в роли прилагательного.
Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
